Этнос Гуммилева

может служить  коррективом для экстраполяции  эмпирических  обобщений,  но  не

больше. Поэтому  в основу методики системного изучения  этноса  целесообразно

положить не мысли  Н. Винера, а  идеи  Л.  фон Берталанфи,  совместившего с

кибернетикой физическую химию и термодинамику.

    Согласно  системному  подходу  Л.  Берталанфи,  «система  есть  комплекс

элементов,  находящихся  во  взаимодействии»,  т.е.  привычными   элементами

информации являются не отдельные факты, а связи  между  фактами.  По  А.  А.

Малиновскому,  «система  строится  из  единиц,  группировки  которых   имеют

самостоятельное значение, звенья, подсистемы,  каждая  из  которых  является

единицей  низшего   порядка,   что   обеспечивает   иерархический   принцип,

позволяющий вести  исследование на заданном уровне».

    Исходя  из этого  принципа,  мы  имеем   право  рассматривать  этнос   как

систему социальных и природных единиц с присущими  им элементами. Этнос –  не

просто скопище людей, теми или  иными  чертами  похожих  друг  на  друга,  а

система  различных  по  вкусам  и  способностям  личностей,   продуктов   их

деятельности,  традиций,   вмещающей   географической   среды,   этнического

окружения,  а  также  определенных  тенденций,  господствующих  в   развитии

системы. Последнее, являющееся направлением развития,  особенно  важно,  ибо

«общим для всех случаев множеств является свойство элементов обладать  всеми

видами активности, приводящими к образованию  статических  или динамических

структур». Применение этого подхода  к  процессам  этногенеза  связано  и  с

решением проблемы историзма, так как все наблюдаемые  факты  укладываются  в

динамическую  систему  исторического  развития,  и   нам   только   остается

анализировать ту часть Всемирной истории, которая непосредственно связана  с

нашей темой.

    Таким  образом, реальную этническую  целостность мы можем определить  как

динамическую систему, включающую в себя  не  только  людей,  но  и  элементы

ландшафта, культурную традицию и взаимосвязи с  соседями.  В  такой  системе

первоначальный  заряд энергии постепенно расходуется, а  энтропия  непрерывно

увеличивается. Поэтому  система  должна  постоянно  удалять  накапливающуюся

энтропию, обмениваясь  с окружающей средой энергией и энтропией.  Этот  обмен

регулируется  управляющими  системами,  использующими   запасы   информации,

которые передаются по наследству. В нашем  случае  роль  управляющих  систем

играет традиция, которая равно взаимодействует  с  общественной  и  природной

формой движения материи. Передача опыта потомству  наблюдается у  большинства

теплокровных животных. Однако наличие орудий, речи и  письменности  выделяет

человека из числа  прочих  млекопитающих,  а  этнос  –  форма  коллективного

бытия, присущая лишь человеку. 

                           3. Этническая иерархия 

    Принятый  подход позволяет заменить этническую  классификацию  этнической

систематикой  (табл.  1).  Классификация  может  быть  проведена  по  любому

произвольно  взятому  признаку:  по  языку,  расе,  религии,  роду  занятий,

принадлежности  к тому или  иному  государству.  В  любом  случае  это  будет

весьма условное деление. Систематика же отражает именно то, что  заложено  в

природе   вещей,   позволяет   исследовать   человечество   с   техникой   и

доместикатами  (ручными  животными  и  культурными  растениями).  Крупнейшей

единицей после  человечества в целом (как аморфной антропосферы  -  одной  из

оболочек  Земли)  является  суперэтнос,  т.е.  группа   этносов,   возникшая

одновременно в одном регионе и проявляющая  себя  в  истории  как  мозаичная

целостность,  состоящая  из  этносов.  Именно   они   являются   этническими

таксонами, наблюдаемыми непосредственно. Этносы, в свою очередь, делятся  на

субэтносы, т.е. подразделения, существующие лишь  благодаря  тому,  что  они

входят в единство этноса. Без этноса они рассыпаются  и гибнут.

    Принадлежность  к тому или  иному  разделу   таксономии  определяется  не

абсолютной идентичностью  особей,  чего  в  природе  никогда  не  бывает,  а

степенью сходства в определенном  аспекте  на  заданном  уровне.  На  уровне

суперэтноса (для  примера возьмем Средневековье)  мусульмане  –  араб,  перс,

туркмен, бербер были ближе друг к другу, чем к  членам  западнохристианского

этноса – «франкам», как называли всех католиков Западной Европы. А француз,

кастилец, шотландец, входившие в общий суперэтнос, были ближе  между  собой,

чем к членам других суперэтносов – мусульманского, православного  и  т.д.  На

уровне  этноса  французы  были  между  собой  ближе,  чем  по  отношению   к

англичанам. Это  не мешало бургундцам поддерживать Генриха V и брать  в  плен

Жанну д'Арк, хотя они понимали, что идут против своих. Но ни в  коем  случае

не следует сводить  все многообразие видимой истории  к осознанию  этнического

единства,  которое  лишь  иногда  является  главным  фактором,  определяющим

поведение человека. Зато ощущение этнической близости присутствует всегда  и

может быть отнесено к природе человека как инвариант. Иными словами, как  бы

ни был этнос  мозаичен и как бы  разнообразна  ни  была  его структура,  на

заданном уровне он – целостность.

