Мы  верим, что новый взгляд на адаптивную и децентрализованную модель, представленный в этой публикации, дает ответ на этот вопрос. Он заключается в высвобождении предприимчивости, энергии, способностей большого числа людей при поддержке адаптивных процессов, соответствующих инструментов управления, а также четких принципов руководства. Руководители должны больше верить в своих людей, доверять им и наделять их ответственностью. В результате появится модель управления, которая может стать уникальным источником конкурентных преимуществ. Ее можно изучить, даже описать, но очень сложно скопировать.

     Новый взгляд на модель управления заключается  в адаптивной и децентрализованной организации. Соответствие задачам  двадцать первого века относится  к трем аспектам:

     1. Является ли модель простой,  низкозатратной и адекватной  для пользователей?

     2. Соответствует ли модель факторам  успеха, присущим информационной  экономике?

     3. Стимулирует ли модель принципы  хорошего управления и этичного  поведения?

     С любой точки зрения адаптивная и  децентрализованная модель является простой, низкозатратной и адекватной для пользователей. Медлительный ежегодный цикл подготовки и согласования бюджета устранен. Поскольку ответственность за результаты перекладывается на непосредственных исполнителей, нет необходимости содержать многочисленные уровни контролеров. При этом становится гораздо меньше бюрократии, устраняется протекционистский образ мышления в отношении «защищенных» бюджетом затрат. Пользователи также довольны. Они видят, что у финансистов появилось больше времени на работу с ними. Они также получают выгоду от использования оперативной, открытой информационной системы, которая непосредственно направлена на решение их проблем.

     Новая модель в большей степени соответствует  информационной экономике. Ее процессы и культура управления борются за достижение постоянных конкурентных преимуществ. Ее культура ответственности и сфокусированности на развитии операционных менеджеров привлекает сотрудников, особенно новобранцев, которые выбирают, к какой компании им присоединиться. В ней устранен направленный сверху вниз контроль, препятствующий инновациям. Сотрудники на всех уровнях берут на себя ответственность за устранение ненужных затрат. Кроме того, эта модель дает людям возможность прислушаться к клиентам (внутренним и внешним) и сфокусироваться на результатах работы с клиентами, которые приносят прибыль.

     Новая модель также способствует качественному  корпоративному управлению и этичному поведению. Ключевой фактор, стимулирующий  неэтичное поведение (соглашение с  заданными результатами деятельности), устранен. Вместо него используется относительное соглашение об улучшении, которое действует в атмосфере открытости, прозрачности и ответственности.

1.3. Парадокс русского  управления: неэффективность  и результативность

     Общественное  мнение наделяет русскую модель управления взаимоисключающими, казалось бы, качествами. С одной стороны, это управление неэффективное, потому что оно изначально не нацелено на эффективность, на минимизацию затрат для достижения максимальных результатов. И управленческие решения (экономические, военные, социальные и прочие) обычно принимаются неверные, и выполняются они неоптимальным образом. Значит, и первичные ячейки системы управления (хозяйственные, военные, социальные, религиозные), как и вышестоящие органы управления, функционируют не лучшим образом.

     Любую выполняемую в нашей стране работу можно было бы сделать дешевле  и с лучшими результатами. Это  общеизвестно, и каждый в глубине  души знает, что свою работу он выполняет  неважно и его организация  тоже работает неправильно, а уж про  государство и говорить нечего. Семья покупает не то, что нужно, деньги тратит неоптимальным образом. Фирма работает неоптимальным образом. И в общественных организациях все не "по уму", и в школах и вузах учат не тому, что нужно, да и тому плохо учат. Об этом слагаются анекдоты и песни, снимаются фильмы и ставятся спектакли. Русские весьма самокритично оценивают эффективность своих действий, а ведь в конечном счете (на большом временном отрезке) народ всегда прав.¹⁷

     Но, с другой стороны, это не мешает нашим соотечественникам самоуверенно считать, что в их системе управления, как и во всем образе жизни, есть существенные преимущества. И если мы посмотрим на достигнутые результаты, то обнаружим, что преимущества действительно есть - конечные цели, которые ставят перед собой страна в целом, государство или крупная социальная группа, как правило, достигаются. "Истинный защитник России - это история: ею в течение трех столетий неустанно разрешаются в пользу России все испытания, которым подвергает она свою таинственную судьбу", - писал об этом Ф. И. Тютчев.

