Контрольная работа по "Философии"

Фридрих Ницше "Так  говорил Заратустра".

Философский роман Фридриха Ницше, впервые изданный в 1885 году.

Очень сложное и богатое философское  произведение. В самом начале книги  автор дает свое видение сверхчеловека, являющегося воплощением всего  самого наилучшего в человеке. Настоящий  ницшевский сверхчеловек - это отнюдь не то, что получилось после извращения идей Ницше фашистами.

…Я учу вас о сверхчеловеке. Человек есть нечто, что должно превзойти. И тем же самым должен быть человек для сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором. Сверхчеловек - смысл земли. Поистине, человек - это грязный поток. Надо быть морем, чтобы принять в себя грязный поток и не сделаться нечистым.

Смотрите, я учу вас  о сверхчеловеке: он - это море, где  может потонуть ваше великое презрение. Самое высокое, что можете вы пережить - час великого презрения. Час, когда ваше счастье становится для вас отвратительным, так же как ваш разум и ваша добродетель. Час, когда вы говорите: "В чем моя добродетель! Она еще не заставила меня безумствовать. Как устал я от добра моего и от зла моего! Все это бедность и грязь и жалкое довольство собою!" Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке: он - эта молния, он - это безумие!

Человек - это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, - канат над пропастью. Опасно прохождение, опасно быть в пути, опасен взор, обращенный назад, опасны страх и остановка. В человеке важно то, что он мост, а не цель: в человеке можно любить только то, что он переход и гибель. Я люблю тех, кто не умеет жить иначе, как чтобы погибнуть, ибо идут они по мосту. Я люблю тех, кто не ищет за звездами основания, чтобы погибнуть и сделаться жертвою -- а приносит себя в жертву земле, чтобы земля некогда стала землею сверхчеловека. Я люблю того, кто живет для познания и кто хочет познавать для того, чтобы когда-нибудь жил сверхчеловек. Ибо так хочет он своей гибели. Я люблю того, кто любит свою добродетель: ибо добродетель есть воля к гибели и стрела тоски. Я люблю того, кто из своей добродетели делает свое тяготение и свою напасть: ибо так хочет он ради своей добродетели еще жить и не жить более. Я люблю того, кто не хочет иметь слишком много добродетелей. Одна добродетель есть больше добродетель, чем две, ибо она в большей мере есть тот узел, на котором держится напасть. Я люблю того, кто бросает золотые слова впереди своих дел и исполняет всегда еще больше, чем обещает: ибо он хочет своей гибели. Я люблю того, чья душа глубока даже в ранах и кто может погибнуть при малейшем испытании: так охотно идет он по мосту. Я люблю того, чья душа переполнена, так что он забывает самого себя, и все вещи содержатся в нем: так становятся все вещи его гибелью. Я люблю того, кто свободен духом и свободен сердцем: так голова его есть только утроба сердца его, а сердце его влечет его к гибели. Я люблю всех тех, кто являются тяжелыми каплями, падающими одна за другой из темной тучи, нависшей над человеком: молния приближается, возвещают они и гибнут, как провозвестники, но эта молния называется сверхчеловек.

О кафедрах добродетели. Заратустре хвалили одного мудреца, который умел хорошо говорить о сне и о добродетели; за это его высоко чтили и награждали, и юноши садились перед кафедрой его. И так говорил мудрец: Честь и стыд перед сном! Это первое! И избегайте встречи с теми, кто плохо спит и бодрствует ночью! Стыдлив и вор в присутствии сна: потихоньку крадется он в ночи. Уметь спать - не пустяшное дело: чтобы хорошо спать, надо бодрствовать в течение целого дня. Десять истин должен найти ты в течение дня: иначе ты будешь и ночью искать истины и твоя душа останется голодной. Немногие знают это; но надо обладать всеми добродетелями, чтобы спать хорошо. И даже при существовании всех добродетелей надо еще понимать одно: уметь вовремя послать спать все добродетели. При таком обсуждении и взвешивании сорока мыслей на меня сразу нападает сон, незваный, господин всех добродетелей. Его мудрость гласит: так бодрствовать, чтобы сон был спокойный. И поистине, если бы жизнь не имела смысла и я должен был бы выбрать бессмыслицу, то эта бессмыслица казалась бы мне наиболее достойной избрания. Теперь я понимаю ясно, чего некогда искали прежде всего, когда искали учителей добродетели. Хорошего сна искали себе и увенчанной маками добродетели! Для всех этих прославленных мудрецов кафедры мудрость была сном без сновидений: они не знали лучшего смысла жизни.

