Роман Л.Н. Толстого "семейное счастие" в литературно-биографическом контексте

      После свадьбы супруги живут уединенно  в своем поместье, они счастливы. Но героиня постепенно начинает чувствовать  скуку, и супруги отправляются в  Петербург, где Маша пользуется большим  успехом в светском обществе. Между супругами происходит ссора, которая образовала «пропасть» в их отношениях. В финале романа героиня возвращается в семью, прежнее чувство ее к мужу заменяется новым – « любовью к детям и отцу... детей»( 3, 150 ). Толстой подчеркивает, что, выйдя из-под власти мужа, героиня обнаружила собственную несостоятельность и оказалась неспособна самостоятельно выбрать правильную дорогу. Поэтому можно говорить, что в романе «Семейное счастие» Толстой в художественной форме утверждает необходимость подчинения женщины и ее основным предназначением провозглашает семью.

      С нашей точки зрения, Толстой не отказывается от своего идеала и женившись  на С. А. Берс. Семейная жизнь Толстых  в первое время после женитьбы внешне напоминает картину, описанную  в романе «Семейное счастие», т. е. можно видеть, что «программа» реализуется в своих внешних признаках. Внутреннее же содержание этой жизни  не было таким идиллическим и безмятежным, что позволяют понять дневники С. А. Толстой.

      Прочитав  письма мужа к Арсеньевой, С. А. Толстая замечает в своем дневнике 10 апреля 1863 года: «Я как-то не ревновала, точно это был не он, и никак не В., а женщина, которую он должен был любить, скорее я, чем В.»¹ Это высказывание свидетельствует о том, что Толстой нашел в Софье Андреевне идеал, созданный им в воображении, поэтому она как будто узнает себя в том образе, который возникает на страницах писем. Программу Толстого Софья Андреевна называет «милыми, отличными» мечтами, т. к. его идеал семейной жизни отвечает ее собственным стремлениям. Толстая принимает предложенное распределение ролей, она считает своим долгом посвятить жизнь заботам о счастье мужа и воспитанию детей.

      Однако  вместе с тем дневники Толстой  показывают, что ее отношение к  исполняемой роли является амбивалентным. Сознание собственной нереализованности  возрастало с годами, и трагедия Софьи Андреевны в том, что она воплотила чужой, мужнин концепт женственности и не реализовала себя в той в той форме, которая была бы предпочтительнее для нее самой.

      Уже в первые годы замужества Софья Андреевна, видя себя выключенной из сферы духовных интересов супруга, чувствует обиду, боль и собственную несостоятельность. По ее признанию, у мужа «талант и бессмертие», а у нее же – «будничная жизнь, смерть».¹ Патриархатная система отношений не предусматривает самоопределения для женщины, поскольку ее жизнь обусловлена ориентацией на мужчину. Софью Андреевну с годами все более тяготит сознание неполноценности собственной жизни. Так она с болью пишет о тех чувствах, которые вызывает в ней музыка и картины природы: «Лучше не надо всего этого нам, матерям и хозяйкам... Я желаю, чтобы никогда не пробуждалось во мне это чувство, которое тебе – поэту и писателю – нужно, а мне – матери и хозяйке – только больно, потому что отдаваться ему я не могу и не должна»²

      Дневниковые высказывания Толстой иногда принимают  форму протеста, но этот протест  постоянно подавляется сознательным подчинением, и в целом Софья  Андреевна не нарушает сложившейся  патриархатной системы отношений.

      Отвечая на вопрос о том, отказался ли Толстой от программы се-

мейного счастья, сформулированной им в письмах  к Арсеньевой и затем нашедшей свое воплощение в романе, нужно  сказать, что этого не произошло. Подтверждением тому является как роман  «Семейное счастие», так и семейная жизнь писателя. Тот главный элемент, который предусматривает игнорирование женской личности, вполне осуществился в его собственной семейной жизни.

2. «СЕМЕЙНОЕ СЧАСТИЕ» В КОНТЕКСТЕ ПОЗДНЕГО ТВОРЧЕСТВА ТОЛСТОГО

      Роман «Семейное счастие» обычно рассматривается вне общего контекста творчества Толстого, однако он тесно связан с другими произведениями писателя и более других – с поздней повестью «Крейцерова соната». Замечание по этому поводу мы находим лишь у В. А. Туниманова, который пишет, что эти произведения, разделенные более чем 30-летним промежутком времени, «своеобразно связаны, причем связи не сводятся только к контрастам и противостоянию».¹ Разделяя точку зрения ученого, мы ставим своей задачей выявить черты сходства между «Семейным счастием» и «Крейцеровой сонатой» и показать, что позднее отрицание Толстым семейной жизни было заложено уже в его раннем творчестве.

