Экономико-политический цикл и экономический популизм в посткоммунистической России

Во-вторых, существенная поляризация общества, резкий разрыв между богатыми и бедными. По вполне понятным причинам это усиливает  общий уровень перераспределительных настроений в обществе. Тем более, когда богатство сосредотачивается не просто в руках у предпринимателей, а в строго определенных, узко очерченных секторах экономики и основной массой населения воспринимается как социально ущербное (аристократы-латифундисты, или наживающиеся на дешевизне местной рабочей силы иностранцы). В пользу этого вывода свидетельствует и сравнение стандартных статистических показателей социальной поляризации в латиноамериканских и западноевропейских странах 60-х годов. (См. таблицу 3).

В-третьих, политическая структура общества, и прежде всего  неустойчивость политических институтов, слабость политических партий, отсутствие демократических традиций.  

Таблица 3.

Значение коэффициента Джини в некоторых странах

Страна Год  Коэффициент Джини

 Канада  1981 0, 263

Норвегия  1985 0,277

Швеция  1987  0,304

Новая Зеландия  1985 0,350

США  1992  0,466

Бразилия  1984  0,576

Россия  1991  0,260

Россия  1995  0,381 

Естественно, что  более всего это относится  к странам, где демократические  институты переживают период своего становления. Ведь вероятность выбора популистского курса выше, когда "при наличии в стране многопартийности политические элиты оказываются  неспособны сформировать устойчивое правительственное  большинство". А неустойчивое правительство  гораздо более уязвимо в своей  деятельности и гораздо более  склонно к осуществлению мероприятий  популистского характера.  

В-четвертых, популистскому  курсу обычно предшествует более  или менее последовательная попытка  проведения ответственной (ограничительной) макроэкономической политики, крайне непопулярная в общественном мнении и одновременно позволяющая накопить определенные валютные резервы. Социальные тяготы этой политики делают ее уязвимой для демагогической критики левого и националистического характера, а само наличие валютных резервов является необходимым условием для  осуществления популистских мероприятий. Ведь проводя популистский курс, правительство  должно иметь определенные накопления, чтобы при их помощи поддерживать сбалансированность на внутреннем рынке, обеспечивая импорт потребительских  товаров и удовлетворяя спрос "национальной промышленности" (отраслей импортозамещения) на производимые за рубежом средства производства.

В-пятых, экономика  популизма хорошо приживается на почве, сдобренной национализмом в  качестве консолидирующей идеи, когда  задача ускоренного роста национальной промышленности объясняется необходимостью противостояния внутренним и (или) внешним  врагам. В варианте левого популизма  этот тезис дополняется осознанием мессианской роли нации, осуществляющей социалистический эксперимент.

Наконец, в-шестых, этот курс часто оказывается связанным  с наличием в стране политического  лидера харизматического типа, плохо  совместимого с традициями представительной демократии. Правда, здесь возможны два варианта развития событий. С  одной стороны, популистская программа  может непосредственно реализовываться  авторитарным харизматическим вождем. С другой стороны, когда на этот путь встает демократически избранное правительство (например в Бразилии на рубеже 50-60-х годов или в Чили в начале 70-х), его эксперименты практически неизбежно ведут к государственному перевороту и утверждению режима авторитарного. Но в обоих случаях в стране должны иметься политические и психологические предпосылки такого развития событий.

Словом, наличие в  той или иной стране комплекса  рассмотренных нами экономических, политических и социальных позволяет  с высокой степенью вероятности  позволяет ожидать "запуска" популистского  механизма. Столь же прогнозируемы и стандартные последствие этого курса.

Начальная фаза экономической  политики популизма как правило оказывается очень успешной. Провозгласив политику "стимулирования внутреннего спроса", правительство реализует ее при помощи масштабных государственных инвестиций в производство, искусственно низкой процентной ставки и массированных социальных выплат. Буквально в считанные недели возрастают темпы экономического роста, снижается безработица, начинает расти уровень жизни. Создается впечатление, что эмиссионное хозяйство не так страшн*о, как о нем говорит МВФ, а возможные проблемы товарного наполнения рынка легко решаются при помощи импорта - благодаря имеющимся валютным резервам. Более того, порывая на практике с "порочными рекомендациями МВФ и иных зарубежных консультантов", правительство получает широкие возможности пропаганды своего курса как "единственного подлинно национального".  