О добродетельных. Все сокровенное вашей основы должно выйти на свет; и когда вы будете лежать на солнце, взрытые и изломанные, отделится ваша ложь от вашей истины. Ибо вот ваша истина: вы слишком чистоплотны для грязи таких слов, как мщение, наказание, награда и возмездие. Пусть ваша добродетель будет вашим Само, а не чем-то посторонним, кожей, покровом - вот истина из основы вашей души, вы, добродетельные! Есть и другие, называющие добродетелью ленивое состояние своих пороков; и протягивают конечности их ненависть и их зависть, просыпается также их "справедливость" и трет свои заспанные глаза. Опять-таки есть и такие, что любят жесты и думают: добродетель - это род жестов. Их колени всегда преклоняются, а их руки восхваляют добродетель, но сердце их ничего не знает о ней. И многие, кто не могут видеть высокого в людях, называют добродетелью, когда слишком близко видят низкое их; так, называют они добродетелью свой дурной глаз.

О любви к ближнему. Но я говорю вам: ваша любовь к ближнему есть ваша дурная любовь к самим себе. Вы бежите к ближнему от самих себя и хотели бы из этого сделать себе добродетель; но я насквозь вижу ваше "бескорыстие". Скорее я советую вам бежать от ближнего и любить дальнего! Выше любви к ближнему стоит любовь к дальнему и будущему; выше еще, чем любовь к человеку, ставлю я любовь к вещам и призракам. Вы не выносите самих себя и недостаточно себя любите; и вот вы хотели бы соблазнить ближнего на любовь и позолотить себя его заблуждением. Один идет к ближнему, потому что он ищет себя, а другой - потому что он хотел бы потерять себя. Ваша дурная любовь к самим себе делает для вас из одиночества тюрьму. Не о ближнем учу я вас, но о друге. Пусть друг будет для вас праздником земли и предчувствием сверхчеловека. Я учу вас о друге и переполненном сердце его. Но надо уметь быть губкою, если хочешь быть любимым переполненными сердцами. Я учу вас о друге, о созидающем друге, всегда готовом подарить завершенный мир. Будущее и самое дальнее пусть будет причиною твоего сегодня: в своем друге ты должен любить сверхчеловека как свою причину.

 О дарящей добродетели. Необыкновенна и бесполезна высшая добродетель, блестяща и кротка она в своем блеске: дарящая добродетель есть высшая добродетель. Ненасытно стремится ваша душа к сокровищам и всему драгоценному, ибо ненасытна ваша добродетель в желании дарить. Вверх летит наше чувство: ибо оно есть символ нашего тела, символ возвышения. Символ этих возвышений суть имена добродетелей.

Когда ваше сердце бьется широко и полно, как бурный поток, который  есть благо и опасность для  живущих на берегу, - тогда зарождается  ваша добродетель. Когда вы возвысились  над похвалою и порицанием и ваша воля, как воля любящего, хочет приказывать всем вещам, - тогда зарождается ваша добродетель. Когда вы презираете удобство и мягкое ложе и можете ложиться недостаточно далеко от мягкотелых, - тогда зарождается ваша добродетель. Когда вы хотите единой воли и эта обходимость всех нужд называется у вас необходимостью, - тогда зарождается ваша добродетель. Властью является эта новая добродетель; господствующей мыслью является она и вокруг нее мудрая душа: золотое солнце и вокруг него змея познания.

