Евгений Колобов

  Виталий Петров: — «И он как никто имел право на такую требовательность. Потому что сам сжигал себя в творчестве.  Он требовал, чтобы мы каждый спектакль пели как последний. «Ну как же, Евгений Владимирович, — шутил я иногда, — у меня вот и завтра спектакль». «Только так: сегодня — как-будто завтра уже ничего не будет», — настаивал он.   Внешне Колобов не был богатырем. Скорее наоборот. Но когда он начинал дирижировать — у него был поистине орлиный размах рук. Я иногда даже со сцены косил глазом (смеется): как у него пульт-то дирижерский ещё на месте? Руки Колобова, взвиваясь над оркестром, подчиняли своей магии всё: оркестр, солистов, зрителей.     С первого такта, с первого звука увертюры у него даже лицо менялось. Оно вытягивалось, становилось аскетичным, словно ничего иного, кроме звучащей сейчас Музыки, не существует и не будет существовать. Казалось, прерви его в этот момент — он умрет от остановки сердца.   Он и умер от сердечного приступа. В 57 лет. Несправедливо рано. В своей «Новой опере» он был главным дирижером, художественным руководителем, директором. «Новая опера» была его детищем, поэтому он брал на себя ответственность за всё. А ведь не всем было по сердцу, что в Москве, под конкретного человека, создан целый театр. Завистники, думаю, тоже немало отравляли жизнь Колобова. Цепляясь к исключительности его положения, они не понимали (не желали понимать!), что исключительность эта продиктована исключительностью его божественного Дара.  …В начале 80-х Е. Колобов, уже будучи дирижером Мариинки, прилетел на Урал. Узнав о приезде маэстро, оркестр Екатеринбургского (Свердловского) оперного театра отправился встречать его в аэропорт. С музыкальными инструментами! Когда самолёт приземлился и пассажиры входили в здание аэровокзала, раздались звуки оркестра. Звучала увертюра из оперы «Сила судьбы», затем — военные марши.  В театре вспоминают: когда возникла идея такой встречи Колобова, никого из оркестрантов не потребовалось «организовывать». Нужно было только узнать номер рейса…» 

О В. Астафьеве. Об опере

  «Вспоминаю, как в Свердловском оперном театре я должен был ставить «Травиату». Мне говорят: «У нас есть пять Виолетт». А я их всех прослушал и отвечаю: «А у меня — ни одной». И привёл за руку из оперетты через дорогу Таню Бобровицкую. Был скандал, зато последующие десять лет они молились на неё. Она держала весь их репертуар.     К 200-летнему юбилею «Ла Скала» в 1979 году мы делали в том же Свердловске «Силу судьбы» Верди на итальянском языке. Впервые в стране. Начались мытарства в обкоме (я был ещё членом партии). Как так, иностранная речь в пролетарском городе, рабочие не поймут! Но я их всех обманул, придумав одну маленькую хитрость — два варианта. Сегодня на русском, завтра — на итальянском. Спектакль, слава Богу, вышел.»

1.5 Философские рассуждения Е.Колобова об искусстве и смысле жизни. 
 

Покой, свобода, тихая природа.

И без болезней был бы жизни бег.

     Немного музыки, стихи,

     «Подсолнухи» Ван  Гога.

     И я был бы вполне–

     Вполне счастливый человек.

     (Е.Колобов, 2002 год)  

  Исследуя творчество Евгения Колобова, я узнала, что знаменитый маэстро был ещё и философом. «Искусство, лишь какая-то область деятельности человека, и её не оторвёшь от жизни общества. Если в обществе – проблемы и суета, то в первую очередь страдает искусство ведь «… прекрасное не терпит суеты, прекрасное должно быть величаво.… Также и люди, если люди талантливые, с ними же можно столько сделать! С ними же можно уже о другом говорить! Не о нотах самих по себе, а – про что! Чтобы сыграли, например, запотевшим звуком!.. Или туманным звуком. Да, я понимаю — деньги. Но провались они пропадом, если творчества нет».

  Да, для Колобова дирижирование было сродни полёту птицы – естественное чудо. Он всегда чувствовал музыку по-своему, купался в ней как рыба в воде. Музыка была его стихией, родным домом. Раем, если хотите. И даже, когда по ходу выступления случались какие-то огрехи, что для любого дирижёра вещь неприятная, он справлялся с ними мастерски, он так умел «ловить» отстающего певца или разошедшийся оркестр, что многие слушатели и не замечали этих недостатков исполнения.