      Анализируя  тексты, мы рассмотрим следующий комплекс вопросов, поднятых Толстым и связанных  с понятием «семейное счастие»:

• любовь и интимная сфера жизни супругов;
• распределение ролей между супругами;
• роль детей во внутрисемейных отношениях;
• семья и общество.

      По  замечанию Б. М. Эйхенбаума, в романе «Семейное счастие» Толстой отступает  от обычного канона, согласно которому свадьба героев заканчивает роман и служит его развязкой.² Здесь же, напротив, венчание героев становится завязкой дальнейших событий и на первый план выступает семейная, а не любовная фабула.

      Толстой различно изображает чувства своих  героев: большая степень их проявления присуща героине – Марье Александровне. Сергей Михайлович же, по ее словам, «как будто боялся отдаться слишком большой, вредной нежности, которая была в нем» ( 3, 104 ). Говоря о любви, герой часто употребляет такие слова, как «рассуждать» и «делать». Так, по признанию Сергея Михайловича, в то время, когда он только узнал Машу, он ночи проводил без сна, думая о ней и «делал сам свою любовь»; точно так же после ссоры, образовавшей «пропасть» в  отношениях супругов, он «разламывал, разрушал свое чувство»( 3, 147). «Делом целой жизни» называет герой любовь и женитьбу на Марье Александровне. По сути, уже в «Семейном счастии», этом раннем произведении Толстого, возникает оппозиция жить / делать, которая очень отчетливо проявиться затем в романе «Война и мир». При этом категория «делать» связана в «Семейном счастии» с героем, а категория «жить» с героиней, которая всегда естественна и непосредственна в проявлении своих чувств. Интересно, что и в сцене любовного объяснения слова «я полюбила вас» напрямую высказаны лишь Марьей Александровной. Герой же считает, что любовь вовсе не надо выражать словами и говорит о себе от третьего лица, словно пытаясь спрятать свое чувство.

      Любви героя свойственна рассудочность, которая неприемлема для героини. «Зачем рассуждать... Никогда не надо», - говорит она ( 3, 105). В одном из эпизодов Марья Александровна даже упрекает мужа в том, что он «мало любил», но «рассуждал много», и, что очень важно, Сергей Михайлович соглашается с этим: «Я не должен был вовсе любить тебя или любить проще...» – говорит он ( 3, 147 ). Рассудочное чувство героя подавляет его естественные проявления, рационализируя их. Любовь Сергея Михайловича неразрывно связана с желанием воспитывать свою избранницу и строить семейную жизнь по выработанной им модели.

      В отношениях Сергея Михайловича и  Маши доминирует духов- 

ное начало, чувственная же сторона их любви  скрыта от глаз читателя, что в целом  соответствует традиции, сложившейся  в русской литературе к середине 19 в., когда не принято было изображать интимные стороны отношений супругов. И все же в романе присутствует персонаж, служащий олицетворением чувственной любви, - это итальянский маркиз Д., страсть которого к Марье Александровне чуть было не приводит ее к измене мужу. Этот персонаж находится вне мира семьи, а его страстное чувство служит угрозой семейному счастью. Маркиз признается в том, что не может жить без любви, а «делать роман из жизни одно, что есть хорошего» ( 3, 136 ).

      Толстой делает маркиза своеобразным «двойником»  главного героя. В облике маркиза Машу поражает удивительное сходство с мужем, однако «вместо прелести выражения доброты и идеального спокойствия» Сергея Михайловича, «у него было что-то грубое, животное» ( 3, 135 ). Эти грубые, животные черты, постоянно подчерки- ваемые во внешности соблазнителя, совершенно отсутствуют в портрете Сергея Михайловича. Маркиз как будто воплощает в себе то чувственное начало, которое сознательно вытесняет Сергей Михайлович.

      Марья Александровна замечает невозможность  дружеского, духовного общения с маркизом Д., который резко отклоняет все ее попытки «перевести его в тон полудружеской тихой доверенности», продолжая смущать своей страстью. ( 3, 135 ). Так оказывается, что две стороны любви – чувственная и духовная – противопоставлены в мужских персонажах. Однако и для героини эти две ипостасии любви не соединены в чувстве к одному человеку: Марья Александровна любит своего мужа и испытывает лишь страстное влечение к маркизу.

