Сподвижники Екатерины II

    Тем не менее, когда Екатерине  Романовне шел 16-й год - она  стала невестой. По рассказу самой Дашковой, встреча с будущим мужем произошла у знакомой Самариной. В один из летних вечеров она засиделась у последней до позднего часа; был чудесный летний вечер и, не смотря на приехавшую за Дашковой карету, сестра хозяйки предложила прогуляться до угла улицы. Едва девушки прошли несколько шагов, как рядом с ними появилась фигура какого-то гвардейского офицера, при лунном свете представившаяся девушке чем-то колоссальным. Он оказался знакомым Самариных. Завязался разговор, во время которого молодой человек расположил к себе девушку и со своей стороны, она так же ему понравилась.²²

      Но в то время в обществе ходила и другая, менее романтическая, версия истории этого брака. Ход событий по Рюльеру происходил так: "Однажды князь Дашков, один из самых красивых придворных кавалеров, слишком свободно начал говорить любезность девице Воронцовой; она позвала канцлера и сказала ему: "Дядюшка, князь Дашков делает мне честь просить моей руки".²³  Как бы то ни было, но в феврале 1759 года состоялась свадьба, после которой князь сразу же отослал Дашкову в Москву, где она провела два года.

     В ту же зиму произошла знаменательная встреча двух Екатерин, положившая начало их дружбе, которая правда, в последствии, не редко ставилась под вопрос.

   В тот вечер великий князь  (впоследствии император Петр  III) ужинал в доме канцлера вместе со своей супругой ( в дальнейшем императрицей Екатериной II). Великая княгиня уже много слышала о юной Дашковой, как о женщине очень начитанной и достойной всяких похвал, и не могла не отметить ее своим вниманием.  Как рассказывает сама  Екатерина Романовна: “В продолжение этого памятного для меня вечера великая княгиня говорила почти исключительно со мной и очаровала меня своей беседой. По высокому тону ее чувств и степени образования нетрудно было заметить женщину редких дарований, той счастливой природы, которая превзошла самые смелые мои мечты”²⁴

  Вскоре  уже две Екатерины вступили  в переписку, в которой обсуждали  серьезные, так интересные им  обеим вопросы.

  Через  год после свадьбы у Дашковых  родилась дочь. Жизнь ее в Москве  текла размерено и скромно,  в деревенском уединении княгиня по-прежнему занималась книгами.

  И когда 28 июня 1761 года  Дашкова вернулась в Петербург, он показался ей как никогда “мил и роскошен”.²⁵ Здесь в Петербурге в душе Дашковой с новой силой вспыхнули чары, которые жили в ее душе с момента встречи с великой княгиней. И поскольку муж Екатерины Романовной служил в Преображенском полку, которым командовал Петр III, Дашкова очень часто встречалась с великим князем и его супругой. При таких частых свиданиях, эти две женщины настолько сблизились, что в случае обстоятельств, которые препятствовали личным свиданиям, великая княгиня переписывалась с Дашковой. При своей наблюдательности, она очень быстро сумела оценить обстановку в “высших сферах” и понять, чем могло грозить будущие ее великой подруге. Великий князь Петр с неудовольствием заметил отчуждение Дашковой и то, что общению с ним, она предпочитала общество его супруги. По воспоминаниям Екатерины Романовны, он даже один раз заметил ей : “Дитя мое, вам бы не мешало помнить, что водить хлеб-соль с честными дураками, подобными вашей сестре и мне, гораздо безопаснее, чем с теми великими умниками, которые выжмут из апельсина сок, а корки бросят под ноги”.²⁶ Конечно же, Дашкова, находясь в плену обаяния великой княгини, не обратила тогда внимания на эти во многом пророческие слова. 

  Так  или иначе, время шло своим  чередом, здоровье Елизаветы Петровны  становилось все хуже и хуже  и вскоре стало ясно, что дни  императрицы сочтены. Дашкова, которая хоть и лежала в постели больная, но, все же  

“опасаясь за участь великой княгини, в случае перемены царствования, решила действовать ”.²⁷ Поздно вечером 20 декабря, закутавшись в шубу, Екатерина Романовна отправляется во дворец к великой княгине. Последняя была уже в постели, но зная, что Дашкова больна, и что ее приход неспроста, немедленно ее приняла. “Милая княгиня, прежде чем вы объясните мне, что вас побудило в такое необыкновенное время явиться сюда, отогрейтесь; вы решительно пренебрегаете своим здоровьем, которое так дорого мне и Дашкову”²⁸- сказала ей Екатерина, затем она уложила Дашкову в постель и укутала той ноги одеялом. При таких обстоятельствах и состоялся столь знаменательный разговор, в котором Дашкова поклялась пойти на любую жертву ради  своего великого друга. Так “почти девочка, по летам, Дашкова очутилась в числе несомненных участников широкого и смелого шага”.²⁹ 

Трудно  однозначно сказать, какую именно роль сыграла Дашкова в перевороте 1762 года, в разных источниках мы встречаем  полярно разную информацию. В интерпретации Дашковой именно она, Екатерина Романовна, возглавила заговор или, во всяком случае, была главным действующим лицом, обеспечившим Екатерине Алексеевне трон.³⁰ Сама же Екатерина в своих мемуарах, уделяет участию Дашковой в перевороте ровно полторы страницы. Так или иначе, с момента переворота в отношениях двух подруг начинается охлаждение.