     В одних случаях успех был достигнут  благодаря государству (территориальное  расширение и внешнеполитический авторитет  царской и советской России, научные  достижения середины XX века), в других - вопреки ему и даже в борьбе с ним (например, расцвет русской классической литературы в XIX веке и взлет "русского авангарда" в живописи начала XX столетия).¹⁸

     Неразумное  государственное устройство? Конечно, неразумное, это уже несколько  столетий все знают, и множество  примеров у всех на слуху. Тем не менее общественное мнение на протяжении тех же самых нескольких веков воспринимало как само собой разумеющееся тот факт, что это неразумное государственное устройство обеспечивает неуклонное территориальное расширение России и усиление ее влияния в мире.

     Были  периоды гегемонии России в Европе - например, вторая четверть XIX века, когда  Россия была "жандармом Европы". Россия захватила шестую часть земного  шара, был период в XX веке, когда около  половины человечества находилось под  прямым или косвенным руководством Москвы. На протяжении всей истории человечества подобное удавалось лишь очень немногим государствам, так что Россия управляется, может быть, и не слишком эффективно, но, во всяком случае, результативно.

     В плановой экономике XX века, с одной стороны, - неоспоримые свидетельства неэффективности, расточительства и надвигающегося застоя, с другой стороны - столь же весомые примеры количественных достижений, смакуемые официальной пропагандой: "В 50-е годы темпы экономического роста в СССР, по моим расчетам, не уступали темпам экономического роста Японии и ФРГ в тот период. Почему же можно говорить о японском и немецком экономическом чуде, но не о советском? Не является ли очень крупным экономическим достижением одновременное решение в течение лишь 30 лет, несмотря на тяжелейшую войну и оккупацию, таких задач, как индустриализация страны, создание механизированного сельского хозяйства, мощной науки, достижение всеобщей грамотности, удовлетворение потребностей населения в продуктах питания, обуви и одежде, повышение продолжительности жизни до уровня самых развитых стран, создание огромной военной мощи, сравнимой с военной мощью самой развитой страны в капиталистическом мире?"

     Такое же положение с идеологической работой  на протяжении всей русской истории. Как правило, она велась государством, церковью и политическими партиями совершенно непрофессионально и неэффективно, нередко превращая эти важные институты в посмешище в глазах населения. И фольклор иронизировал по поводу священников не меньше, чем по поводу секретарей парткомов.

     Как начали с того, что наломали дров в процессе крещения Руси, так и  продолжали в том же духе до настоящего времени, касалась ли идеологическая работа религии, отношения к властям, к  общественной морали и нравственным ценностям. А уж то, какой профанацией и профессиональным убожеством отличалась идеологическая работа последних десятилетий советской власти, мы знаем на собственном опыте. И тем не менее, будучи посмешищем для собственного населения (чего стоят одни только "политические" анекдоты), системе управления почему-то удавалось в конечном счете формировать общественное сознание. Огромный процент голосующих за КПРФ - лишнее тому доказательство.

     Какую бы сферу деятельности ни рассматривать, обнаруживается одна и та же закономерность - неподходящими, негодными средствами все-таки достигается весомый результат. В этом, по-видимому, и заключается  парадокс российского управления - управление, неэффективное в каждом конкретном пункте в каждый момент времени, в конечном счете достигает таких успехов, для достижения которых вообще-то требуется эффективное управление. Например, в военно-политической сфере, имея, как правило, устаревшую по системе комплектования и подготовки армию, управляемую косным офицерским корпусом, действуя по неправильным канонам и нередко проигрывая сражения, далеко не всегда выигрывая войны, Россия тем не менее вплоть до недавнего времени приобретала территории, а не теряла их.

     Провалы и достижения принадлежат одной и той же стране, объясняются одной и той же системой управления, одним и тем же менталитетом населения. И успехи, и неудачи имеют общие причины. Просто на разных этапах исторического процесса одни и те же характеристики системы управления проявляются по-разному.

