Раннее детство

Выход из подобного "социального эгоцентризма" ярко описал Л. Н. Толстой в своей повести "Детство. Отрочество. Юность". Приведу  отрывок:

"Случалось ли  вам, читатель, в известную пору  жизни вдруг замечать, что ваш  взгляд на вещи совершенно  изменяется?... Такого рода моральная  перемена произошла во мне  в первый раз во время нашего  путешествия, с которого я и  считаю начало моего отрочества.

Мне в первый раз  пришла в голову ясная мысль о  том, что не мы одни, то есть наше семейство, Живем на свете, что не все интересы вертятся около нас, а что существует другая жизнь людей, ничего не имеющих общего с нами, не заботящихся о нас и даже не имеющих понятия о нашем существовании. Без сомнения, я и прежде знал все это; но знал не так, как я это узнал теперь, не сознавал, не чувствовал" [112, т. I, с. 124].

Замечу, что описываемое  событие Л. Н. Толстой характеризует  как "моральную перемену" и  придает ему 

314 

настолько большое  значение, что датирует им переход  от детства к отрочеству. Без сомнения, в нем можно видеть скачок в  осознании своего "социального  Я".

Наконец, в подростковом возрасте начинается осознание "духовного  Я", т. е. своих психических способностей, характера, нравственных качеств. Этот процесс стимулируется активной ассимиляцией того слоя культурного  опыта, который находится над  слоем конкретных социально-ролевых  норм, и выражает обобщенную работу поколений в решении духовных и нравственных проблем.

В жизни подростка  этот процесс начинается с вопросов: "Каков я?", "Что во мне  не так?", "Каким я должен быть?"

Вот выдержка из сочинений  одной пятиклассницы: "А вообще правильно, что Николенька думал  о себе. Он сравнивал себя с другими, смотрел, какие у него хорошие  черты, какие плохие. Плохие старался исправить. И я тоже. Только это  недавно, с пятого класса. В четвертом  классе я маленькой была, а в  пятом - мне уже 12 лет! Вообще с пятого класса какая-то другая жизнь пошла. Смотрю на всех, наблюдаю, как ко мне  относятся, как я к другим. Почему бы это?..."

Именно в этом возрасте начинает формироваться "идеальное  Я", т. е. осознанный личный идеал, сопоставление  с которым часто вызывает неудовлетворенность  собой и стремление себя изменить.

Выработка такого идеала, а также соотнесение с ним  целей, поступков, линии жизни и  представляют вторую из названных выше важнейших функций самосознания. А. Н. Леонтьев образно описывает  ее как движение сознания по вертикали, имея в виду пространство собственных мотивов личности [53, с. 212]. Этот процесс сопровождается особыми переживаниями по поводу себя и своих поступков: угрызениями совести, недовольством собой, оценками и переоценками себя.

Самосознанию, особенно нравственному самосознанию, предстоит  еще долгий путь развития. Это развитие происходит в условиях конфликтов, порождаемых как внешними условиями, так и собственными мотивами личности.

Я хочу для примера  разобрать один вид довольно распространенных конфликтов. Они возникают между  мотивами, представляющими, условно  говоря, "социальный" и "духовный" уровни развития личности.

315 

Необыкновенно сильную иллюстрацию борьбы мотивов  этих двух уровней мы находим в  произведении Л. Н. Толстого "Исповедь", которое смело можно назвать  историей развития личности писателя. Вспоминая себя в шестнадцатилетнем  возрасте, Толстой пишет:

"Теперь я вижу  ясно, что вера моя <...> единственная  истинная вера моя, в то время  была вера в совершенствование.  Но чем было совершенствование  и какая была цель его, я  бы не мог сказать <...> Началом  всего было, разумеется, нравственное  совершенствование, но скоро оно  подменилось совершенствованием  вообще, т. е. желанием быть  лучше не перед самим собою  или перед богом, а желанием  быть лучше перед другими людьми. И очень скоро это стремление  быть лучше перед людьми подменилось  желанием быть сильнее других  людей, т. е. славнее, важнее, богаче других <...>

