Лекции по "Риторике"

Функциональность, определяющая употребление штампа, в свою очередь связана с заданностью коммуникативных ситуаций: допустимое употребление штампа в одной ситуации оказывается недопустимым в другой. Так, у А.Галича во фразе А жена моя, товарищ Парамонова, в это время находилась за границею высмеивается употребление официальных штампов в бытовой речи. Зараженность речевыми штампами часто влечет за собой неспособность носителей языка выразить свои подлинные мысли и чувства, что в свою очередь становится художественным приемом – уже на грани очередного штампа. Для читателей газет и слушателей новостей обилие штампов ведет к утрате информативности.

Хотя теоретически термин «штамп» трудно отделить от «стереотипа», «клише», «фразеологизма» и под., именно этот термин в обиходе часто несет негативную оценку: говорить штампами – это плохо. Стремление избежать штампов в определенной степени противодействует тенденции к минимизации коммуникативных усилий, вызывающее к жизни употребление штампов; таким образом, в коммуникации все время нащупывается оптимальный баланс между «свободными» оборотами и штампами.

Лекция №6

Стилистические свойства слов, связанные со сферой их употребления

Диалектизмы, их стилистическая окраска и использование в речи. Роль диалектизмов в художественной литературе. Термины. Сфера употребления терминов. Роль терминологической лексики в научной литературе и произведениях других стилей. Ошибки в употреблении терминов. Профессиональная лексика. Стилистическое использование профессионализмов в публицистической и художественной литературе. Ошибки в употреблении профессионализмов. Жаргонизмы и арготизмы. Возможность использования их только как стилистического и характерологического средства в художественной литературе.

Лекция №7

Стилистическое использование лексики пассивного и активного запаса

Стилистическое использование лексики пассивного запаса. Устаревшие слова. Историзмы и архаизмы, их стилистические функции в художественной речи. Ошибки, связанные с употреблением устаревших слов. Пополнение лексики новыми словами. Типы неологизмов. Их стилистическое использование в речи. Ошибки, связанные с употреблением неологизмов.

Использование языковых единиц как средства воздействия на сознание (и даже подсознание) сегодня справедливо считается одной из важнейших проблем лингвистики. Существование языковых механизмов, обслуживающих процессы естественно-языкового убеждения и речевого воздействия, постулируется также в философии, юридической риторике, этике и эстетике. Язык сам по себе в известной мере «подталкивает» к искажению действительности, ибо языковое выражение неполно и неточно описывают явления действительности. То есть «мысль изреченная есть ложь» (Ф.Тютчев).

Повседневному поведению человека присущи элементы манипулирования , ибо любая коммуникация вплетена в общественные условия. Любое наше взаимодействие политично, хотим мы того или нет.[1]

Специфической  чертой русской культуры, по мнению многих лингвистов и культурологов (Ю.М.Лотман, Б.А. Успенский и др.) является ее полярность, дуальность, аппозитивный характер, что особенно ярко проявляется в переломные периоды жизни социума. Базовой для идеологического дискурса является оппозиция свое / чужое, она лежит в основе формирования оценочного компонента значения важнейших идеологем, которые выступают в качестве «парольных слов, выполняют  дейктическую функцию отсылки к ценностному тезаурусу  того или иного группового субъекта политики» [2]

Участие в прагматической антонимической паре порождает развитие оценочных значений у системно нейтральных слов. Так, современный конфронтационный дискурс, реализуемый в таких изданиях, как «Советская Россия», «Завтра», «Отечественные записки»,  отличается большим своеобразием в отношении к англицизмам, с которыми связываются ключевые понятия постперестроечного времени.

Ср.: То, что разрушило СССР и продолжает безжалостно рушить, замаскировалось под  камуфляж лозунга «Бизнес – это мотор экономики».  А уже накопленный западным капитализмом опыт позволяет объективно судить – бизнес есть мутный поток неуправляемой экономической стихии… У бизнеса отсутствует нравственная основа. Она просто противопоказана ему как хищнику жалость к жертве. И хлопоты нынешних президента и правительства – направить российский бизнес в русло законодательных уложений – сознательное очковтирательство и неприкрытое надувательство электората. (Отечественные записки, 16 сентября 2004 г.) Из такого представления о бизнесе вытекают   особенности синтагматики и прагматики самого слова – бизнес. Ср:

…порядочному, не падкому до наживы  человеку в бизнесе делать нечего. А если и окунется в бизнес-трясину[1] – захлебнется, утонет, и никто руку помощи не протянет, так как срабатывает диктатура крокодильих законов (там же).

Нейтральное иноязычное слово, тяготеющее к терминолексике, в позиции приложения к просторечному элементу, приобретает соответствующую прагматику.