     В последующей главе предпринята  попытка понять, какие скрытые  пружины обеспечивают функционирование русской модели управления, как они  проявляются в различных сферах деятельности и в разных обстоятельствах.

Глава 2. Современное состояние и пути совершенствования российской (русской) модели управления

     Версий  того, почему в России все идет не так, как в развитых странах, в  последние годы появилось немало.

     В 2000 году, когда Александр Прохоров только начал обдумывать свой труд, нашумела книга «Почему Россия не Америка». Ее автор, Андрей Паршев, развивая мысль знаменитого историка Сергея Соловьева, пришел к неутешительному выводу: климат нашей страны настолько суров, а просторы настолько обширны, что издержки у отечественного бизнеса всегда будут выше, чем у стран-конкурентов, и поэтому без государственного покровительства он не поднимется.

     Другое  популярное объяснение экономического отставания нашего отечества – многовековые традиции рабства. Тезис тоже не новый, но парадоксально осмысленный рядом сегодняшних авторов: раз уж русский народ привык жить в условиях несвободы – пусть правительство руководит бизнесом, как мудрый рабовладелец. И тогда спор идет только о том, оставлять свободному рынку 40% (взгляд Николая Рычкова, президента корпорации «НЗ Электросигнал», изложенный в книге «Заблудились в эпохе»), оставлять чуть больше, как в Чили при Пиночете (позиция известного экономиста Виталия Найшуля), или чуть меньше.

     События последних шести лет, ознаменовавшихся фактическим возвратом ряда крупных компаний под государственное управление, показали: идеи экономической державности начали претворяться на практике. Но, по мнению Александра Прохорова, проблема не в том, кто владеет бизнесом, а в том, как бизнес управляется.

2.1. Конкуренция жизни и смерти

     Одна  из наиболее заметных тенденций последних  десятилетий на Западе – отказ  от жесткой вертикали в управлении бизнесом. Западные компании все чаще переходят к плоской модели, где  успех достигается благодаря  самостоятельности в принятии решений низовыми подразделениями. Такой подход позволяет развивать в компаниях внутреннее предпринимательство. Все участники бизнес-цепочки проявляют больше инициативы, ответственности – и в итоге больше зарабатывают. Для западной управленческой модели, исходящей из того, что каждый работник мечтает, чтобы к нему относились как к личности, эта модель абсолютно естественна. Однако владельцев российских компаний, пытающихся внедрить ее у себя, нередко ждет разочарование. Подчиненные ее не принимают, предпочитая нередко даже сохранение более низких доходов. Конкуренция для них страшна и непривычна. Почему?

     Прохоров  дает на этот вопрос простой и страшный ответ. В российской системе главным  стимулом всегда был не успех и  обеспеченная старость («работа или безработица», как на Западе), не гармоничные отношения в коллективе («работа или позор», как на Востоке), а безопасность. Человека пугали не нищетой, не порицанием, не увольнением, а… смертью. Такая система складывалась веками – и в каждую новую эпоху, в каждом новом поколении подкреплялась новыми методами. Сначала – монголо-татарское иго. Потом – крепостное право. Потом – колхозы и ГУЛАГ. И во все времена цель была одна: не допустить конкуренции между «хозяйствующими субъектами». Даже внутри крестьянской общины подавлялась конкуренция между братьями, между поколениями. А советские начальники запрещали подчас даже перевод работника из одного отдела или цеха в другой. Получение квартиры от «родного завода» и другие льготы, привязанные к стажу работы на одном месте, – все эти хорошо памятные атрибуты брежневского времени затрудняли человеку переход на предприятие, где платили больше наличными.

     В такой ситуации люди живут как  бы в сейфе. «Сейф» в переводе с  английского означает «безопасность». В данном случае безопасность от крысиных гонок капитализма, от необходимости жить по закону, от смерти, наконец. Хороший управленец в такой системе поощряет не конкуренцию между сотрудниками, не инициативность, а жажду стабильности. При этом не нужно так, как на Западе, бояться, что подчиненный сбежит от агрессивного начальника. Скорее наоборот: человек одобрительно воспринимает агрессивность, даже в свой адрес, как признак силы и надежности.