Даосизм

     Вместе  с тем даосы выступали против всякого насилия над человеческой личностью и считали, что привязанность  к индивидуальному «Я» нельзя подавлять с помощью насильственных методов, поэтому относились к

     «культуризаторской» миссии конфуцианских правил резко негативно. Конфуций настаивал на том, что человек живет и действует в организованном коллективе – обществе, государстве. Эта организованность достигается подчинением каждого члена общества определенным правилам – нормам общественной жизни, выработанным самим человечеством в процессе развития цивилизации. Лао-Цзы придерживался противоположной концепции: все бедствия человечества, все пороки – и личности, и общества – проистекают именно от этих самых «правил». Идеальный порядок достигается только отказом от всяких правил; их должно заменить следование человеком его «естественной природе». «Правила» есть насилие над человеческой личностью.

     Чтобы постичь принцип всеобщего космического порядка и слиться с ним, действовать в неразрывном единстве с этим принципом, даосы предлагали просто «забыть» конвенциальные нормы и условности, и в порыве спонтанного «просветления» идентифицироваться с безусловным Дао. Они утверждали, что в «самозабвенном» состоянии, постигая свою истинную природу, тождественную истинной сущности каждой вещи, каждого явления, человек одновременно отождествляется с миром окружающей природы, образуя с ней нераздельное и гармоничное единство, так как постижение Дао есть такой психологический опыт, в котором исчезает различие между субъектом и объектом, между «Я» и «не-Я». При этом происходит как бы «самоидентификация» всех противоречий и оппозиций, раскалывающих изначальную целостность мира и создающих в обыденном сознании драматические коллизии между микрокосмом и макрокосмом, с одной стороны, и между человеческой личностью (точнее, его индивидуальным «Я») и истинной природой человека – с другой. Психотерапевтическая ценность «просветления», по мнению даосов, заключается в его способности примирять противоречия на более высоком уровне сознания, и в этом смысле Дао интерпретировалось ими как путь к более целостной и гармоничной жизнедеятельности человеческой психики, ведущей к слиянию индивидуального потока психики с универсальным Путем вселенной и его функционированию в полном соответствии с всеобщим принципом структурной организации и функционирования космического целого.

     Вместе  с тем даосы утверждали, что  противоречия и противоположности  взаимоидентифицируются внутри себя (то есть внутри каждой пары оппозиции), а не на какой-то более высокой ступени синтеза, как, например, в диалектике Гегеля.

     Поэтому для даоса, обретающего состояние «не-дуальности», нет прогрессии к некоему абсолюту, но все противоречия существуют одновременно с их тождеством, так как всякое явление одновременно и утверждает и отрицает себя в процессе динамического взаимодействия полярностей, которое является источником всякого движения и развития и которое предстает как диалектическое единство непрерывности и дискретности.

     В «Дао дэ цзине» метод психической саморегуляции характеризуется следующим образом: «Нужно сделать свое сознание предельно беспристрастным, твердо сохранять покой, и тогда все вещи будут изменяться сами собой, а нам останется лишь созерцать их возвращение. В мире большое разнообразие вещей, но все они возвращаются к своему истоку (то есть к Дао)».

     Достижение  подобной «бесстрастности» не означает, однако, выхолащивания психической жизни человека. Напротив, отстраненность субъекта, отсутствие деструктурирующего вмешательства активности его личности, его индивидуального «Я» приводит к более полному проявлению специфики каждого феномена как такового, к максимальному выявлению его собственного Дао (то есть Дао «всех вещей»). Подобное следование «всех вещей» своей собственной природе (а под «всеми вещами» можно понимать как внешние объекты, так и явления внутренней жизни, то есть психические феномены) имело большое значение в любой сфере человеческой жизнедеятельности, так как позволяло даосу решать сенсорно-перцептивные и моторно-двигательные задачи, встававшие перед ним во время занятий теми или иными видами практической деятельности, которые могли рассматриваться как конкретные средства претворения принципов Дао на практике. 

6. Влияние даосизма на китайскую прозу, живопись, театр 

     Влияние даосизма на китайскую прозу ощутимо  уже в эпоху раннего средневековья (III - VI века нашей эры). Именно тогда увидели свет первые сборники «чжитуай слошо» (рассказы о духах), построенные на даосско- религиозных мифах. Первыми их составителями были придворные маги и жрецы.

     Наряду  с шаманством, колдовством, магией в  них дана даосская концепция мира (с определенным местом человека в ней), обязательно присутствует главный положительный герой - даосский праведник, носитель подлинного знания.

     Авторы  сборников о потустороннем мире стремились внушить читателю определенные представления в свете собственных  философских концепций.

