Культура эпох Средневековья и Возрождения

Кругом – десятки таких же полисов в точно таком же обрамлении. Эти многочисленные города соперничают между собой на разных поприщах – политическом и экономическом, и приводит это всегда к войне. Греческие полисы никогда не заключают мира, а только договоры о перемирии…Но война возобновляется обычно еще до истечения сроков (перемирия - от авт.). В греческой истории насчитывается больше 30-летних войн, чем 30-летних периодов мира» (3, с.37-38). На наш взгляд, более точного сопоставления развития борьбы итальянских городов с полисным развитием найти сложно. Впрочем, этот вопрос требует тщательного анализа. Мы может только «задать тон» последующим исследованиям. Коснемся также вопроса, восходящего к Данте, если можно так выразиться.

Великий поэт подчеркнуто «научно» конструирует свою «Божественную комедию». На мой взгляд, это является органическим следствием связи его поэзии с философско-богословской линией, т.е. данью средневековой традиции. Отметим, что научность не является вынужденной формальностью. Данте демонстрирует то, что поэзия столь же значима, как наука, как и философия, например. С одной стороны, это придает сочинению некую «легальность», официальность: мы помним, что все явления средневековья должны были тщательно обосновываться, и лучшим обоснованием для произведения, которое и так «грешит» новизной (литературная обогащенность, является научный подход. Эта тенденция будет развиваться и далее.

2.5 Гуманизм.

Анализируя Проторенессанс, необходимо вернуться к вопросу о гуманизме как процессе изменения общественного сознания. Гуманизм, как мы помним, явился глашатаем идеи достоинства человеческой личности. Ранний период развития гуманизма представлен в творчестве Петрарки и Бакаччо.

Явление Петрарки огромно, в нем нераздельны личность, поэт, мыслитель, ученый. Петрарка был первым гуманистом, поэтом и гражданином, сумевшим объединить предвозрожденческие мысли «в поэтическом синтезе, ставшем программой грядущих европейских поколений». (10, с.5) Петрарка, как никто другой, способствовал наступлению новой эпохи открытия мира и человека. Он является:

- родоначальником новой современной поэзии, литературного итальянского языка. С 1501 г. после напечатания «Книги песен» началась эпоха петраркизма, в том числе и в области эстетической и критической мысли. «Петраркизм вышел за пределы Италии. Свидетельством тому «Плеяда» во Франции, Гонгора в Испании, Камоэнс в Португалии, Шекспир и елизаветинцы в Англии, Кохановски в Польше. Без Петрарки их лирика была бы не только непонятной для нас, но и попросту невозможной». (10, с.5)

- реставратором классической древности. Он возродил интерес к поэзии античности, и в особенности, к Гомеру, положив тем самым начало явлению, столь характерному для эпохи.

- мыслителем, сформулировавшем новое в отношении к искусству. Напомним, средневековое искусство суть ремесло, где художник – мастер цеха живописцев. Гуманисты «переводили» живопись и поэзию из категории низших ремесел в категорию свободных профессий. Микеланджело, например, позднее запрещал называть себя скульптором, считая, что эпитет «скульптор» соотносит его с хозяевами ремесленных мастерских. Петрарка трактует поэзию, как искусство свободное и творческое. В его трактате «Средства о врачевании счастливой или несчастливой судьбы» изображается борьба рассудка и чувства в отношении к сфере искусства и наслаждения. В итоге декларируется победа чувства, более близкого к земным интересам, что является показателем обоснования новых эстетических принципов.

