Философские взгляды Чокана Валиханова

    Одно  из важных мест в системе верований  буддизма занимает учение о нирване.

    Жизнь в материальном мире представляется страданием.

    Поскольку все в жизни есть страдание  и нет в ней ничего постоянного, устойчивого, то высшей целью человека буддизм признает освобождение его от жизни, т. е. выпадание его из цепи бесконечного возрождения и перевоплощения. Это окончательное освобождение человека от жизни есть вместе с тем достижение пресловутого состояния нирваны, в котором якобы вечно пребывает божество и, к слиянию с которым должен стремиться человек. Нирвана — это своего рода загробный мир, в который после смерти попадает не тело человека, а его душа, получающая там освобождение от всех земных переживаний. Нирвана — это конец жизни и в то же время — это конец смерти, это бытие и в то же время — небытие.

    Мистический характер представлений буддистов  о нирване выступает довольно ясно. И это со всей определенностью  было  подчеркнуто  Ч. Валихановым. Вскрывая всю фантастичность и абсурдность буддийских взглядов о нирване, он отмечает: «О Шакья Муни бурхан его, хотя и в грубо чувственной форме, но выражает высокую (разумеется "в буддизме) идею вечного блаженства. Что есть будущее блаженство и чему оно подобно? Шакья Муни говорил на это, что блаженство это есть ничто, бытие-небытие, и в объяснении этой превыспренне хитрой идеи, приводил причину в наглядном примере чувственного слития мужчины и женщины. В момент исхода семени мы не чувствуем (но и) не забываемся; это что-то безотчетное, это бытие и небытие, это-то и есть подобие вечного рода»²⁸. Таким образом, буддийское учение о нирване, согласно Ч. Валиханову, является ничем иным как «превыспренне хитрой идеей».

    Полагая, что ложность религиозных  взглядов является фактом, самим собой разумеющимся, Ч. Валиханов главное свое внимание сосредоточивает на раскрытии реакционной роли религии и, особенно, ислама. С основательной скрупулезностью ученого и искренней озабоченностью передового мыслителя о судьбе родного народа он рассматривает последствия проникновения и распространения ислама в Казахстане, подчеркивая всюду тот огромный вред, который эта религия наносит народам исповедующим мусульманство вообще и казахскому народу, в частности.

    В «Записке о судебной реформе» он пишет: «...Магомет говорит, что (существует) семь небес, (т. е. планетарных сфер), следовательно, верующий магометанин должен отвергать все астрномические открытия со времен Птоломея, иначе он не будет правоверным.

    Магомет все современные ему космогенические, медицинские и другие предания и предрассудки ввел в свое учение как догмат и тем самым остановил движение опытных наук».

    Итак, полный застой науки — вот, чем  обязаны мусульманской вере народы Азии. Подчиняясь требованиям ислама, они вынуждены с упорством избегать, а, зачастую, и изгонять всякое другое знание, кроме дозволенного исламом. «Татары (т. е. мусульмане), отвергают поэзию, историю, философию и все естественные науки, считая их искушениями для слабого человеческого ума и ограничиваются одной мусульманской схоластикой и казуистикой. На татарском языке нет ни одной книги, которая не имела бы мракобесия»²⁹.

    Ислам, следовательно, «останавливает движение», затормаживает развитие науки, образования, просвещения, тем самым, он мешает общественному развитию, лишает народы подлинных источников прогресса. Таков вывод, который неизбежно следует из приведенных рассуждении Ч. Валиханова. Но дело не только в превосходном понимании казахским просветителем враждебности ислама науке, не только в понимании того, что ислам, как и религия вообще, служит препятствием на пути движения научного знания.

    Помимо  колоссального вреда, наносимого науке, мусульманская религия, с глубоким сожалением и возмущением подчеркивал он, гасит всякое интеллектуальное развитие человека, полностью приостанавливая рост его культуры. Что же можно ожидать «от татарского просвещения (т. е. мусульманской религии), кроме мертвой схоластики, способной только тормозить развитие мысли и чувства»,— с прискорбием сообщает он.

    В статье «Очерки о Джунгарии» Ч. Валиханов  рассматривает ислам в качестве одной из главных причин упадка всех сторон общественной жизни Азии. Именно благодаря «развращающему действию ислама» народы Азии, согласно его представлениям, превратились в «невежественное племя». Ислам в сочетании с «деспотизмом туземных владельцев» с одной стороны, и «полицейской властью китайцев» с другой стороны «до идиотизма» забил их сознание и не только приостановил. их развитие, но и, в значительной мере, обусловил их движение вспять.