Оставайтесь верны земле, братья мои, со всей властью вашей  добродетели! Пусть ваша дарящая  любовь и ваше познание служат смыслу земли! Об этом прошу и заклинаю я  вас. Приводите, как я, улетевшую  добродетель обратно к земле, - да, обратно к телу и жизни: чтобы  дала она свой смысл земле, смысл  человеческий! Да послужат ваш дух и ваша добродетель, братья мои, смыслу земли: ценность всех вещей да будет вновь установлена вами! Поэтому вы должны быть борющимися! Поэтому вы должны быть созидающими! Познавая, очищается тело; делая попытку к познанию, оно возвышается; для познающего священны все побуждения; душа того, кто возвысился, становится радостной. Вы, сегодня еще одинокие, вы, живущие вдали, вы будете некогда народом: от вас, избравших самих себя, должен произойти народ избранный и от него - сверхчеловек. Человек познания должен не только любить своих врагов, но уметь ненавидеть даже своих друзей. Великий полдень - когда человек стоит посреди своего пути между животным и сверхчеловеком и празднует свой путь к закату как свою высшую надежду.

Об умаляющей добродетели. Я хожу среди этих людей и дивлюсь: они не прощают мне, что я не завидую добродетелям их. Они огрызаются на меня, ибо я говорю им: маленьким людям нужны маленькие добродетели, - ибо трудно мне согласиться, чтобы маленькие люди были нужны! Я хожу среди этих людей и дивлюсь: они измельчали и все еще мельчают - и делает  это их  учение  о счастье  и добродетели. Они ведь и в добродетели скромны, ибо они ищут довольства. А с довольством может мириться только скромная добродетель. Некоторые из них обнаруживают свою волю, но большинство лишь служит чужой воле. И вот худшее лицемерие, что встретил я у них: даже те, кто повелевают, подделываются под добродетели тех, кто служит им. Сколько вижу я доброты, столько и слабости. Сколько справедливости и сострадания, столько и слабости. Это трусость - хотя бы и называлась она "добродетелью". Добродетелью считают они все, что делает скромным и ручным; так превратили они волка в собаку и самого человека в лучшее домашнее животное человека. Любите, пожалуй, своего ближнего, как себя, - но прежде всего будьте такими, которые любят самих себя - любят великой любовью, любят великим презрением!

О высшем человеке. К сверхчеловеку лежит сердце мое, он для меня первое и единственное, - а не человек: не ближний, не самый бедный, не самый страждущий, не самый лучший. О братья мои, если что я могу любить в человеке, так это только то, что он есть переход и гибель. И даже в вас есть многое, что пробуждает во мне любовь и надежду. Ваша ненависть, о высшие люди, пробуждает во мне надежду. Ибо великие ненавистники суть великие почитатели. Ваше отчаяние достойно великого уважения. Ибо вы не научились подчиняться, вы не научились маленькому благоразумию. Ибо теперь маленькие люди стали господами: они все проповедуют покорность, скромность, благоразумие, старание, осторожность. Зло есть лучшая сила человека. "Человек должен становиться все лучше и злее" - так учу я. Самое злое нужно для блага сверхчеловека. Все больше все лучшие из рода вашего должны гибнуть, - ибо вам должно становиться все хуже и жестче. Ибо только этим путем - только этим путем вырастает человек до той высоты, где молния порождает и убивает его: достаточно высоко для молнии! Вы не должны ничего хотеть свыше сил своих: дурная лживость присуща тем, кто хочет свыше сил своих.