Подобно Данте, Петрарка был предан возлюбленной Лауре, ставшей главным предметом сонетов и др.стихотворений, составляющих «Книгу песен». Одна из существеннейших черт поэта – потребность в любви. Если любовь к Лауре – это любовь сублимированная, почти слившаяся с представлениями о райской и идеальной, то любовь к домашним (матери, брату, племяннику) и многочисленным друзьям гораздо конкретнее и реалистичнее. Вообще вне дружбы и вне любви к ближним Петрарка не мыслил себе жизни. Что накладывало нравственный отпечаток на его сочинения и привлекало к нему, повсеместно делая любимым. Еще одна черта, о которой говорил сам поэт – любовь к славе. Любовь эта не тщеславна, желание славы связано с творческим импульсом и, собственно, оно побудило Петрарку заняться писательством. Только достигнув беспримерной славы, поэт понял, что она вызывает куда больше зависти у окружающих, чем добрых чувств. В «Письме к потомкам» он с грустью пишет о своем увенчании в Риме. Любовь к Лауре и любовь к славе прибывали одно время в тесном единении: в поэзии Петрарки мы видим устойчивую символику «Лаура – лавр». Однако в годы самоочистительных раздумий Петрарка понял, что эти стремления противны возможности обрести вечное спасение. Природа этих чувств не греховна сама по себе, но чувств эти мешают вести образ жизни, который наверняка подводит к спасению. Это противоречие вызвало в Петрарке глубокое душевное смятение, которое он умерял писанием трактата, где с откровенностью исповедника обнажал свое духовное состояние. Этот внутренний конфликт как бы отражает более философски-значимое противоречие: «конфликт между многочисленными радостями земного бытия и внутренней религиозной концепцией».

К земным радостям, прежде всего, относилась окружающая природа. Петрарка наслаждался травой, горами, водой, луной и солнцем, погодой. Пейзажи часты в его поэзии. Возможно, поэтому Петрарка любил путешествия, позволяющие открывать для него все новые черты окружающего мира.

К несомненным земным радостям относится вера в красоту человека и могущество его ума. К ним же он относил любое творческое проявление: будь то в живописи, в музыке, поэзии, философии и т.д. Все это таило, однако, и множество побочных соблазнов, которых человеку по слабости его трудно избежать. Это рождало сомнение в абсолютной ценности земных радостей. Широта интересов Петрарки поразительна: интересно и прошлое, и настоящее, и будущее. Он писал о медицине и качествах, необходимых полководцу, о проблеме воспитания, о распространении христианства, об астрологии и падении воинской дисциплины, о выборе жены и о том, как лучше устроить обед.

Петрарка превосходно знал античных мыслителей, его критический взгляд был цепок и точен. Им много написано о практической морали.

Петрарка жил интересами времени, но сторонился мирской суеты, был яростным патриотом. Беды и нужды Италии считал своими собственными. Заветной его мечтой была единая Италия. Он считал, что только Рим может быть центром папства и империи. Внутренние раздоры были самым страшным для Петрарки.

Петрарка был не только патриотом, его заботило и гражданское состояние «человеческого общежития». Бедствия и нищета огорчали его, где бы они ни случались. Петрарка отлично понимал, что для творческой реализации нужна, прежде всего, личная свобода, которой он умел добиваться. Иной раз не обходилось без меценатов. Но все же именно внутренняя свобода позволила Петрарке так много и так полно выразить себя. Многие его сочинения дошли до нас незавершенными. Свойством поэта было возвращение к написанному вновь и вновь.

Петрарка был и великим читателем. Произведения античных авторов носили для него отпечаток их личности. Только в одном Петрарка ошибался в плане оценок: он считал «пустяками» стихи на итальянском языке. Его латинские сочинения количественно превосходили написанные на итальянский в 15 раз. Однако Флоренция и Италия обрела величайшего поэта именно благодаря этим «пустякам».             

2.6 Отношение к искусству: светское или духовное?

