Концепция развития научного знания К. Поппера

Жестким это "ядро" называется потому, что исследователям как бы запрещено что-либо менять в исходной теории, даже если они  находят факты, вступающие с ней  в противоречие. В этом случае они  изобретают "вспомогательные гипотезы", которые примиряют теорию с фактами. Подобные гипотезы образуют "защитный пояс" вокруг фундаментальной теории, они принимают на себя удары опытных  проверок и в зависимости от силы и количества этих ударов могут изменяться, уточняться или даже полностью заменяться другими гипотезами. Главная задача при этом обеспечить "прогрессивное  движение" научного знания, движение ко все более широким и полным описаниям и объяснениям реальности. До тех пор, пока "жесткое ядро" научно-исследовательской программы выполняет эту задачу (и выполняет лучше, чем другие - альтернативные - системы идей и методов), оно представляет в глазах ученых огромную ценность. Поэтому они пользуются еще и так называемой "положительной эвристикой", то есть совокупностью предположений о том, как следует изменить или уточнить ту или иную гипотезу из "защитного пояса", какие новые "модели" (то есть условия применимости теории) нужны для того, чтобы программа могла работать в более широкой области наблюдаемых фактов. Одним словом, "положительная эвристика" - это совокупность приемов, с помощью которых можно и нужно изменять "опровержимую" часть программы, чтобы сохранить в неприкосновенности "неопровержимую" ее часть.

Если программа  обладает хорошо развитой "положительной  эвристикой", то ее развитие зависит  не столько от обнаружения опровергающих  фактов, сколько от внутренней логики самой программы. Например, научно-исследовательская программа И. Ньютона развивалась от простых моделей планетарной системы (система с фиксированным точечным центром - Солнцем - и единственной точечной планетой, система, состоящая из большего числа планет, но без учета межпланетных сил притяжения и др.) к более сложным (система, в которой Солнце и планеты рассматривались не как точечные массы, а как массивные и вращающиеся сферы, с учетом межпланетных сил и пр.). И это развитие происходило не как реакция на "контрпримеры", а как решение внутренних (формулируемых строго математически) проблем, например устранение конфликтов с третьим законом динамики или с запрещением бесконечных значений плотности тяготеющих масс.

Маневрируя эвристиками ("отрицательной" и "положительной"), исследователи реализуют творческий потенциал программы: то защищают ее плодотворное "жесткое ядро" от разрушительных эффектов различных  эмпирических опровержений с помощью "защитного пояса" вспомогательных  теорий и гипотез, то стремительно идут вперед, оставляя неразрешенные эмпирические проблемы, зато объясняя все более  широкие области явлений, по пути исправляя ошибки и недочеты экспериментаторов, поспешно объявляющих о найденных "контрпримерах". До тех пор, пока это удается, научно-исследовательская программа находится в прогрессирующей стадии. Однако программа все-таки не "бессмертна". Рано или поздно наступает момент, когда ее творческий потенциал оказывается исчерпанным: развитие программы резко замедляется, количество и ценность новых моделей, создаваемых с помощью "положительной эвристики", падают, "аномалии" громоздятся одна на другую, нарастает число ситуаций, когда ученые тратят больше сил на то, чтобы сохранить в неприкосновенности "жесткое ядро" своей программы, нежели на выполнение той задачи, ради которой эта программа существует. Научно-исследовательская программа вступает в стадию своего "вырождения". Однако и тогда ученые не спешат расстаться с ней. Лишь после того, как возникает и завоевывает умы новая научно-исследовательская программа, которая не только позволяет решить задачи, оказавшиеся не под силу "выродившейся" программе, но и открывает новые горизонты исследования, раскрывает более широкий творческий потенциал, она вытесняет старую программу.

реконструкция истории науки  П. Фейерабендом

Американский философ  и методолог науки Пол Фейе-рабенд — один из крупных представителей постпозитивизма. В своей концепции науки он исходит из того, что в обществе существуют различные идеологические течения (историчные по своему существу), одним из которых является наука. Последняя не может заменить другие течения и не есть тем более «единственно возможный способ решения проблем», — наряду с такими способами как религия, миф, различные иррациональные подходы, магия, колдовство и т. п. Всякий иной подход, по мнению Фейерабенда, искажает сущность науки и ее место в обществе. Вот почему он убежден, что «наука, претендующая на обладание единственно правильным методом и единственно приемлемыми результатами, представляет собой идеологию и должна быть отделена от государства, и в частности от процесса обучения»1.