Когда-нибудь я расскажу историю своей молодости. Думаю, что многие и многие испытали то же. Я всею душою желал быть хорошим; но я был молод, у меня были страсти, а я был один, совершенно один, когда искал хорошего. Всякий раз, когда я пытался высказывать  то, что составляло самые задушевные мои желания: то, что я хочу быть нравственно хорошим, я встречал презрение и насмешки; а как  только я предавался гадким страстям, меня хвалили и поощряли. Честолюбие, властолюбие, корыстолюбие, любострастие, гордость, гнев, месть - все это уважалось. Отдаваясь этим страстям, я становился похож на большого, и чувствовал, что мною довольны <...>

Без ужаса, омерзения  и боли сердечной не могу вспомнить  об этих годах. Я убивал людей на войне, вызывал на дуэли, чтобы убить, проигрывал в карты, проедал труды  мужиков, казнил их, блудил, обманывал. Ложь, воровство, любодеяния всех родов, пьянство, насилие, убийство <...> Не было преступления, которого бы я не совершал, и за все это меня хвалили <...> [112, т. XVI, с. 109 - 110].

В этих отрывках многое, обсуждаемое теперь научной психологией, сказано просто и предельно точно.

Мы видим, как "стихийная  нравственность", приобретенная  писателем в детстве, уступает напору социальных мотивов (стремлению быть признанным непосредственным социальным окружением) - мотивов, которые начинают доминировать в подростковом возрасте и, как правило, остаются ведущими в последующее  десятилетие жизни человека (если не дольше). Чрезвычайная сила этих мотивов  заставляет взрослеющую личность усваивать  нормы поведения и ценности ее референтной группы, которые нередко  расходятся с нормами "высшей нравственности". В этих условиях возникает опасность  не только остановки духовного роста, но и всевозможных искажений в  развитии личности в целом, что с 

316 

необычайной выразительностью описал в отношении  себя Л. Н. Толстой.

С другой стороны, из этих описаний видно, как окрепшее с  годами духовное самосознание писателя позволило ему не только осознать, но и дискредитировать ведущие мотивы того периода его жизни.

Итак, за борьбой  между "социальным" и "духовным" уровнями личности, как правило, стоит  противоречивость и разноуровневость социальных "норм". Конструктивная переработка этих противоречий возможна только при участии самосознания и составляет один из важнейших моментов личностного творчества человека.

Перейдем к последней  функции самосознания - осмыслению собственной жизни. Сразу скажу, что это активность особого рода: она направлена не просто на осознание ведущих мотивов, но и на координацию всей личности в целом. Ведь речь здесь идет о смысле не отдельных действий, поступков и даже деятельностей, а о смысле всей жизни.

Факты показывают, что  этот вопрос встает не перед каждой личностью и не с равной силой. Редко он появляется в молодые  годы. Если молодой человек и ставит перед собой такие вопросы, то звучат они немного иначе: не "Для чего я живу?", а "Для чего (или как) я хочу жить?" Молодой человек, по выражению Л. Н. Толстого, еще "пьян жизнью", у него еще много стихийно возникающих и стихийно действующих мотивов.

Обычно нужно окунуться  в жизнь, пройти некоторые этапы  жизненного пути, чтобы началась внутренняя работа по осмыслению собственной жизни. Часто случается, что вопрос о  смысле жизни возникает вместе с  появлением осязаемого ощущения ее конечности, т. е. неизбежной смерти.

Человеческая культура содержит много замечательных памятников, в которых отражены подобные переживания  личности, подобная работа ее самосознания. Я позволю себе снова обратиться к "Исповеди" Л. Н. Толстого как  к одному из самых выдающихся произведений, написанных на эту тему.

На примере рассмотренных  выше отрывков из "Исповеди" мы видели, как Л. Н. Толстой со свойственной

317 

ему силой  ума, критичностью и откровенностью постоянно анализировал собственные  мотивы, пытаясь понять, почему он занимается тем или иным делом, что в действительности им руководит. Этот анализ неоднократно приводил его к неожиданным открытиям, которые заставляли его резко  изменить свой образ жизни. И вот  на фоне такой работы возник еще  один, более общий процесс. Вначале, по описанию Толстого, он стал обнаруживать себя в форме недоумений и вопросов: "Зачем я живу?", "Ну, а потом  что?"