     Даос-герой, живет в некотором универсуме, состоящем из пяти стихий и двух начал – инь и ян. В сборниках даны столь излюбленные даосами «рецепты» самовоспитания: не употреблять в пищу определенных злаков, есть сосновые шишки, и тогда можно будет дожить до 300 лет и так далее. В сборниках встречаются и реальные люди: Го Пу (276-324), поэт, ученый, предсказатель, Гуань Лу (208-255), физиогном, Хуа Го (X), медик, но главное место принадлежит праведнику-даосу.

     Сверхъестественные  возможности и способности даосов описаны Го Сянем в произведении «Жизнеописание Лю Аня»: «К князю явились восемь старцев – князь захотел их испытать и велел показать свое умение». А далее Го Сян рассказывает о чудесных способностях старцев: «Хотя познания наши ничтожны, мы кое в чем искусны. Если первый из нас сядет – поднимется ветер и пойдет дождь, а встанет – налетят облака и туман, проведя по земле черту, превратит ее в реку или ручей, а щепоть земли – в гору или холм.

     Второй  умеет в прах развеять высокую  гору, опутать веревкой барса и  тигра, вызывать дракона и повелевать морскими чудовищами, а черти и  духи будут у него на посылках. Третий, если сядет, то жив, а встанет – мертв, ибо нет для него различий между бытием и небытием. Он умеет раздвоиться и сделать невидимыми все шесть отрядов княжеского войска, ибо знает, как в светлый день напустить мглу. Четвертый умеет плыть в выси небесной на облаке, пересечь море, ступая по волнам, втянув в себя воздух, выдохнуть ураган на тысячу ли. Пятый из нас в огне не горит и в воде не тонет, неуязвим для меча и стрелы, в стужу не мерзнет, в зной не исходит потом.

     Еще один из нас знает, как принять все тысячи тысяч обличий, каковые только и можно измыслить; умеет оборотиться во всякого зверя, птицу, травинку, и дерево, умеет еще останавливать потоки и сдвигать с места горы, дворец превращать в убогую хижину, а вместо хижины поставить дворец. А последний из нас знает, как, выпарив на огне глину, получать золото, воду обратить в камень, олово в серебро, может заставить летать по воздуху тяжелую ртуть, может на облаке или драконе подняться выше третьей небесной сферы великой чистоты. Для вас, князь, мы можем показать все, чего бы вы ни пожелали» [6, с. 96].

     В прозе III-VI веков даосы выражали идею протеста против насилия, являлись личностями, воплотившими идеи знания и нравственного совершенства. Нравственная доктрина даосизма чужда стремлению к власти, богатству, торжеству насилия, власти над людьми.

     Даос  достигает совершенства для себя, не распространяя его на других и не открывая другим своих тайн. Как личность автономная, неуправляемая, даос всегда вызывает опасение у правителей. Так князь Лю Ань захотел узнать секрет даоса, но, не добившись своего, убил его. Но поскольку даос бессмертен, он явился к князю и отомстил за себя. В произведениях III-VI веков редко идея даосизма выступает как четкий вывод. Чаще всего он сплавлен с народным фольклором. Фольклорно-мифологические и даосские идеи в литературе стали единицами повествования, создав «сюжетные основы» – некоторые относительно устойчивые формы, вошедшие затем в сюжетный фонд повествовательной прозы. Эти «сюжетные основы» стали жанровыми канонами китайской новеллы. Например, мотив «пустого гроба» для обретающих бессмертие и перемещающихся на небеса. В гробу в таком случае остаются лишь вещи покойника. Мотив «пустого гроба» прочно вошел в китайскую литературу, став основой сюжета о явлении небожителя в облике человека в мир людей и его ухода на небеса через погребение. В дальнейшем образ даоса в китайской литературе раскрывался по-разному: и как маг, колдун с греховными помыслами, и как волшебник, творящий чудеса – в зависимости от того, какие преобладали воззрения у китайцев во время правления той или иной династии.

     Говоря  о культуре Китая, нельзя не сказать  о живописи, о поразительном понимании  и чувствовании природы, о китайской  эстетике.

     Существовали  особые сочинения о том, как писать пейзаж той или иной горы, какой смысл нужно вкладывать в пейзажи. Настоящий мастер должен находиться в тихой обители, в долине чистой и светлой, подобно его духу, ибо природа врачует душу. Он должен быть странником, но путь его странствий и поиски новых мест не должны происходить во внешнем мире. «Не выходя со двора, мудрец познает мир, не выглядывая из окна, он видит естественное Дао. Чем дальше он идет, тем меньше познает. Поэтому мудрый человек не ходит, но познает» («Дао-дэ цзын», 48 жан). Таким образом, пейзажная живопись призвана стать местом странствия человеческого духа, сменив всякую тягу человека к перемене мест и поискам новых впечатлений. Влияние идей даосизма прослеживается у таких знаменитых мастеров классического китайского пейзажа, как Ли Чэна (X век), Го Сина (X век), Ми Фу (XII век), Ни Цзяна (XIV век). Впоследствии художники отказались от явных аллегорий и частого изображения бессмертных, природа же предстает все более преображенной и одухотворенной.