    Историки  практически уже нащупали возможность  такого подхода.  Невольно

они группируют этносы в конструкции,  которые  называют  либо  «культурами»,

либо «цивилизациями», либо «мирами». Например, для XII-XIII вв.  мы  находим

смысл в таких  понятиях, которые в то время обозначали  реально  существующие

целостности.  Так,  Западная   Европа,   находившаяся   под   идеологическим

главенством римского папы  и  формальным,  никогда  не  осуществлявшимся  на

деле, суверенитетом  германского  императора,  называла  себя  «Христианский

мир».  При  этом   западноевропейцы   противопоставляли   себя   не   только

мусульманам,  с  которыми  они  воевали  в  Испании  и   Палестине,   но   и

православным грекам и  русским,  а  также,  что  удивительно,  ирландским  и

уэльским кельтам. Совершенно очевидно, что они подразумевали  не  религиозную

общность, а системную  целостность, которая получила название по  произвольно

взятому индикатору.

    Л.Н.  Гумилев показывает, что феномен  суперэтноса лежит на порядок   выше

этноса  и  определяется  не  размером  и  мощью,  а  исключительно  степенью

межэтнической близости (табл. 2).

    Из истории  известно, что часто жестокие  войны  ведутся  между  близкими

родственниками. Вместе с тем  они  имеют  коренное  различие  с  войнами  на

уровне больших  систем. В  последнем  случае  противник  рассматривается  как

нечто инородное, мешающее и подлежащее устранению. Но личные эмоции –  гнев,

ненависть, зависть и т.п. не становятся мотивом проявляемой жесткости.  Чем

дальше  отстоят  системы  друг   от   друга,   тем   хладнокровнее   ведется

взаимоистребление, превращаясь  в  подобие  опасной  охоты.  А  разве  можно

гневаться на тигра  или крокодила? И наоборот, борьба  внутри  системы  имеет

целью не истребление  противника,  а  победу  над  ним.  Поскольку  противник

также составляет часть системы, то без него система  не  может  существовать.

Борьба ведется  не для истребления, а за преобладание в системе.  Так,  вождь

флорентийских гибеллинов Фарината дельи Уберти  помог  врагам  своей  родины

одержать победу,  но  не  допустил  уничтожения  Флоренции.  Он  заявил:  «Я

сражался с этим городом для того, чтобы  жить  в  нем».  И  он  жил  там  до

смерти, после того  как Арбия побагровела от  крови его противников –

флорентийских гвельфов.

    Способ  поддержания целостности системы  зависит от эпохи,  точнее  –   от

фазы  этногенеза.  В   молодых   системах   элементы   контактируют   весьма

напряженно,  можно  сказать,  страстно,  и  вызывают   столкновения.   Часто

кровавые распри не несут ни идейного,  ни  классового  смысла,  происходя  в

пределах одного социального  слоя,  например  война  Алой  и  Белой  розы  в

Англии, арманьяков и бургундцев во  Франции.  Но  эти усобицы поддерживают

целостность этнической  системы  и  государства  лучше,  нежели  при  апатии

населения – хотя  тогда  жить  легко,  этносы  распадаются  и  исчезают  как

целостности.

    Часто   этнические  системы,  как  мы  уже  упоминали,  не  эквивалентны

государственным образованиям: один этнос может жить  в  разных  государствах

или несколько  – в одном. Так в каком же смысле мы можем  трактовать  их  как

системы?

    Принято  деление на два идеальных типа  систем: жесткие и корпускулярные,

или дискретные. В  жестких системах все части  (элементы)  подогнаны  друг  к

другу так, что  для нормального функционирования необходимо их  одновременное

существование. В  корпускулярных системах элементы взаимодействуют  свободно,

легко заменяются на аналогичные, причем система не перестает действовать,  и

возможна даже утрата части элементов с последующим  восстановлением. Если  же

таковое не воспоследует, то идет упрощение  системы,  имеющее  в  лимите  ее

уничтожение.

    Возможно  и другое  деление  систем:  на  открытые,  получающие  энергию

постоянно  и  обменивающиеся  со  средой   положительной   и   отрицательной

энтропией, и замкнутые, только тратящие первоначальный заряд  до  уравнивания

своего   потенциала   с   потенциалом   среды.   При   сопоставлении   обеих

характеристик возможны четыре  варианта  систем:  1)  жесткая  открытая;  2)

жесткая замкнутая; 3) корпускулярная открытая; 4) корпускулярная  замкнутая.

Деление это условно, так  как  любая  действующая  система  совмещает  черты

обоих  типов,  но,  поскольку  она  находится  ближе  к  тому  или   другому

поскольку,   такое   деление   практически    оправдано,    ибо    позволяет

классифицировать  системы по степени соподчиненности  элементов.

    При   изучении  истории,  как  государственной,  так  и  этнической,  мы