Размолвка обозначилась сразу же после переворота, о чем можно судить по письму, отправленному Екатериной II 2 августа 1762 года Станиславу Понятовскому. Из письма явствует, что переворот - дело ее, Екатерины Алексеевны, рук: "Все делалось под моим руководством", заявляла императрица своему бывшему фавориту и тут же опровергала слухи, распространяемые Дашковой. "Княгиня Дашкова, младшая сестра Елизаветы Воронцовой, хотя и желает приписать себе всю честь, так как была знакома с некоторыми из главарей, не была в чести по причине своего родства и своего девятнадцатилетнего возраста и не внушала никому доверия. Хотя она уверяет, что все ко мне проходило через ее руки, однако все лица (бывшие в заговоре) имели сношения со мной в течение шести месяцев прежде, чем она узнала только их имена". ³¹

     Первый удар по самолюбию Дашковой  нанес наградной список лиц,  отличившихся во время переворота. Открывали список вельможи Н.  И. Панин и К. Г. Разумовский;  Дашкова же обнаружила свою фамилию среди многочисленных рядовых, ничем не примечательных участников событий.

Тот факт, что от нее была скрыта близость Екатерины Алексеевны с Алексеем Орловым, так же давал Дашковой осознание  того, что даже в период наибольшей близости к ней Екатерины Алексеевны она не была с нею до конца откровенна. Сама же Дашкова была резко против Орлова и не упускала момента высказаться в его адрес, что тоже вызвало неудовольствие Екатерины II.

     Осенью 1762 года, когда весь двор  отправился на коронацию в Москву, на голову Дашковой обрушилось новое несчастье, дорогой, под Москвой, она узнала о смерти своего сына Мишеньки, оставленного на попечение свекрови. “Я бросилась в дом, где он скончался, и не могла уже возвратиться в Петровское и жить во дворце, тем более участвовать в церемониях торжественного въезда в Москву. Императрицу я посещала каждый день, но избегала всех общественных собраний… ”- пишет Дашкова.³²

Следующая неприятность ждала Екатерину Романовну  во время коронации, ей, претендовавшей на самую крупную роль в предшествующих событиях, как жене полковника было отведено не самое почетное место: сзади, на подмостках. И не смотря на то, что в списках наград княгиня получила звание статс-дамы государыни, прежняя дружба была закончена. “Невыдержанная на язык Дашкова, продолжая питать нежные чувства к императрице, выражала в то же время колкие суждения в ее адрес и адрес ее фаворита, превратившегося в злейшего врага княгини”- читаем мы у Н.И Павленко.³³

В мае, когда княгиня недавно разрешившись от бремени, лежала в постели, муж  ее получил записку от государыни со следующим текстом: “ Я от всей души желала бы не забыть заслуги княгини Дашковой вследствие ее собственной забывчивости; напомните ей об этом, князь, так как она позволяет себе угрожать мне в своих разговорах ”.³⁴

Тем не менее, императрица исполнила свое обещание быть восприемницей новорожденного сына Дашковой, но как писала княгиня: “она не спросила о моем здоровье ни до, ни после церковного обряда .”³⁵

   Лето 1764 года Дашкова жила на  даче своего родственника Куракина, на той же даче жил сенатор и генерал Н. И. Панин, к которому являлось множество просителей и среди них оказался Мирович, совершивший впоследствии неудачную попытку посадить на трон Иоанна Антоновича. Недоброжелатели Дашковой распространили слух, что Мирович якобы навещал ее и что она причастна к его заговору. Слухи эти были ложные и вина Дашковой была лишь только в том, что она не стеснялась откровенно высказывать свое мнение, но, безусловно, эти слухи способствовали еще большему охлаждению императрицы.

      Но на этом, несчастья в жизни  Екатерины Романовны не прекратились:   

  в 1764 году, в связи со смертью Августа III, Екатерина, для поддержки своего кандидата в короли- Станислава Понятовского, двинула в Речь Посполитую войска, в составе которых находился и Михаил Иванович. Во время похода в сентябре он занемог и умер, оставив на попечении вдовы дочь, сына, расстроенное хозяйство и долги. Но Дашковой было не свойственно долго придаваться печалям, теперь перед ней была ясно обозначенная цель: воспитание детей и приведение в порядок расстроенных дел.