Будьте особенно осторожны, о высшие люди! Ибо нет для меня сегодня ничего более драгоценного и более редкого, чем правдивость. Будьте сегодня недоверчивы, о высшие люди, люди мужественные и чистосердечные! И держите в тайне основания ваши! Ибо это "сегодня" принадлежит толпе. Остерегайтесь также ученых! Они ненавидят вас: ибо они бесплодны! У них холодные, иссохшие глаза, перед ними лежит всякая птица ощипанной. Если вы хотите высоко подняться, пользуйтесь собственными ногами! Не позволяйте нести себя, не садитесь на чужие плечи и головы! Вы, созидающие, вы, высшие люди! Не позволяйте вводить себя в заблуждение! И если действуете вы "для ближнего", - вы созидаете все-таки не для него! Не будьте добродетельны свыше сил своих! И не требуйте от себя ничего невероятного! Ходите по стонам, по которым уже ходила добродетель отцов ваших! Будьте бодры, что из этого! Сколь многое еще возможно! Учитесь смеяться над собой, как надо смеяться! Окружайте себя маленькими, хорошими, совершенными вещами, о высшие люди! Их золотая зрелость исцеляет сердце. Все совершенное учит надеяться. Сторонитесь всех этих безусловных! Это бедный, больной род, род толпы - они дурно смотрят на эту жизнь, у них дурной глаз на эту землю. Сторонитесь всех этих безусловных! У них тяжелая поступь и тяжелые сердца - они не умеют плясать. Как могла бы для них земля быть легкой! Возносите сердца ваши, братья мои, выше, все выше! Возносите также и ноги ваши, вы, хорошие танцоры, а еще лучше - стойте на голове! Учитесь же у мудрости моей: даже у худшей вещи есть хорошие ноги для танцев: так учитесь же вы сами, о высшие люди, становиться на настоящие ноги свои! Разучитесь же скорби и всякой печали толпы! Сколь многое еще возможно! Так научитесь же смеяться поверх самих себя! И не забывайте также и доброго смеха!

П.Л. Лавров «Три беседы о современном значении философии»

«Три беседы о современном значении философии» П. Л. Лаврова были опубликованы в 1860 году.

Значение философии для  общества было очень различно. Всего более о ней говорили в Германии и во Франции; но в этих двух странах она являлась представительницей двух совершенно различных направлений. Немцы считают себя, как немцев, прирожденными судьями философских предметов и, гордясь именами нескольких замечательных мыслителей, видят в своем отечестве единую исключительную родину философии. Она там вошла в поэзию, в беллетристику, в обыденную жизнь. В таких же маленьких изящных книжках, как стихотворения Ленау, Гейне, Уланда, издаются для дамских столов сборники Карьера, Шеффера, Саллета, проникнутые шиллингизмом и гегелизмом. Во многих романах Фанни Левальд, Гуцкова и других писателей философские споры составляют предмет целых глав. Если кто в общественном разговоре или в речи употребит философский термин, это не покажется странным. Философские споры проникли в германское общество, в германскую жизнь. И споры эти касаются самых отвлеченных вопросов. Школы гегельянцев, шеллингистов, кантианцев, гербартианцев, материалистов и т. д. разделяются между собою по вопросам об отношении мысли к действительности, о том, существует ли Я, или это есть призрак, какое отношение между веществом и силой и т. д.

Мы найдем совсем другое, если обратимся к Франции. Там  слово философия есть знамя, с  которым идут в битву общественные партии. Во время всего XVIII в. шла  ожесточенная борьба во имя философии. Это слово ставили на алтарь в  виде богини разума, из-за него изгоняли и казнили, но при всем том обращали очень мало внимания на его научное  значение. Буржуазия не хотела более  терпеть гнета светской и духовной аристократии. Последняя опиралась на определенное миросозерцание, на установленные предания. Против этих-то преданий шли бороться Вольтеры и Дидро. И читатели, и сами авторы часто плохо знали, верят ли они или не верят в бессмертие души, в материю и бестелесный дух, в бога. Можно указать в этом отношении много непоследовательностей и противоречий у одного и того же писателя. Но они были последовательны в одном – в своей практической борьбе с установленным порядком вещей. Прошла французская революция. Старшая линия Бурбонов была унесена собственным непониманием своего положения, и буржуазия явилась властью. Новые общественные партии вышли на сцену, и во имя своих практических интересов каждая из них выставила свою философию. Философу буржуазии Кузену нужно было, чтобы воля была свободна и дух был бессмертен; чтобы гражданская свобода и собственность были освящены мыслью, и он все это доказал. Из всех древних и новых систем он собрал все, что нужно было для этой цели, и создал французский эклектизм. Но против буржуазии стояли другие партии со своими целями, и вот Вентура пишет свои проповеди о разуме философском и разуме католическом, о христианской власти; вот выступают социалисты. Во всех этих сочинениях практические вопросы, практические стремления на первом плане. За них бранят и прославляют писателей в различных кружках общества. До остального же почти никому нет и дела.