      Интересно, что для героини чувственная  любовь сопряжена со страхом. Близость маркиза вызывает у Марьи Александровны смешанное чувство «не то ужаса, не то удовольствия». «Я ненавидела, я боялась его, но... так сильно отзывались во мне волнение и страсть этого ненавистного человека!.. Так тянуло меня броситься очертя голову в... притягивающую бездну запрещенных наслаждений», - признается героиня ( 3, 138 ). «Чувство наслаждения и страха» испытывает Маша и от близости Сергея Михайловича в те моменты, когда они оказываются наедине. Таким образом, страсть для героини – это нечто, подлежащее запрету, нелегитимное, враждебное женской натуре, однако привлекающее ее. В этом смысле интересно, что «Семейном счастии» именно женщина оказывается способной на измену.                                                                     

      Обращаясь к вопросу о чувственной любви  в романе, необходимо заметить, с  каких позиций изображается женское  тело. И. Савкина, рассматривая светскую повесть 1830-1840-х годов ( а элементы светской повести можно обнаружить и в «Семейном счастии» ), замечает, что в ней обязательно присутствует мотив наказания женщины, которое выражается через «репрессирование телесности: метаморфозы происходят с обольстительным женским телом, которое в результате перестает быть соблазнительным и опасным».¹ Своеобразное «репрессирование телесности» мы видим и в «Семейном счастии». Переворот в сознании героини, решившей оставить светское общество и вернуться к мужу, происходит гораздо раньше ее неудавшейся измены. Марья Александровна начинает чувствовать себя несчастной с того момента, когда у нее появляется соперница, по сравнению с которой героиня чувствует себя менее привлекательной.  Окончательный приговор красоте Маши выносит приятель маркиза Д.: разбирая красоту обеих женщин, он делает заключение в пользу леди С.

      Герои-супруги в романе «Семейное счастие» осуществляют различные, но взаимодополняющие гендерные роли. Мир Маши,   ставшей женой Сергея Михайловича, ограничен семейным кругом, и поначалу героиня даже не пытается выйти за его пределы. Она живет заботами о своем муже, узнавая о событиях окружающей жизни только из его уст. Для Сергея Михайловича, напротив, выход во внешний мир не только возможен, но обязателен. Герой не должен вмешиваться в домоводство и обязан заниматься полевым хозяйством и крестьянами, т. е. осуществлять деятельность за пределами дома.

      Сергей  Михайлович в нравственном отношении  стоит гораздо выше своей жены. Особенно отчетливо это проявляется  в ситуациях воспитания   жены   (  более  подробно  об  этом  речь  пойдет  во  второй

главе ). Основной нравственный  принцип,  который  внушает Сергей Михайлович  Маше  –  это  «самопожертвование,   жизнь   для   другого»

( 3, 111 ). И этот мотив жертвенности  становится одним из сквозных  в произведении. Героиню мучит  то, что ее любовь  и счастье  не стоят ей «никакого труда, никакой жертвы», тогда как «силы труда и жертвы томят ее ( 3, 117 ). Она бросает такие слова мужу: «Я не хочу играть в жизнь,  я  хочу  жить  так  же,  как  и  ты... Я  хочу жить с тобой ровно...»

( 3, 119 ) Женщина хочет всей полноты  жизни так же , как мужчина, но оказывается, что это стремление  нужно подавить в себе. Истина эта, что очень важно, звучит из уст самой героини, в финале романа вновь возвратившейся в семью. Марья Александровна понимает, что томившее ее чувство» - «вредный вздор», вина ее и что та жертва, которую она искала, «была... в подавлении этого чувства» ( 3, 117 ).

      Роман «Семейное счастие» всем ходом повествования  утверждает идею материнства как  основного предназначения женщины. Настоящая семейная жизнь начинается с того момента, когда подготовительный период любви заканчивается и интересы супругов, женщины в первую очередь, сосредоточиваются на воспитании детей.

      Рождение  ребенка в романе приходится на тот  момент, когда ссора 

уже подорвала  отношения между героями. Материнское чувство поначалу с большой силой охватило героиню, но затем оно «перешло в привычку и холодное исполнение долга» ( 3, 133 ). Сам факт появления ребенка, таким образом, не сблизил героев. Их примирение и «начало другой, но уже совершенно иначе счастливой жизни» происходит лишь тогда, когда героиня осознает свой долг матери и начинает испытывать материнскую любовь.