Движение к свободе и свежему воздуху постепенно меняло отношение людей к жизни и искусству. Однако этот поворот взгляда не был революционным. Мистицизм и церковный авторитет не заменялись природой и разумом, назрела другая, более сознательная перемена – переход живописи и поэзии из категории низших ремесел в категорию свободных профессий. Это изменение проиллюстрировал своим очерком о живописи Альберти (1404-1472 гг.), написанным с целью возвышения искусства живописи, поставленной в низкое положение ремесла. Исследователь Катарин Гилберт упоминает в своей работе по эстетике, что отец и дяди Микеланджело считали для себя позором, что младший член их семьи предпочел заниматься рисованием вместо того, чтобы пройти нормальный курс образования. Из этого следует, что «нормальный курс литературного образования» – явление престижное в те времена». Вообще же отношение к поэзии в античности активно переносилось на итальянскую почву. Петрарка в своем письме к брату Герардо писал: «Поэзия отнюдь не противоречит теологии…можно с известным правом сказать, что теология фактически та же поэзия, но относящаяся у богу. Называть Христа то львом, то агнцем, то червем – разве это не поэтический прием?.. В самом деле, что такое притчи нашего спасителя в Евангелиях, как            не слова, звучание которых отлично от их смысла, как ни аллегории, если выражаться научно? Но аллегория как раз и является самой сущностью и основой поэзии.» (2, с.87) Петрарка доказывает также, что псалмы – это поэзия, и что отцы церкви разделяли его мнение по этому вопросу. Также как и сами пользовались поэтической формой. «Поэтому, дорогой брат, не смотри подозрительно на занятия, одобренные, как ты сам видишь, святыми людьми, которых возлюбил Христос». В отношении к поэзии и возвеличивании ее роли необходимо напоминание позиции Джованни Бокаччо, знаменитого еще при жизни автора «Декамерона». Четверть века посвятил он созданию обширного сочинения «Генеалогия языческих богов». XIV и XV книги этого трактата написаны «в защиту поэзии» и стали родоначальниками особого литературного жанра «апология поэзии». Бокаччо также считал поэзию божественной наукой. Полемизируя со средневековыми авторами Бокаччо доказывал право поэта на изображение любых сюжетов, в том числе и фривольных. На взгляд Бокаччо упреки поэзии во лжи несправедливы: поэты «ткут» вымыслы, говоря правду «под покрова обмана или, точнее, вымысла». Образное и аллегоричное приятно тем, что запутанное побуждает разгадать скрытые истины. Главнейшими качествами поэзии являются страсти и изобретательность. Подобное воззрение ранних итальянских гуманистов блестяще развил Ленардо Бруни Аритино, который, обосновывая моральную полноценность поэзии, в отличие от противоположности, когда поэтам ставят на вид изображение страстей и греховных деяний, сослался на то, что священные книги так же часто описывают греховные дела, но, тем не менее, Библию нельзя назвать безнравственной книгой. Поэтому поэзия, изображающая страсти, не безнравственна и способствует добродетельной жизни. «Надлежит…многое увидеть и прочитать, посвятить время изучению философов, поэтов, ораторов, историков и всех др.писателей. только в результате этого в нас отразится нечто полное и достаточное для того, чтобы быть в любом вопросе красноречивыми, содержательными и изящными, а не пустыми и невежественными». Мы еще вернемся к трактату Бруни «О научных и литературных занятиях». Моральный и религиозный характер поэзии подчеркивается многими писателями, начиная с Бокаччо. Поэзия называлась сестрой теологии, органической частью Библии и приятным методом достижения высокоморальной цели. Задача поэзии – направить мысль человека к божественным вещам; осудить поэзию – значит осудить метод Христа и сущность Ветхого завета; поэзия полезна тем, что отвлекает благородные души от морально неустойчивых душ. Очень интересно отзывался о поэзии Тассо: «Парнас влечет нас к истине, как сахарный сироп, которым намазан край чашки, заставляет ребенка выпить горькое лекарство» (2, с.187) Сэр Филипп Сидней (1554—1586 гг.), впервые применивший итальянский способ защиты поэзии, называл поэзию «наслаждением, рождающим добродетель» и успокаивающим душу лекарством (там же). На наш взгляд, деятели Возрождения не еще далеки от «решительного разрыва от средневековых понятий», но абсолютно не желают этого разрыва. Да, встречались примеры ожесточенной борьбы между «блюстителями теологического идеала божественной мудрости и красоты» и сторонниками нового в науке и искусстве. Однако средневековое благочестие жило не только в проповедниках, но и в новом поколении поэтов и художников: Петрарки и Бокаччо, Альберти и Дюрере. Библия не утратила своего авторитета из-за возрастания престижа классических авторитетов (античности). Даже новые гуманисты, обязанные защищать искусство от тех, кто наследовал Св.Августину, как хранителю религии и морали, пользовались аргументами самого Св.Августина. А Петрарка «посвятил свою исповедь» своему умершему, но избранному им самим, … духовному ментору - Св.Августину.» Св.Августин, кстати, защищал «ложность фантазии и театральных иллюзий» на основании общепринятой их условности. Вообще ссылки на авторитет церкви у поэтов  - явление постоянное. Светский человек мог сознательно заимствовать те или иные доводы из произведений святых отцов и применять их для мирских целей. Также, как в свое время Августин учил отцов церкви «грабить врагов», заимствуя их литературные сокровища, чтобы с их помощью победить еретиков. Мы глубоко убеждены в том, что Данте, Петрарка, Бокаччо и целый ряд итальянских и английских критиков, вдохновленных ими, связанных с апологетами богословских наук, их всех объединяет духовная общность, а не формальная буква. Хочется привести цитату из утверждения исследователей, что «эстетика вместе с философией высвобождаются из теологического плена, в котором они находились около тысячи лет, и становятся мирскими, светскими, полностью отделенными от религии и богословия». (9, стр.79) То же мы можем сказать и о «стихийно-материалистических тяготениях философии, о рационализме и даже сциентизме». Эпохи античности – средневековья – Возрождения объединяла установка на универсальную неизменность всего сущего. Абсолютизация в античное время относилось к чувственно-материальной сущности человека, средневековье абсолютизировало сущность духовную. В эпоху Возрождения богатые традиции античной пластики и живописи органично сливались с высокой духовностью и психологизмом искусства средневековья, продолжившись в новом творческом методе – гуманистическом универсализме. Сущность этого метода заключается в идеализации Личности, совершенной и гармоничной, свободно и беспредельно творчески развивающейся. Духовная общность возрожденцев и отцов церкви проявляется, например, в том, что и те, и другие считают, что высшее совершенство проистекает от Бога, путь к раскрепощению искусства пролегает через показ качеств. Которые должны приблизить к источнику блага с помощью технических возможностей искусства. Леонардо да Винчи считал, что художник должен быть своего рода священником. Благочестие и добродетель – непременные качества будущего художника; люди должны проникнуться любовью к Богу, обозрев произведения художников, изучив его искусство. Альберти полагал, что живопись помогает благочестию, изображая предметы религиозного характера.