     Решив не продавать ни одной пяди родной земли, Дашкова за 5 лет сумела выплатить все долги мужа и привести хозяйство в порядок. “Я ассигновала на себя и детей всего пятьсот рублей в год, и благодаря моим сбережениям и продаже серебра и драгоценностей, к моему крайнему удовольствию, все долги были уплачены в течение 5 лет.”- пишет она.³⁶ В ведении хозяйства, Екатерину Романовну отличала редкая практичность и деловитость, у нее каждый грош был на счету в буквальном смысле и иногда это доходила до курьезов. Чего только стоит ее письмо к брату Александру в Лондон, с просьбой прислать три дюжины ножей без черенков, для того, что железо здесь дурно делают, а “аглицкие”  лезвия  она собиралась приделать к серебряным своим черенкам.³⁷

   В целом, как пишет В.В. Огорков: “Она напоминает нам типичных помещичьих вдов, которые, потеряв мужа, очень скоро ориентировались в сфере крепостного хозяйства и часто превосходили мужчин деловитостью и даже суровостью.”

     В 1769 году Екатерина Романовна  получила разрешение на поездку  за границу, в надежде, что “перемена климата и путешествие благотворно подействуют на моих детей, у которых была английская болезнь.”³⁸

Ее путь лежал через Кенигсберг, Данциг, Берлин, Аахен, Спа-здесь она знакомится с мисс Вильмонт, прожившей в дальнейшем долгое время у Екатерины Романовны в России, оттуда она отправилась в Англию, где посетила Лондон, Оксфорд, Бристоль. Возвратившись на материк, княгиня отправилась в Париж, где часто встречалась с Дидро. Дашкова заключила с энциклопедистом искреннюю дружбу и в дальнейшем они долго переписывались.

   За границей Дашкова всегда  только восторженно и тактично  отзывалась о императрице. Княгиня, сломив собственную гордость, совершила два поступка, в полной уверенности, что они станут известны императрице: она отказалась принять Рюльера, автора сочинения о перевороте 1762 года, в котором Екатерина представлена не в лучшем виде. "Вы понимаете, - убеждал Екатерину Романовну Дидро, - что, принимая Рюльера у себя, вы тем самым санкционировали бы сочинение, внушающее беспокойство императрице..." ³⁹

Второй  поступок должен был еще больше умилостивить императрицу - Дашкова без удержу хвалила Екатерину, уверяла собеседника  в своей преданности ей, и в своих расчетах не ошиблась, Дидро после ее отъезда много писал императрице ."После моего отъезда из Парижа Дидро в письме к ее величеству, - вспоминала Дашкова, - много говорил обо мне и моей привязанности к императрице и выразил мнение, что вследствие моего отказа принять Рюльера вера в правдивость его сочинения была сильно поколеблена...".⁴⁰

       Когда в 1771 году Дашкова возвратилась в Петербург, двор ее встретил с большим, чем прежде, уважением - комплименты в адрес императрицы возымели свое действие: императрица пожаловала ей 60 тысяч рублей и обласкала ее.

      Больше всего княгиня уделяла времени воспитанию сына и в 1775 году она вновь отправляется за границу. Известно, что в 13 лет  князь знал  четыре языка, разбирался в литературе, математике, всеобщую историю и частные истории Германии, Англии и Франции. Но княгиня желала, что бы он изучал еще: логику  и психологию, опытную физику, некоторые знания из химии, философию, этику, политику, право и все это в два с половиной года. “Кажется здесь, княгиня хотела главным образом блеснуть перед целым миром программой необыкновенного воспитания сына.⁴¹”

        Князь Дашков, поступив в Эдинбургский университет, в 1779 году закончил его и с успехом выдержал экзамен на степень магистра изящных искусств.

        В июле 1782 года Дашкова возвратилась в Россию, где была благосклонно встречена Екатериной, пожаловавшей ей 2500 душ крепостных и дом в Петербурге ценой в 30 тысяч рублей.

       Зимой этого же года на одном из придворных балов Екатерина, отойдя с Дашковой в сторону, сказала ей: “Я имею сообщить вам, княгиня, нечто особенное”.⁴² И немного погодя, Екатерина сообщила ей, что назначает ее директором Академии наук и художеств. Дашкова, хоть и была польщена столь высоким предложением, но для виду отказалась. В тот же вечер, придя домой она, написала письмо государыне, в котором были такие слова: “сам Господь Бог, создавая меня женщиной, этим самым избавил меня от должности директора Академии наук; считая себя невеждой, я никогда не мечтала попасть в ученую корпорацию.. ”⁴³

      По мнению Н.И Павленко, с доводами  Дашковой можно было бы согласиться,  если бы историкам не был  известен факт: Академией наук  с восемнадцатилетнего возраста  ведал брат фаворита императрицы  Елизаветы Петровны Кирилл Григорьевич Разумовский, не имевший ни научных знаний, ни умения управлять ученым учреждением.⁴⁴