Подчеркивая недопустимость абсолютизации науки и ее методов, американский исследователь считает, что все-таки наука «обладает  не большим авторитетом, чем любая  другая форма жизни» — религиозные  сообщества, племена, объединенные мифом  и др. Фейерабенд серьезно обес­покоен тем, что «в тоталитарных государствах наука находится под надзором государственных органов» и считает совершенно недопустимым такое положение, когда «шайки интеллектуальных паразитов разрабатывают свои убогие проекты на средства налогоплательщиков и навязывают их молодому поколению в качестве «фундаментальных знаний»2. Тем более — а это и есть чистейший монополизм в науке — когда эти «шайки» захватывают целые НИИ и определяют, кто может войти в их избранный круг. Наука, считает Фейерабенд, может развиваться только в соответствии с демократическими принципами. А для этого нужны такие социальные условия, которые бы способствовали развитию новых научных идей, а не душили бы их различными догмами и предрассудками.

Философ подвергает резкой критике так называемый «научный шовинизм», согласно которому все, что  несовместимо с наукой и ее результатами, должно быть устранено (например, древневосточная  медицина — иглоукалывания, прижигания и т. п.). Не отрицая необходимости  вненаучного контроля над наукой, американский философ полагает, что такой контроль не может быть навязан извне насильственными, политическими средствами. Наилучшим же средством для того, чтобы заставить замолчать научную совесть ученого, он считает «все-таки доллар».

Фейерабенд ни в коей мере не принижает роль науки, а наоборот, всемерно подчеркивает ее важное значение для жизни общества в целом и каждого человека. Вместе с тем он постоянно напоминает, что наука — лишь один из главных инструментов, которые человек изобрел для того, чтобы «овладеть своим окружением», один из способов изучения мира. Причем это отнюдь не единственный и совсем не непогрешимый «инструмент». Уважая «большую науку» и ее колоссальные возможности, Фейерабенд тем не менее рекомендует «поставить науку на ее место как интересную, но ни в коем случае не единственную форму познания, обладающую большими преимуществами, но не лишенную и многих недостатков»1. Именно потому, что наука в наше время стала слишком влиятельной, очень опасно оставлять ее в «состоянии непогрешимости», абсолютизировать ее роль в обществе.

Наука как таковая  в ее целостности — предмет  теоретического исследования философии  науки, состояние которой не удовлетворяет  Фейерабенда. Основную ее слабость он видит в том, что она все еще остается неисторичной. Кроме того, ей присущи абстрактность, схоластичность, выхолощенность, недооценка (и даже игнорирование) социальных факторов развития познания, и вообще — «ненаучность». Философ солидарен с теми методологами, которые считают необходимым «создание такой теории науки, которая будет принимать во внимание историю. Это тот путь, по которому нужно следовать, если мы хотим преодолеть схоластичность современной философии науки»1.

Всесилен ли разум?

Тему науки Фейерабенд раскрывает в разных «срезах» в системе многих понятий — в том числе и таких как «рациональное», «иррациональное», «разум», «интуиция», «метод» и др. Думается, что философ нисколько не умаляет роль разума, а всемерно подчеркивает большое его значение как в развитии науки, так и в жизни людей в целом. Разум для него всегда в тесном единстве с чувствами, ибо одни чувства сами по себе, без помощи разума не способны дать истинного понимания сущности явлений окружающего мира. При этом недопустимо подавление таких важных для научной деятельности факторов как интуиция, воображение, чувство юмора и другие «иррациональные действия».

Фейерабенд полагает, что чисто рационалистический «образ науки» — особенно при его абсолютизации — служит препятствием для ее развития, а попытка сделать науку более рациональной и точной уничтожает ее. В то же время, по его мнению, «расплывчатость», «хаотичность», «отклонения и ошибки» внеразумного, иррационального характера являются предпосылками научного прогресса.

Исходя из сказанного, философ формулирует тезис: «Без "хаоса" нет познания. Без частого  отказа от разума нет прогресса». Развертывание  данного тезиса приводит его к  выводу о том, что «даже в науке  разум не может и не должен быть всевластным и должен подчас оттесняться  или устраняться в пользу других побуждений»2. Хотя наука — главный  «носитель» разума, но даже здесь он не может быть всесильным и универсальным  и неразумность в научной сфере  не может быть исключена.

эволюционистская  модель

В целом, однако, вопрос о том, какая именно модель развития науки  является  адекватной самому развивающемуся познанию, остается пока  открытым.  Нам важно было показать, что и в области исследования процессов развития научного знания  эволюционистская модель уже не является безоговорочно господствующей. Она  оказалась  потесненной  альтернативной ей - циклической моделью.

Следует различать  между понятиями  эволюции как  просто развития, или эволюцией как  постепенным, плавным развитием (это  последнее понимание противостоит понятию революции, знаменующей  собой радикальный разрыв со старыми  формами) и тем пониманием этого  термина, которое имеется в виду в эволюционистских концепциях. Нередко  высказывается мнение, что все  глобально эволюционистские концепции  складывались под влиянием и по аналогии с теорией дарвиновской эволюции. Но многие авторы справедливо утверждают, что связь между дарвинизмом и эволюционистскими концепциями, описывающими другие, не биологические области действительности далеко не универсальна. Так, Лесли Уайт, известный специалист в области культурной антропологии, утверждает, что эволюционная теория в этой области науки возникла независимо от дарвиновского эволюционизма.