Однако вскоре начинаются проблемы. Подхлестываемый государством внутренний спрос всегда растет значительно  быстрее производства, а валютные резервы близятся к исчерпанию. Правительство вынуждено прибегнуть к принудительному установлению валютного курса и вводить государственное регулирование цен. Немедленно возникает товарный дефицит и очереди за продуктами. Правительство должно или вводить рационирование, или отпускать цены. Все это оказывается особенно болезненным по контрасту с ожиданиями "экономического чуда", которые только что пережила страна.

Вскоре товарный дефицит становится постоянным, причем не только на потребительском рынке, но и на рынке средств производства. Ужесточение ценового контроля оборачивается пустыми прилавками, отпуск цен ведет к быстрому росту цен. Начинается бегство капитала из страны, падает производство, резко снижаются налоговые поступления (которые и так были невысоки), растет бюджетный дефицит. Это ведет к дальнейшему усилению инфляции и падению производства. Образуется замкнутый круг, выход из которого приходится искать в стандартных стабилизационных рецептах МВФ, но данное правительство этого уже позволить себе не может. Практически неизбежным становится смена власти, которая за редким исключением происходит неконституционным путем.

Описанный экономико-политический цикл являлся типичным практически  для всех государств, которым приходилось  испытывать на своем опыте экономическую  политику популизма. Причем дело здесь как правило не ограничивается лишь одним циклом. Многие страны в ХХ столетии, раз начав популистские мероприятия, вскоре обнаруживали себя в ловушке, когда популистский курс порождал необходимость проведения болезненной макроэкономической стабилизации, тяготы которой вновь толкали страну на путь популизма, за которым следует очередная попытка стабилизации, и так далее. В Чили этот период занял около десятилетия, а Аргентине сорок лет, а в Бразилии - все шестьдесят.

2.4 Российский экономический  популизм в теории и у власти 

Строго говоря, популизм не является для России чем-то принципиально  новым. Большевики пришли к власти под  популистскими лозунгами и с  популистской экономической программой. Сталинская индустриализация, в основе которой лежал тезис о противоположности  социально-экономических и политических интересов промышленности и сельского  хозяйства, стал одной из самых масштабных в мировой истории попыток  реализации популистского курса. Наконец, завершающая фаза советского коммунизма (1985-1991 годы) была насквозь пропитана  популистской идеологией, находившей выражение в антиалкогольной  кампании, в попытках решения социальных проблем при наращивании доли накопления в национальном доходе.  

Причем всегда политика популизма характеризовалась у  нас двумя принципиальными чертами. Во-первых, настойчивым стремлением  политического руководства выйти  за рамки бюджетных ограничений, что объяснялось обычно исключительной мощью советской власти и вторичный  ролью закона стоимости в социалистической экономике (этот тезис неявно присутствовал  и в деятельности правительства  М.Горбачева-Н.Рыжкова). Во-вторых, как и в других (несоциалистических) государствах, продолжительность популистских эпизодов не превышала 3-5 лет, за чем следовало ужесточение экономической политики, так или иначе преодолевавшее попытки реализацию популистских социально-экономических проектов на практике.

Но это уже отшло в область истории. Однако, как следует из всего сказанного нами выше, вероятность повторения популистской политики в современной России вновь весьма высока. Аргументируем этот вывод теперь более подробно.

Главное здесь состоит  в том, что при анализе экономических, социальных и политических процессов  нетрудно убедиться в наличии  в современной России практически  всего комплекса предпосылок, обуславливающий  возобладание популистского курса ее развития.

Прежде всего это касается экономической структуры. Когда говорят об отсталости, неэффективности структуры российского народного хозяйства, обычно имеют в виду доминирование в нем сырьевых отраслей и машиностроения при относительно слабом развитии потребительского сектора и непосредственно связанных с ним отраслей. Однако дело не только и даже не столько в этом. На сегодня главная проблема состоит в углубляющемся разрыве конкурентных на мировом рынке отраслей (это прежде всего производители сырья и энергетических ресурсов, в также часть предприятий металлургии и химии) от остальной части народнохозяйственного комплекса.

Экспортно ориентированная отрасли оказываются все менее связанными с другими секторами производства, то есть все менее зависит от потребления своей продукции внутри страны. У них формируется своя устойчивая система экономико-политических интересов, по сути противоположная остальным частям народного хозяйства. Особенно ярко все это проявляется при определении основных параметров макроэкономической и внешнеэкономической политики правительства.