Он отгонял эти  вопросы, но они возвращались и оставались без ответа. В конце концов эти  вопросы без ответа, по словам Толстого, "слились в одно черное пятно", и жизнь остановилась.

"Прежде чем  заняться самарским имением, воспитанием  сына, написанием книги, надо знать,  зачем я это буду делать. Пока  я не знаю - зачем, я не могу  ничего делать.

<...> И это сделалось  со мной в то время, - продолжает  Толстой, - когда со всех сторон  было у меня то, что считается  совершенным счастьем... И в таком  положении я пришел к тому, что не мог жить и, боясь  смерти, должен был употреблять  хитрости против себя, чтобы не  лишить себя жизни <...>" [112, т. XVI, с. 117 - 118].

Поиски ответа на вопрос о смысле жизни продолжались у Толстого более трех лет. Они  были напряжены и мучительны.

Невозможно проследить все сложные ходы мыслей и переживаний  автора. Для этого нужно читать само произведение. Скажу только несколько  слов о том психологическом выходе, который нашел для себя в конце  концов Толстой. Он очень знаменателен.

Одно из главных  рассуждений, к которому постепенно пришел автор "Исповеди", состояло в том, что в своих поисках, "гордых и одиноких", он оторвался  от многих и многих миллионов людей, живших до него и живущих теперь, и в этом была его ошибка.

"С тех пор,  как началась какая-нибудь жизнь  людей, у них уже был этот  смысл жизни, и они вели эту  жизнь, дошедшую до меня. Все,  что есть во мне и около  меня, все это - плод их знания  жизни. Те самые орудия мысли,  которыми я обсуждаю эту жизнь  и осуждаю ее, все это не  мной, а ими сделано. Сам я  родился, воспитался, вырос благодаря  им. Они выкопали железо, научили  рубить лес, приручили коров,  лошадей, научили сеять, научили  жить вместе, урядили нашу 

318 

жизнь; они  научили меня думать, говорить. И  я-то, их произведение, ими вскормленный, вспоенный, ими наученный, их мыслями  и словами думающий, доказал им, что они - бессмыслица! Тут что-то не так..." - говорил я сам себе" [112, т. XVI, с. 136].

В этих замечательных  строках Толстого мы находим ростки того представления, которое называем теперь общественной сущностью человека. Человек и его личность - порождения человечества. Через это понимание  Толстой и приходит к следующей  мысли: чтобы понять смысл своей  жизни, нужно приравнять ее не к конечному  существованию своего тела, а к "бесконечному началу", для выражения которого люди в скрывающейся глубине веков  выработали разные понятия. Среди них  понятие "божественности души", "сущности души", "нравственного добра  и зла" [112, т, XVI, с. 143]. И Толстой, по его словам, принял в себя это  начало, слился с ним. Так, через своего рода субъективное открытие, через приобщение своей единичной личности к ее источнику - духовному наследию человечества - Толстой находит решение мучивших его вопросов.

Психология только подходит к серьезному анализу подобных состояний в жизни личности. И  сказать о них значительное слово  ей еще только предстоит.

Сейчас можно совершенно определенно сказать, что поиск  смысла жизни есть одна из самых  важных функций самосознания. Еще  раз повторю, что на языке научных  понятий этот поиск можно представить  как процесс, направленный на полную интеграцию и координацию мотивационной  сферы личности.

Чтобы подвести итог всей лекции, я хотела бы вернуться  к трем категориям понятий, о которых  упоминала вначале. Это понятия, описывающие социальный мир так, как он обращен к человеку, как  он "задает" его личность; далее, понятия, описывающие процесс "врастания" человека в социальный мир, и, наконец, понятия, описывающие работу его  самосознания. Для того чтобы образно  представить себе в свете этих понятий процесс формирования и  функционирования личности, я хотела бы предложить вам следующую наглядную  схему.

Изобразим индивида в виде окружности. Социальная среда  вокруг него сложно сконструирована, в  частности 

319 

в ней могут  быть выделены иерархические слои различных "норм": от правил внешнего поведения  до духовных идеалов и ценностей. Нормы, предписываемые социальными  ролями, находятся где-то посередине (см. соответствующие символические  изображения на рис. 15).