Его романтическое представление о нашей толпе навязчивых сумочных втюхивальщиков-дистрибьюторов быстро развеется (Русский дом, 1998, № 6. С. 64).

Одна из ключевых позиций оппозиционной прессы состоит в том, что нравственные основы российской жизни сегодня губят чужой культурой, навязываемыми поведенческими стереотипами, и огромную роль в этом процессе играют «чужие» слова.  Именно  новые иноязычные слова, по мысли авторов оппозиционной прессы, стали орудием преступных реформ, именно с помощью иноземной лексики совершился нравственный обман, легализовался порок. Ср.:

Бесстрастно анализируя ход реформ последнего десятилетия, мы видим, что едва ли нынешним олигархам удалось бы так лихо «кинуть» всю Россию, если бы не придумали они свои загадочные «ваучеры», если бы не переименовали знакомые и привычные русскому уху слова в маркетинги и консалтинги, если бы пороки, замаскированные льстиво звучащими американизмами (киллеры, рэкетиры), не скрыли свой омерзительный облик убийц и вымогателей, не сумели притвориться респектабельным, хотя и непривычным для обывателей стилем жизни (Советская Россия, 24 апреля 2004 г.).

Интересно, что сходные обвинения (но против большевиков!) выдвинул В.Жириновский (передача «Культурная революция», канал «Культура», 10 декабря 2004 г.). Он говорил о том, что если бы не иностранные слова, не победила бы и Октябрьская революция 1917 года. Если бы большевики называли события русскими словами (бунт, мятеж)[1], за ними  народ  не пошел бы. А что означало красивое слово революция – массы не знали. Если бы вместо слова «коммунизм» большевики употребляли слово «община», они оттолкнули бы от себя людей, не желающих жить общинной жизнью.

Очевидно, нет нужды доказывать, что причины таких мощных социальных сдвигов не могут быть чисто лингвистическими. Однако эти мысли одного из самых популярных политиков России симптоматичны как признание возможности манипуляции сознанием людей с помощью иноязычного слова. Ведь хорошо известно, что большое число слов-агнонимов относится именно к заимствованной лексике. Непонимание заимствований или квазипонимание – самое типичное явление, которое охотно используют манипуляторы общественным мнением.

Термин манипулирование используют как в повседневной жизни, так и в научной литературе весьма широко. П.Б. Паршин отмечает, что, используя этот термин, надо отдавать себе отчет в следующем: слова «манипулирование» и «манипуляция» (не говоря уже о таких словах, как «роботизация» или тем более «зомбирование», - последнее и вовсе относится к числу слов-паролей современного левоцентристского дискурса) обладают неприятным свойством – они оценочны и в силу этого сами по себе обладают манипулятивным потенциалом . то есть о манипулировании особенно охотно говорят тогда, когда поведение, на обеспечение которого оно направлено, представляется говорящим как противоречащее интересам манипулируемого.

Сопоставляя манипулятивное речевое воздействие на партнера по коммуникации с аргументативным речевым воздействием, исследователи отмечают, что  манипуляция предполагает следующее: манипулируемый, при нормальном ходе событий, скорее всего, не будет вести себя так, как желательно манипулятору. Аргументация же невозможна без взаимопонимания: принять или не принять аргументы партера можно лишь после их понимания и соотнесения со своими интересами и убеждениями. Поэтому теория аргументации основывается на общих принципах моделирования процессов мышления, в том числе на тех из них, которые сопровождают коммуникативное взаимодействие.

Еще Дж. Локк[1] установил, в чем заключается «злоупотребление словами».  Это прежде всего использование слов, которым либо не соответствуют никакие идеи (что характерно для слов из области философии и религии), либо соответствующие идеи предельно неясны и понимаются  в силу этого по-разному; это неустойчивое употребление слов, при котором их значения меняются от ситуации к ситуации; внесение намеренной неясности посредством употребления слов в необычном значении, введение новых двусмысленных терминов; принятие слов на веру, то есть неучет многозначности слова и широты значения.

Ясно, что именно иноязычная лексика прежде всего может быть использована как источник «злоупотребления» или манипуляции. Ср. отрефлектированное использование иноязычных слов в статье, посвященной буксующим  реформам российского образования:

Однако власть «выдала на-гора» лишь бакалавриат с магистратурой, не содержащие в себе ничего, кроме иностранного звучания. А это уже идеология. Идеология колониальной администрации,

которой наплевать и на просвещение, и на мировоззрение, и на воспитание аборигенов…» (Советская Россия, 13 января 2005 г.).

В самом деле, если бы всегда за иноязычными словами, в том числе и терминологическими, стояли четко очерченные понятия, был бы невозможен один из самых смешных, на наш взгляд, анекдотов из постоянной серии в «Комсомольской правде» «Анекдот в номер»:

Факторинг, лизинг, банкинг, консалтинг, франчайзинг, маркетинг, трейдинг – несуществующие формули ведения бизнеса в России.