В настоящее время  эволюционистские концепции  истории человеческого  общества подвергаются  критике. Основания  для критики разные. Существуют методологические и теоретические  основания, которые, правда, никогда не выступают в чистом виде, а переплетаются  с ценностными  соображениями самого разного толка  – национальными, религиозными, политическими.  Результатом критики  с этих позиций  явилось создание других, альтернативных эволюционистским, моделей  развития человеческой истории, например, циклических. Создателями циклических  моделей были Дж. Вико, Н. Данилевский, О. Шпенглер, А. Тойнби,  Л. Гумилев. Мы не будем рассматривать их здесь сколько-нибудь подробно, поскольку это увело бы нас от нашей темы. Отметим только, что некоторые из них объединяет  то, что в них считается, что культуры  развиваются подобно живым организмам, проходя стадии рождения, подъема, расцвета, затем упадка и умирания (Шпенглер, Данилевский, Тойнби). Другие лишены таких организмических допущений. Многие  авторы  циклических моделей настаивают на том, что между последовательно сменяющими друг друга циклами нет преемственности. Так Шпенглер утверждает, что между различными культурами  нет ничего общего; культурные и мировоззренческие универсалии одной культуры  коренным образом отличаются от таковых у других культур. Авторы других концепций признают некоторую преемственность, делая таким образом уступку эволюционистским представлениям (А.Тойнби).  Тем не менее, это все равно уже не эволюционизм, а другая модель развития.

Подведем предварительные  итоги. При рассмотрении  эволюционистских представлений, претендующих на теоретическую  реконструкцию развития той или  иной конкретной области действительности, можно указать как на аргументы, свидетельствующие в ее поддержку,  так и на доводы, работающие против нее.  И те, и другие  нуждаются  в дальнейшем  рассмотрении и  анализе. Утверждать наверняка, что  онтологический аспект концепции глобального  эволюционизма, в какой бы версии мы его не взяли – в смысле ли «Большой истории» или в смысле конкретных эволюционистских концепций  отдельных сфер действительности,  является вполне обоснованной концепцией, пока нет достаточных оснований. Любые утверждения противоположного толка, какими бы соображениями ни руководствовались  их авторы, несут на  себе  печать натурфилософии.

Анализируя эволюционистские концепции с точки зрения идеи прогресса, можно утверждать, что  эта идея выглядит ложной и не работающей лишь в том случае, если прогресс ассоциировать с  оценками  «лучше»  или  «хуже», т.е. при отождествлении понятия прогресс с понятием большего совершенства. Такого прогресса, по-видимому, действительно нет. Так, по отношению  к концепции биологической эволюции, почти общепринятым стало утверждение, что «слово “прогресс”, ассоциирующееся  с  совершенствованием биологических  видов, является  «ловушкой» для  сторонников эволюционистских концепций»[13].

Конечно, это не означает, что нет развития. Давно известно, что в мире живого, например, происходит процесс усложнения организации  организмов, увеличивается степень  дифференцированности органов,  возрастает число функций, которые организмы могут выполнять.  Но лучше это или хуже сказать трудно. В одном отношении лучше; в другом - хуже. Человек обладает сознанием и, казалось бы,  он имеет  неоспоримые преимущества по сравнению со всеми другими видами. Но стал ли человек от этого счастливее других существ? Одно то, что он в отличие от других живых существ знает о неизбежности конца своего земного существования, делает его жизнь трагической.

То же можно сказать, по-видимому,  и относительно научного познания. С развитием науки возрастает степень проникновения в  сущее,  растет точность предсказаний,  широта охвата эмпирического материала, объяснительные возможности науки. Но является ли все это прогрессом? Многознание не делает человека мудрым, как гласит Библия. К тому же при ответе на этот вопрос нужно учитывать,  как используется  знание, насколько позитивную роль оно играет в жизни людей.

Таким образом, вопрос о существовании прогресса  в  каждом конкретном случае должен решаться отдельно и опираться на  данные  изучения  путей  развития  исследуемого объекта.    В данном случае также как и в случае с оценкой  применимости эволюционной модели к  процессу  развития в той или  иной сфере реальности, лучше оставить в стороне  попытки  исходить из возможности некоего  универсального ответа.  Стремление применить универсальную  схему «попахивают» натурфилософией  и вряд ли окажутся плодотворными. 

Многообразие  и многосторонность  научных революций

Научные революции  – это этапы развития науки, связаные с перестройкой исследовательских стратегий, задаваемых основаниями науки.

Включение Н.Р. в модель развития науки позволяет преодолеть упрощенное понимание динамики знания, представляемое кумулятивизмом.