Для конкурентоспособных  производств экономическая и  политическая стабильность важнее "дешевых  денег". То есть они, конечно, не стали  бы отказываться от льгот и привилегий, но все это не является для них  вопросом жизни и смерти. Эти отрасли  способны конкурировать на мировом  рынке, им нужно развиваться и, следовательно, инвестировать. Однако важнейшим препятствием для инвестиционной активности является обесценение денег - инфляция. И именно поэтому экспортно ориентированные отрасли (как, впрочем, конкурентоспособные предприятия вообще) формируют социальную базу стабилизационного макроэкономического курса. Этим они принципиально отличаются от низкоэффективных секторов, нуждающихся для своего выживания в постоянной государственной поддержке - как в форме финансовых раздач, так и при помощи ограничения деятельности на отечественном рынке иностранных производителей.

Правда, в настоящее  время, по мере осуществления макроэкономической стабилизации, происходит некоторое  сближение интересов обоих секторов по проблемам политики валютного  курса. Но это, скорее, негативный союз: и экспортеры, и их оппоненты страдают от крепнущего рубля - его реальный рост по отношению к доллару ослабляет  конкурентные позиции экспортеров  и повышает конкурентоспособность  импорта на российском рынке. Пользуясь  удачным выражением А.Лившица, формируется  политически весьма влиятельная "партия слабого рубля". Хотя единство интересов  обоих секторов здесь не является абсолютным: несколько страдая от снижения своих доходов, экспортеры выигрывают на относительном удешевлении  необходимого для многих из них производственного  импорта.

Растущее отчуждение отраслей усиливает и социально-политическую напряженность в обществе. В особой мере это проявляется в машиностроительных отраслях (прежде всего на предприятиях ВПК), привыкших рассматривать себя в качестве сердцевины отечественной  экономики. Для них внешнеэкономическая  либерализация и резкое снижение государственного заказа становятся источником постоянной опасности банкротства и именно поэтому воспринимаются не иначе как "распродажа Родины". Эти сектора становятся наиболее мощными политическими противниками курса макроэкономической стабилизации и либерализации вообще и в особенности тех отраслей, которые выигрывают от этого курса.

Естественной мишенью  для критики со стороны "патриотической" (то есть неконкурентоспособной) промышленности становится топливно-энергетический комплекс. А по мере постепенного осознания  общественным мнением опасности  простого эмиссионного финансирования народного хозяйства быстро растут перераспределенческие настроения, выражающиеся в стремлении получать от государства финансовую помощь за счет прибылей экспортеров. В 1995 году эти настроения были политически закреплены в форме Конгресса русских общин, ключевым элементом экономической программы которого стал тезис о перераспределении ресурсов из топливно-энергетического сектора в отрасли высоких технологий (которыми у нас как раз и подразумевается ВПК). Нетрудно заметить, что аналогичные идеи, сдобренные сильной долей инфляционизма, лежат в основе экономической программы КПРФ.

На этом фоне явно усиливаются националистические настроения, которые в современной России, в отличие от других бывших "братских стран", непосредственно связаны  с политикой коммунистического  реванша, а не возрождения национальной государственности. В этом находит  отражение специфика нашего выхода из коммунизма, поскольку Россия является единственной страной (если не считать  Китая), для которой коммунизм  был порожден внутренними факторами  ее развития, а не навязан извне. А на конкретном уровне экономической  политики национализм трансформируется в протекционизм, противостоящий открытости либерального пути, в котором видят  угрозу самобытности российского государства.  

Наконец, остро стоят  в настоящее время и социальные проблемы пореформенного развития. Общим  местом политологических рассуждений  сейчас стал тезис о сильной социальной поляризации российского общества. Это не совсем корректное утверждение - статистические индикаторы, характеризующие  социальную дифференциацию, у нас  находятся примерно на уровне западных стран и существенно ниже латиноамериканских. Однако ситуацию все-таки нельзя считать  благополучной, поскольку скорость изменения этого показателя - то есть быстрота нарастания социальной дифференциации - оказалась исключительно  высокой, и население, разумеется, не может и не хочет воспринимать это как должное. (Кстати, причина  таких изменений состоит вовсе  не в самих посткоммунистических экономических реформах, но прежде всего в отсутствии должной последовательности при проведении реформ. Ведь именно высокая и длительная инфляция является важнейшим источником быстрого роста социальной поляризации).