     В ХVI-ХVП веках Китай вышел из эпохи позднего Средневековья, состоялся пересмотр традиционных ценностей и взглядов. Все большую популярность приобретали идеи всепроникающего единства мира, развивались астрономия, естественные науки, медицина и фармакология. Даосизм в эту пору приобретает особый статус. Даосы занимают высокие государственные посты, активно участвуют в дворцовых интригах и заговорах, строятся новые даосские храмы. Конфуцианской концепции неизменности, константности («И в самом малом изменить нельзя») не соответствующей духу времени, на смену приходит даосская идея универсальной изменчивости, непрерывного изменения, становления, естественным потоком чего захвачен и сам человек. Концепция изменчивости сдвинула с мертвой точки ортодоксальное пренебрежение к демократическим жанрам литературы и способствовала бурному развитию городской повести, романа, драмы. Главным становится не рассудочное, а эмоциональное восприятие мира, в частности, в новом театральном жанре куньцюй.

     Только  эмоции делают человека человеком, способствуют достижению социального идеала. Представление об усовершенствовании общества через естественное проявление чувств уходит корнями в древнюю идею о всеобщем равенстве вещей в естественности. Путь к социальному идеалу лежит через пробуждение и становление личности. Разлад личности и судьбы, человека и окружающего мира, проблемы жизни и смерти, женское равноправие и брак по любви – вот круг вопросов, которые рассматривал театр Китая. В целом театр строился по законам жизни, а жизнь – по законам театра. Но даосские идеи приходили в театр в несколько сниженном виде, ибо театр, рассчитанный на массового зрителя, должен был приспособиться к уровню его восприятия. 

7. Значение даосизма для философии и культуры Китая 

     Даосизм и конфуцианство являются двумя  основными линиями, главными направлениями в развитии китайской философии и культуры.

     Древние трактаты содержат как разработку основных философских концепций (Дао, дэ), которые  позже приняли конфуцианцы, проблемы натурфилософии и онтогенеза, так  и просто красивые лирические стихи, басни, сюжетные мотивы. Трудно провести четкое разграничение между собственно философией и собственной культурой в сознании китайца. Это некоторое особое миропонимание, даже молчание наполнено тайным смыслом, символикой, труднодоступной для непосвященного европейца. Конфуцианство более четко определено, чем даосизм, содержит определенные требования, регламенты относительно поведения человека. Некоторые философы поэтому старались связать воедино эти два мировоззрения, говоря, что конфуцианство создано для чиновников государственной службы, эти взгляды нужно разделять на работе, а созерцанием природы, дыхательными упражнениями, психической саморегуляцией можно заняться на досуге.

     Конфуцианцы, как и даосы, видели существующее несовершенство мира, осуждали его  и предлагали свои рецепты для блага человечества. В ходе исторического развития, когда у власти стояла та или иная династия, преобладал либо даосизм, либо конфуцианство. Эти две тенденции существуют и сейчас. Существуют школы даосизма, увлечение проблемами биоэнергетики человека, связи его с космосом, правильное расположение человека в космосе, астрология, хиромантия, иглотерапия давно вышли за пределы Китая и нашли своих почитателей в других странах. Помимо оккультных наук, идеи даосизма в решающей степени определяют китайскую эстетику, прозу и поэзию, театр, живопись, то есть китайскую культуру. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Заключение 

     Мир даосизма – это мир иллюзорный, вечно ускользающий, символический, но именно благодаря этому он опосредует собой полноту истины. Даосское знание распластывает саму природу, диффузирует её до абсолютного ничто, до «расплывчато-туманного» и «туманно-неопределенного», до сплошной темноты и одновременно «слепящего сияния» Дао. И в этой символической перспективе, казалось бы, вот-вот должно проступить «бытие истины», нечто доподлинное, единственно верное в жизни культуры. Но нет – каждый раз конечное и абсолютное оказываются не то что невысказанными, но даже не намеченными, остаются где-то «за кадром» – за словом и даже за мыслью. И благодаря этому древняя китайская религия несет в себе универсальные ценности, не зависящие от времени и пространства, ибо величественной мистерии человеческого духа суждено длиться вечно.