Их всех заменяет откатинг!

(Комсомольская правда. 12 января 2005 г.

О языковом манипулировании уместно говорить лишь в том случае, когда инструментом манипуляции выступает то, что называется значимым варьированием, то есть выбор из множества возможных языковых средств описания некоторого положения дел именно тех способов описания, которые несут в себе необходимые говорящему (манипулирующему) оттенки значения, ассоциации, представляют ситуацию в выгодном для говорящего свете, вызывают потребный говорящему отклик в душе слушающего и т.д.[1]  Пожалуй, не об одном англицизме, «прикрывающем» отвратительное явление звучной оболочкой, не писали так много в популярных статьях, как о слове киллер.  В заимствованном слове киллер закодирован своеобразный иммунитет против моральной оценки: это работа, выполняемая за плату.  Ср.: Исчезли из эфира «шахиды» - их теперь именуют «террористами-смертниками». Нигде не обнаружены «киллеры» - разве что при упоминании фильма «Антикиллер», не переименованном пока что в «Антиубийцу». Что касается «банковского кризиса», то ни данного выражения, ни его аналогов мы в теленовостях не встретили: словосочетание исчезло из эфира вместе с нашумевшей проблемой (Комсомольская правда, 7 августа 1994 г.). Хотя в русском языке (в уголовном арго)  есть достаточно дробная  классификация для всех специальностей преступников, для названия наемного убийцы применяется заимствование (при всех неисчерпаемых  словообразовательных ресурсах русского языка!).  Так произошло потому, считает В.И. Карасик[2] , что это слово «апеллирует к новому концепту в коллективном языковом сознании современной России».

Что касается  массированного проникновения заимствований в русскую лингвокультуру, то решающую роль здесь играют СМИ, которые пользуются своей бесконтрольностью со стороны государства. В эфире и печати «наблюдается эксплицитная и скрытая гиперболизация чужого языка и дискредитация языка автохтонного. Вместе с навязыванием заимствований происходит внедрение реалий, моделей поведения, образа жизни, морали. «С помощью заимствований последнего времени, как и других слов-мифогенов, осуществляется манипуляция индивидуальным и общественным сознанием»[1] ; при этом более или менее явно декларируется некая «нецивилизованность России и широко вводятся представления о «чужекультурных ценностях».

Интересно, что имущественная стратификация в новой России коррелирует с отношением к англоамериканизмам. Ср.:

Вообще говоря, в «Доме-2» собрался цвет нации из самых разных городов России – менеджеры, маркетологи, специалисты в области рекламы, журналисты, непременно телевизионщики и, разумеется фотомодели.

Никакого сброда рабочих профессий, только слова, ласкающие слух англосаксонским происхождением. [ Выделено мной. – Э. К.].  Участвуют  в проекте только те, кто настолько не занят работой или учебой, что может себе позволить несколько месяцев поучаствовать в «реалити-шоу»  (Советская Россия, 4 декабря 2006 г.)

              В современных трудах по проблемам заимствований  часто звучит мысль о том, что сами-то заимствования, может, и не опасны для русской лингвокультуры, а опасно, что с проникновением англицизмов и американизмов на национальную языковую почву попадают зерна чужой культуры. «Кажется, чего же волноваться? Часть этих иноязычных языковых «всходов» приживется, часть – отомрет. Беспокойство вызвано тем, что прижившиеся англоамериканизмы могут заглушить ростки национального языка… или заметно ослабить языковые формы и средства выражения. а значит – привести к лингвистической асимметрии и нарушить культурно-языковую преемственность в развитии данного общества».[2] Однако эта опасность не устранится  нарочитым игнорированием иноязычных заимствований. Очевидно, должен быть найден какой-то юридический компромисс, основанный, с одной стороны, на признании объективной роли английского языка в мире вообще и в нашей лингвокультуре в частности,  а с другой -  на чувстве национального самоуважения.

Лекция №8

Стилистическое использование иноязычной лексики

Иноязычные слова в составе русской лексики. Стилистическая характеристика иноязычных слов. Ошибки, связанные с употреблением иноязычных слов.

В отечественной филологии конца ХХ в. сформировалось концептуально-культурологическое направление, предлагающее широкий взгляд на слово, которое рассматривается на стыке нескольких смежных областей знания и при этом восстанавливается как целостный объект гуманитарных наук. В языке находит отражение особое представление о мире, «схваченном» со стороны субъекта сознания, и заключающееся, прежде всего, в том, что репрезентация мира, его концептуализация и категоризация зависят от субъективных факторов.