2.7 Некоторые выводы.

Т.о., несложно сделать вывод об относительном характере светского направления в искусстве Возрождения. Однако выводы ряда некоторых исследователей о том, что религия интересовала художника настолько, насколько это требовала необходимость оперирования религиозными понятиями, представляются нам необъективными. Все объясняется приверженностью исследователей позициям диалектического материализма.  Если придерживаться положений учения Маркса, религия действительно является атавизмом и воплощенность нового видения предметного мира и человека в нем, воплощенное в формах и символах теологии – трактуется, как нечто удивительное и парадоксальное: происходит удивительное превращение…сверхчувственного в чувственное, мистического и чудесного – во вполне реальное и правдоподобное. На наш взгляд полнокровный и конкретно человеческий облик Мадонне, Христу и святым придается не из представлений борца с догматизмом. Здесь все глубже и тоньше. Процитируем Панегирик Пико делла Мирандолы «О достоинстве человека», где Бог говорит Адаму: «Я создал тебя существом не небесным, но и не только земным, не смертным, но и не бессмертным, чтобы ты, чуждый стеснений, сам себе сделался творцом и сам себе выковал окончательно свой образ. Тебе дана возможность пасть до степени животного, но также возможность подняться до степени существа богоподобного – исключительно благодаря твоей внутренней воле…». Эта цитата отражает возросшую внутреннюю силу человека, как творца своего образа с разрешением, собственно, творить, но никак не следует вывод о полном отделении человеческого начала от теософского плена; в противном случае инквизиция недолго бы церемонилась с таким свободолюбцем. Факты бытования неоплатонизма, пусть даже обновленного, богословской формы рассуждений и традиционных ссылок на авторитет отцов церкви – говорят скорее о раздвижении рамок светского начала, о вызревании нового типа «общественного сознания под покровом старых форм», так как решение проблем нового мировоззрения оказывалось  доступным и в пределах старого миросозерцания (9, стр.78).

