Социальные сети

Тот факт, что «новые» медиа определяются в связи с «интерактивностью», «цифровыми форматами» критически настроенные теоретики склонны интерпретировать как определенный набор слов, жестко привязаный к политическим дискурсом медиа- и бизнес-элиты, в центре внимания и экономических интересов которых находятся технологические темы и проблемы конвергенции. В данном случае необходимо вести речь о новой культурной индустрии, которая зависит не столько от глобальной экспансии коммуникаций, сколько от национального и локального содержания информации. Так продолжается экспансия культурной индустрии в мир повседневности. Вторжение крупного медиа-капитала в обыденную жизнь происходит не только в виртуальных пространствах. Гиганты американского медиа-бизнеса обживают центры мегаполисов, размещая на сцене городов огромные медиа-объекты и развлекательные центры, которые призваны, согласно их официальным стратегиям, «разрушить стену между культурами, развлечением и совершением покупок, удовольствием и доходом, зрителем и зрелищем» [6]. Особенность этой бизнес-стратегии виртуализации в том, что подобные развлекательно-торговые центры организуют публичное пространство и пытаются вытащить людей из своих приватных / домашних электронных бункеров.

Бесспорным социокультурным фактом является и то, что «новые» медиа совершили переворот в развлекательной (популярной) культуре (от домашних и сетевых компьютерных игр до гигантской фабрики кино- и видеоспецэффектов – империи виртуальных удовольствий Дж. Лукаса) и способствовали ее глобальному распространению и усилению ее доминирующей роли. Институциальные проблемы функционирования индустрии культуры в жестких рамках техноэкономического детерминизма приобретают иной ракурс в мире повседневной жизни. В культуриндустрии происходит реверсия технологии и культурных практик: технологические средства развлечений проникают в мир повседневного опыта (дома, бары и кафе, развлекательные центры), который, в свою очередь, накладывает ограничения и регулирует социализацию технологий – так технология трансформируется в культуру и социальные практики. Таким образом, изменяется ландшафт опыта в целом: техники удовольствий все более сливаются с дискурсивным моделированием досуга и развлечений, а использование знания превращается в использование удовольствий с помощью знания, производящего удовольствия (знания-как-удовольствия). Возникает особая точка приложения дискурса «новых» медиа – мир развлечений, «знание / удовольствие», «популярная культура», созданная технологической машиной производства удовольствий.

«Новые» медиа включаются в мир повседневности на уровне обыденного языка, на уровне пользователя – обычного человека, непрофессионала и его участия в социальном конструировании новых цифровых коммуникаций. Обычные люди активно интерпретируют технологии и тем самым демократизируют и гуманизируют их. Эмпирические исследования показывают, что при использовани Интернет-общения (по электронной почте, на Интернет-форумах, для поиска работы или общения с родственниками, живущими на другой стороне планеты), не происходит десубъективации и отрыва от биографических нарративов. Более того, в отношении традиционных институтов у людей возникает ощущение более легкого и реального доступа к ним через Интернет, к разговору, к обращению, к стимулированию решения проблем. «Новые» медиа стимулируют социальную интерактивность. Как следствие такого наращивания прозрачности, реальная отчужденность и закрытость институтов преодолевается виртуально, что свидетельствует о реальной демократизации. По мнению Д. Нормана, широко известного в мире разработчиков компьютерной техники, границы подобной ассимиляции «новых» медиа в повседеневности можно установить технологически. Причем таким образом, что компьютер «растворится» в обыденной жизни, станет невидим и еще более функционален как идеальный раб [6].

На уровне пользователя / потребителя возникает еще одна показательная ситуация, когда мультимедиа продукция (компьютерные игры, музыкальные и видеоколлекции, справочники и пр.) оценивается преимущественно с точки зрения культурной релевантности ее содержания, а не формальной перцепции «медиа». Конкретный пользователь покупает содержание: такую-то игру или музыкальный сборник для воспроизведения на компьютере. Обмен информацией важен, но не менее важно то, что именно содержится в обмене. Популярная в России электронная энциклопедия «Кирилл и Мефодий», к примеру, – это не просто цифровой медиум, а некоторое национально значимое знание в виде потребительски значимого продукта. Таким образом, «новые» медиа. способствуют обогащению культурного опыта людей.