  Евгений Владимирович очень хотел сеять  в душах людей, разумное, доброе, вечное, по его словам, «… для того хотя бы, чтобы не предавать своих  родителей. И всех тех, кто сделал меня таким, какой я есть, кто научил меня и добру, и красоте и доверил  продолжить эту традицию — не зло  проводить и передавать людям, а  ту доброту, которую в меня вложили  и прежде всего для людей, которые  живут в моей стране. Ведь это  же мой народ, какой бы он ни был».

  Из  высказываний Е. Колобова я поняла, что великий дирижёр предпочитал загранице нашу русскую глубинку, потому что он очень любил простых людей, которые «… там на ушах будут стоять, последнюю рубаху отдадут, но в театр к нам придут, и это и для них, и для нас будет потрясение. То потрясение, ради которого только и стоит жить. Это мой народ. И этим все сказано».

    «Убежать, скрыться от бытовых тягот и катаклизмов можно лишь в искусстве. Истинном, настоящем, которое божественно, гениально и поэтому вечно. А создать великое можно лишь путём честного труда и полной самоотдачи».  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

   Глава II

   2.1 «Новая Опера» - театр Колобова.

  Если  вдруг взбредет на ум фантазия сравнить его с персонажем одной из классических опер, то не обойтись без образа вагнеровского Лоэнгрина – немногословного и загадочного рыцаря из прекрасного далека, подобно которому Евгений Колобов (1946-2003) внезапно появился и столь же внезапно исчез, но успел привнести немного света в весьма унылые будни столичной оперы. Со дня его ухода из жизни минуло уже немало лет, но Колобов по-прежнему кажется фигурой не до конца понятой и не до конца оцененной. Очевидно лишь одно: второго такого дирижера новейшая история музыки не знает и не узнает еще долго.

  В нем все было не так, как положено, – положено по нашим меркам того, каким должен быть дирижер (царь оперного театра,  свысока взирающий на простых смертных), как он должен себя вести (как хозяин-барин, одной  рукой благословляющий, другой дающий по шапке) и что дирижировать (только самые-самые главные русские оперы, ну и пяток вечнозеленых европейских  хитов).  Колобов вообще не хотел соответствовать каким-либо стереотипам. В одной из интервью он с юмором рассказывал, что отказался от поста главного дирижера Кировского (ныне Мариинского) театра, потому как не хотел, приступая к творчеству, перед этим изучать, какая певица кому приходится женой, а кому – любовницей. Из той же серии вежливый отказ дирижировать в La Scala балетом, потому что он не чувствует никакой привязи к балетному жанру и не хочет занимать чужое место. Другой бы дирижер, особенно на стыке 80-х и 90-х, когда начиналась основная глава колобовской биографии, покрутил бы пальцем у виска: отказать La Scala? В то время, когда все государственные оперные театры на обломках СССР трещали по швам, а дирижеры, певцы, инструменталисты десятками и сотнями исчезали с горизонта, Колобов собирал собственную труппу. За ним в одночасье снялись с места и подали заявление об уходе несколько десятков солистов и оркестрантов Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко, чтобы создать театр под названием Новая Опера. В 1991 году это выглядело по меньшей мере безумием: у вновь образованного театра не было ни здания, ни государственного бюджета – только поддержка московского мэра Юрия Лужкова, замызганное здание кинотеатра в районе Таганки и море  энтузиазма. Но туда ходила вся Москва.

  На  «Евгения Онегина» в постановке Сергея Арцыбашева было не пробиться, и атмосферу  этих спектаклей нельзя было спутать  ни с чем, особенно когда за дирижерским  пультом появлялся руководитель театра и все приходило в движение.

  Самое интересное происходило, когда Колобов  брался не за популярные хиты, а за раритеты, названия которых с трудом можно  было найти в музыкальных словарях. Он поставил шедевр эпохи бельканто  «Марию Стюарт» Доницетти, в которой весьма вольно интерпретированы события последних лет жизни шотландской королевы, но сделано это на совершенно фантастическую музыку. Благодаря ему Москва узнала, что есть такой композитор Каталани, а у Каталани есть опера « Валли» – прекраснейшая музыка качеством не ниже Пуччини. Еще оно событие – премьера «Гамлета» Амбруаза Тома, одного из виднейших композиторов Франции второй половины XIX века, приговоренного советскими музыковедами к участи третьестепенного автора. Кроме Колобова, никто не рисковал исполнять такие редкости и, соответственно, никто не собирал переполненные залы и не мог потом праздновать очередной триумф.