Мы помним, что мировоззренческой опорой нового отношения к миру явилась античность. Основной философской формой ее являлся неоплатонизм. Однако это было не единственным философским направлением, питавшим возрожденческие умы. Результатом пристального изучения сочинений Цицерона стало проявление элементов стоицизма. Однако наиболее сильным оказалось влияние эпикуреизма, служившего наиболее яркой формой полемики против средневекового аскетизма, средством реабилитации чувственной, телесной красоты. Одним из первых документов относительно эпикурейской философии было письмо Козимо Раймонди (?-1435 гг.) «Речь в защиту Эпикура против стоиков, академиков и перипатетиков».

Полемика со средневековым аскетизмом, освобождение всего естественно чувственного от гнета греховности – неотъемлемая составляющая мировоззрения эпохи. Однако порой мыслители позволяют себе «забыться», предаваясь смакованию приземленных свойств человеческой натуры. В этом отношении интересен, например, трактат Лоренцо Валлы «В защиту эпикуреизма». В философском смысле он ничего особенного не содержит, но в гамме чувств, способных дать наслаждение, отдает предпочтение обонянию, осязанию, вкусу, намеренно противопоставляя эти чувства традиционно пренебрегающей ими средневековой культуре. «Несъедобные» духовные потребности человека остаются без внимания. Чувство красоты по-детски непосредственно: «Жажда прикосновения, поглощения и обладания – вот путь к наибольшей радости того, кто чувствует красоту». Такая упрощенность толкования чувства красоты добавляет некоторые краски в общую палитру рассуждений об этой категории, однако «титаны» Возрождения наверняка не исчерпывали своего отношения к жизни «гастрономией зрения и слуха». «Порывы творчества, потребность в знании значат для них больше, чем хороший аппетит». В направлении неоплатонизма первым философом нового времени явился Николай Кузанский; идея средневековья и нового ренессансного сознания своеобразно переплетаются в его учении.

- Символика «чисел»;

- идея о единстве микро и макрокосмоса;

- определение прекрасного, как «пропорции» и «ясности» цвета. Эти черты Кузанский заимствовал из средневековья.

- Представления о числовой природе красоты;

- из идеи о микро и макро единстве вырастает божественное предназначение человеческой личности;

- новая интерпретация учения о красоте. Кузанский заимствует идею об эманации (исхождении) красоты из божественного ума, о свете, как прообразе красоты и т.д.

2.8 Отношение к красоте.

              Рассуждения о красоте чрезвычайно значимы. Собственно эстетических подходов мы не видим здесь, но существует мнение, что наиболее характерной чертой эпохи в эстетическом плане было не признание роли искусства, а соединение искусства с красотой.

Наилучшим способом постижения божественной красоты, как мы отмечали, признавалась работа человеческих чувств, главным из которых было зрение. Зрительные, пространственные виды искусства расцветают. Поэт и художник ясно видели, что следует поднять свой авторитет среди представителей свободных профессий. В силу преемственности традиций, авторитет этот поднимал только высокий уровень общего образования. Фридрих Энгельс отмечал: «тогда не было почти ни одного крупного человека, который не совершал бы далеких путешествий, не говорил бы на 4-х или 5-ти языках, не блистал бы в нескольких областях творчества…Леонардо да Винчи был не только великим живописцем, но и великим математиком, механиком и инженером…Альбрехт Дюрер был живописцем, гравером, скульптором и, кроме того, изобрел систему фортификации…». Энгельс объяснял это тем, что «герои того времени не стали еще рабами разделения труда…Но что особенно характерно для них, так это то, что они почти все живут в самой гуще интересов своего времени, принимают живое участие в практической борьбе…и борются кто словом и пером, кто мечом, а кто и тем и другим вместе. Отсюда та полнота и сила характера, которая делает их цельными людьми». Ввиду неактуальности марксизма в наши дни, подобная точка зрения представляется спорной. Именно стремление завоевать уважение к себе с помощью не только моральных, но и интеллектуальных достоинств, явилось стимулом к всесторонней образованности. Микеланджело, например, говорил, что живопись – «это музыкальная мелодия, которую может понимать только разум. Да Винчи утверждал: «Обучайся сначала науке, а затем обратись к практике, порожденной этой наукой». Переводились трактаты античных мыслителей по теории искусств, но этого было недостаточно, и теоретические постулаты разрабатывались самостоятельно, главным образом, самими художниками. Рассуждения на эти темы имели искусствоведческий характер, так как предметом анализа был какой-либо вид искусства.