Обсуждая возможности «новых» медиа относительно выполнения ими миссии генераторов и гарантов общественно-исторического прогресса, можно выделить такие, безусловно, прерогативные атрибутов их технологического потенциала, как [10]:

1) высокий уровень автоматизации важнейших звеньев системы поиска, хранения, выдачи и распространения информации с помощью недавно изобретенных и постоянно совершенствующихся устройств, нацеленных на компьютеризированную организацию управления процессами обретения нужных знаний;

2) качественное изменение роли автоматизированных сетей, превращающихся из пассивных проводников сообщений в организаторов управления поиском и доставкой любой искомой информации;

3) переход от «линейных» принципов массового распространения информации «по вертикали» сверху-вниз (из центров к периферии) к «горизонтальным» индивидуализированным формам межточечных, межпунктовых, прямых связей;

4) усиление роли мобильных структурных факторов организации процессов поиска заказанной информации и управления им в целях достижения большей оперативности, скорости, гибкости и результативности в преодолении препятствий в трафике;

5) создание условий для безграничного распространения вездесущих информационных потоков с аурой гиперреальности, привлекающей пользователей ощущениями непосредственной сопричастности к виртуальному пространству этих потоков, отличающихся жизнеподобием имиджей и свободой интерактивного включения в процессы их создания, интерпретации, переосмысления и реконструкции, благодаря которым информационные тексты становятся плодами интертекстуальности, внося разнообразие в их содержание и функции;

6) исключительная гибкость, «бестелесность» и «отключаемость» дисплейных изображений, обладающих почти неограниченными возможностями вариативности для конструирования различных гипертекстов

Но каковы особенности и перспективы сопряженности всех этих инструментально-технических качеств новых медиа с их социально-культурной инфраструктурой? Каковы сопутствующие им социально-культурные противоречия, парадоксы и вызовы реальности?

При ответах на эти вопросы нужно проследить связи между технологическими новациями в средствах и системах связи с переменами в экономике, выражающимися в постепенном переходе от принципов фордизма, характерных для потребительского общества с массовым производством стандартизированной товарной продукции (включая и товары для массовой культуры) к постфордистским установкам на более гибкие индивидуализированные подходы к свободному развитию рыночной экономики в условиях грядущего информационного общества с «сетевой логикой» [11] жизнедеятельности всех его сфер – от политики, индустрии и финансов до науки, образования и культуры. Под сетевой логикой подразумевается повсеместное использование новых медиа для оперативных коммуникаций между мобильными структурами хозяйственной и общественной деятельности, которые могут не замыкаться в границах национальных государств и быть свободными от их жестких форм контроля, подчиняясь меняющимся требованиям на модные и ходовые товары, заинтересованность в которых определяет рынок и обслуживающая его система эффективных рекламно-информационных служб. Громоздкие стабильные формы прежних фабрично-заводских организаций труда, подчиняясь сетевой логике, должны модернизироваться, чтобы шире использовать свободный режим рабочего дня (flextime) и внештатную работу (free-lance) при найме рабочей силы в соответствии с требованиями на заказную продукцию и те или иные услуги. Это может провоцировать безработицу и миграцию, но коррелируется с принципами постфордизма в экономике, применяющей компьютерно-информационные средства свободных электронных связей (electronic freelance) не только в производственных целях, но и для контактов с финансовыми и торговыми организациями, что усиливает процессы интеграции и монополизации электронно-медийного капитала и его кластеризации в крупных наднациональных мультимедийных корпорациях.

На идейном уровне такие процессы поддерживаются концепциями неолиберализации рынка, дерегулирования деятельности масс-медиа и максимальной маркетинизации распространяемой по их каналам информации. С достаточной очевидностью это проявляется в стремлениях к увеличению информационного времени и пространства для рекламы прежде всего самой компьютерной техники и ее программного обеспечения, а более откровенно – в попытках изощренной «товаризации» понятий современной популярной культуры, ассоциируемых с покупками модных косметических средств, костюмов, дискетных репродукций с записями хит-парадных представлений, блок-бастерских фильмов или печатных бестселлеров, а также с модными стилями речи, поведения и образа жизни, предполагающего отдачу значительного времени общению с компьютерной техникой.

Одной из особенностей развития «новых» медиа является «беспрерывная гибридизация существующих технологий и инноваций во взаимосвязанных между собой технических и институциональных сетях» . К такому выводу противников технократизма подводит убеждение в том, что «новомедийные технологии оказывают формирующее воздействие и сами формируются под воздействием социальных, экономических и культурных контекстов». Поэтому и «гибридизация создает нестабильный социотехнологический ландшафт, побуждающий исследователей относиться к системам и их использованию как к движущимся мишеням» [40, с.8].

Такая позиция, естественно, активизирует поиски глубинных причин этой нестабильности, проявляющихся в различных противоречиях, парадоксах и вызовах реальности, которые сопровождают продвижение «новых» медиа на фронтальные рубежи социально-исторического прогресса и поэтому нуждаются в своевременном научном исследовании. Тщательному рассмотрению подвергается роль «новых» медиа в сохранении и развитии демократических устоев гражданского общества и его культуры. Полемические разногласия возникают между сторонниками техно-инструментального подхода к компьютерным средствам связи и фетишизации создаваемых с их помощью иллюзий виртуальной свободы личности и их противниками, полагающими, что такие подходы ведут к эскапизму, а истинно демократические права и свободы, экономически обусловленные и политически узаконенные, следует искать в объективной реальности общественной жизни.