  Конечно, его ругали и критиковали: чувствуя себя соавтором композитора, творцом, а не исполнителем чужой воли, Колобов  мог смело поменять музыкальные  сцены в партитуре местами, переделать инструментовку, сделать вольные  купюры. Пуристам и блюстителям авторской  буквы это, конечно же, не нравилось, но Колобов не обращал на это ни малейшего внимания, он создавал авторский  театр. До сих пор идущие в его  театре оперы разительно отличаются от оригиналов, но, похоже, это мало заботит тех, кто не осведомлен о  таких изменениях: их инициатор каждый раз проявлял поразительный вкус и интуицию, благодаря которым  его авторские редакции смотрелись и слушались на одном дыхании, ничем не обнаруживая переделок  и «швов».

  Официальное признание заслуг Колобова не испортило  главного героя, как это часто  бывает, когда Художника признает Власть. Когда в 1997 году Новой Опере  пожаловали здание в саду «Эрмитаж», он остался таким же экспериментатором  и изобретателем, с завидным равнодушием взирающим на то, что творилось на государственных сценах, и без излишнего любопытства реагирующим на то, что происходит в мировом оперном сообществе. У него по-прежнему был коллектив энтузиастов – оперная труппа колобовского театра стала одной из самых сильных в Москве. Как и прежде, вызывал бурное восхищение хор, руководимый его женой Натальей Попович. Без устали он продолжал работать со своим оркестром. Новая Опера стала первым театром, в котором помимо оперных спектаклей появились симфонические, камерные и хоровые концерты, – это была большая, ни на минуту не останавливающаяся музыкальная лаборатория, где никогда не было скучно и где отсутствовало понятие рутины. И что самое удивительное, со смертью ее создателя театр не рухнул как карточный домик, что обычно и случается с авторскими проектами. Колобову предрекали мировую славу первоклассного дирижера-симфониста, которому были бы по плечу и Брукнер, и Малер; он наверняка бы еще извлек на свет Божий добрую дюжину неизвестных шедевров, чтобы доказать, что за изъезженным кругом оперных шлягеров есть другой, огромный и интересный мир.

  Но  не случилось, и так или иначе  театр, внезапно и навсегда оставленный  своим создателем, продолжает питаться его идеями и беспрекословно следует  его принципам. Один из лучших оперных  хоров – у Колобова. Лучшие молодые певцы – тоже у него (каким-то непостижимым образом практически все русские певцы нового поколения начинали в Новой Опере: Екатерина Сюрина, Дмитрий Корчак, Виталий Билый, Любовь Петрова, Василий Ладюк, Анджей Белецкий). Смелые режиссерские прочтения, отрицающие рутину и штампы, – здесь же. О Колобове по-прежнему не говорят в прошедшем времени. И публика, наполняющая каждый вечер театр в саду «Эрмитаж», самая верная и преданная публика в Москве, которой нет больше ни у одного театра, по-прежнему, кажется, ждет, что за дирижерским пультом появится этот удивительный человек, который своими руками оживляет музыку. 
 
 
 
 

2.2 О театре.

  Московский  театр «Новая Опера» был создан в 1991 году по инициативе художественного руководителя театра Евгения Колобова (1946-2003) и мэра Москвы Юрия Лужкова и вскоре приобрел славу одного из лучших оперных коллективов России.

  Название, которое предложил Лужков, Колобову понравилось. В одном из своих интервью Евгений Владимирович сказал: «Когда это название предложил Юрий Михайлович Лужков я случайно в словаре посмотрел, что такое «опера». Там пунктов восемь-десять, и один из них – сочинение, произведение, творчество, что мне очень нравится. Название попало в точку – я, ставя оперный спектакль, и, правда, создаю ведь новое произведение».

  «Опера  как музыкальный жанр обладает всеми  возможностями, - говорит Е. Колобов. - Здесь есть и музыка, и слово, и вокал, актерская работа, живопись и балет. Ни в одном жанре нет  такой мощи. Только не всегда мы умеем  достойно и профессионально распорядиться  этим арсеналом художественных возможностей. Опера повествует о любви, жизни, смерти, о чести и так далее. По идее, жанр оперы - самый великий». Так возникла «Новая Опера».

  Примерно  три года новый коллектив, не имея собственной сцены, скитался по разным площадкам, но зато побывал несколько  раз на гастролях за рубежом, а  затем перебрался в переоборудованный  кинотеатр «Зенит» на Таганке, где  существовал еще несколько лет, пока, наконец, к 850-летию Москвы не получил  прекрасное новое здание, выстроенное  в саду «Эрмитаж».

  Гармония  всех компонентов, из которых складывается оперный спектакль, а это - оркестр, хор, певцы, декорация всегда присутствует в постановках Евгения Колобова и его театра «Новая Опера». Театр  «Новая Опера» - обладатель престижной российской театральной премии «Золотая маска». За создание нового театра Е.Колобов  был удостоен национальной премии «Триумф».