В современном мире есть немало стран, в конституциях которых на политическом уровне демократические права и свободы декларируются, но полностью не гарантируются в материально-экономическом отношении. Неравенство между бедными и богатыми гражданами, между высокоразвитыми и слаборазвитыми странами остается, и это предопределяет отсутствие реального равного доступа ко многим благам цивилизации, включая и «новые» медиа. Возникает ситуация, получившая в коммуникативистике название «цифрового раскола», или «информационного разрыва», между имеющими возможность приобретения новой цифровой техники информационных связей и не имеющими.

Статистика констатирует, что в начале XXI в. Интернетом пользовались 304 млн человек, из которых 136 млн – жители США и Канады, 83 млн – жители Европы, 69 млн – жители Азии и тихоокеанских государств, 11 млн – жители Южной Америки, 3 млн – Африки и 2 млн – Ближнего Востока. Социодемографический анализ этих данных подтверждает наличие «глубоких различий между высокоразвитыми и слаборазвитыми странами и четко очерченный профиль пользователей: во всех странах средний пользователь - мужчина в возрасте от 30 до 45 лет с университетским образованием и высоким социоэкономическим статусом» [32, с.58].

Налицо парадоксальное явление: в инструментальном отношении новые медиа способны распространять любую информацию и оказывать различные коммуникативные услуги повсеместно и в безграничных объемах, обещая демократические принципы пользования этими благами всем, кто пожелает, а социально-историческая реальность такова, что большая часть землян не может ими обладать из-за отсутствия доступа не только к этим новейшим достижениям техники, но и к таким традиционным средствам связи, как телефонные способы проводных коммутаций. Вступая в спор с технократами, уповающими на панацейные возможности «новых» медиа, а равно и с постмодернистскими идейными установками на поиски свободы и самоутверждения личности в виртуальном «киберлибертарианизме», сторонники социокультурных подходов призывают искать выход из этой создавшейся парадоксальной ситуации в преодолении реальных общественно-исторических причин «цифрового раскола», коренящихся в материально-экономическом неравенстве граждан, народов, стран и регионов и ведущих к «опасности образования электронных островов и гетто» [35, c. 374].

В ходе обсуждений этой проблемы многие современные коммуникативисты, культурологи, социологи склонны к признанию необходимости объединения усилий всех компетентных специалистов, общественных деятелей и организаций в целях разработки программ ликвидации «цифрового раскола» всеми возможными способами, вплоть до поощрения деятельности «информационных брокеров» из штатных сотрудников библиотек и киберкафе, способных помогать людям с ограниченным образованием отправлять и получать электронную информацию [35, c. 374]. Хотя и на этом пути не исключены возможности попадания под влияние технологического детерминизма при безудержном утилитарном увлечении модной техникой и игнорировании сути распространяемой информации. Об этом постоянно заботятся противники сплошной коммерциализации СМИ и подчинения их рекламным интересам бизнеса в ущерб публичной сфере и социально-культурным функциям различных медиа, включая и новейшие.

Наступление на публичную сферу ведется с разных сторон, но более всего из стана защитников принципов неолиберализации СМИ, готовых в интересах «рыночного фундаментализма» к полному отождествлению информации с товаром, и от идеологов постмодернизма, усматривающих в новых медиа воплощение своих концепций виртуального самоутверждения личности путем вседозволенной плюрализации ее ролевых ипостасей и перевоплощений независимо от требований реального бытия.

Изучая такие позиции, защитники публичной сферы в современном информационном пространстве утверждают, что как коммерциализация СМИ, так и их «сверхперсонализация» в «новых» медиа в концепциях постмодернистов вкупе с восторженными оценками «виртуальных сообществ» вместо тех, которые существуют в реальной действительности, должны подвергаться критике не только в научных трудах коммуникативистов, но и в деятельности специалистов по распространению медиаграмотности, необходимой для обретения с помощью медиа подлинных знаний и умения сопротивляться манипуляциям с информацией, мешающим «воспитанию хороших граждан, способных убежденно и компетентно принимать участие в жизни общества», понимая, «как надо использовать медиа в качестве средств для общественных коммуникаций и перемен», для «развития образования, демократического самовыражения и социального прогресса. Таким образом технологии, способные уничтожать партисипационную демократию путем превращения политики в медиазрелища и сражения между имиджами и путем превращения зрителей в культурных зомби, могут также использоваться и для оказания помощи при воодушевлении демократических дебатов и участия в них» [36, c. 93-94.].