    Одну  из наиболее реакционных черт ислама Ч. Валиханов видел в том, что религия эта гасит у народов, исповедующих ее, «всякую искру самобытности, всякую рациональность». Высказывая глубокое убеждение в том, что «языческая» религия безусловно является примитивной по сравнению с исламом и, что «языческие» народы несомненно, находятся на весьма и весьма низкой ступени «образованности», он вместе с тем, утверждал, что низкая степень «образованности» не лишает «языческие народы» их природного ума. Более того, «находясь на гораздо низшей ступени образованности» чем мусульманские народы, они «умственно стоят выше» их. «Бродячий якут, калмык, монгол, не говоря о его народной характерности, имеет свою поэзию, следовательно, свою самобытную сферу, хотя и ограниченную, но свою сферу интеллектуальной, прогрессивной жизни». Мусульманские народы, наоборот, лишены всего этого, лишены даже «ограниченной сферы» самостоятельной «интеллектуальной жизни». Так, например, «казанцы, османы» крымцы так вдались в коран и ислам,— пишет он,— что не имеют ни одной народной сказки и не сохранили ни одну древнюю песню. Единственное произведение казанской музы (Муха-медане) имеет содержание религиозное. В языке их вы встретите наполовину слов арабских и персидских. Что ни говорите, учение Магомета вполне достигает своего назначения; обратить всех последователей в арабов и заставить их ни о чем не думать, ничего не уважать, кроме Корана и его, Мухамеда. В тюрках-мусульманах вы видите одну только односторонность направления религиозно-схоластического; во всем же другом они до крайности тупы и не способны ни к какой иной деятельности...».

    Казахский просветитель однозначно утверждал, что  ислам — это религия, насквозь проникнутая духом реакционного мистицизма и мракобесия, и поэтому нельзя рассчитывать на возможность его приспособления к общественным нуждам какого-либо народа. «Какого можно ожидать возрождения» от ислама? — спрашивал он, и отвечал — никакого! «Учение Магомета не может быть очищено, как думают некоторые защитники ислама; в нем невозможна никакая реформация». Следовательно, не может быть и речи о приспособлении ислама к нуждам и потребностям развития народа. Как бы не изменять и не пытаться очистить ислам от фанатизма и мистики, он все равно останется религией и все равно будет препятствовать общественному прогрессу, оказывать вредное влияние на социальное развитие народов.

    Именно  поэтому Ч. Валиханов развернул  самую решительную борьбу против проникновения ислама в Казахстан. Он то и дело обращался к русскому правительству с требованием прекратить покровительство исламу, доказывал самым настойчивым образом, что ислам наносит непоправимый вред не только казахскому народу, но и самому русскому правительству.

    Он  больше всего сожалел о том, что под влиянием ислама исчезают последние остатки веротерпимости казахов, их нерелигиозных обычаев и традиций. Взамен всему этому мусульманство вводит в степь лишь религиозный фанатизм и схоластику, убивающую у народа всякую искру самобытной, оригинальной жизни. В виде «доброй слуги», полагал он далее, ислам дарует народам, в том числе и казахским, религиозную замкнутость и отчуждение. «Нет никакого сомнения, что причиною отчуждения татар от русских и причиной всех плачевных явлений был магометанский пуританизм, другой причины не могло быть».

    Точно также и казахи, по мере распространения  мусульманского религиозного изуверства, «более чуждаются русского просвещения и русского братства». Ислам, таким образом, препятствует и даже совсем приостанавливает проникновение русской культуры в народную среду. Изгоняя европейскую цивилизацию, как нечто несовместимое с учением Магомета он, тем самым консервирует, увековечивает азиатскую отсталость, а стремление правительства более развитых стран оказать цивилизирующее влияние на мусульманские народы, он совершенно парализует. И в Казахстане все «благородные меры правительства, все выгоды новых учреждений не приносят ожидаемых результатов имен) вследствие того, что они парализуются возрастающим религиозным изуверством».

    Наконец, по справедливому замечанию казахского просветителя, «ислам сулит казахскому народу гибельную перспективу», служит самой серьезной преградой на пути достижения им «европейской цивилизации».

    Такова, в основных чертах, та оценка, которую дал Ч. Валиханов мусульманской религии. В ней нашла свое наиболее полное отражение его непримиримая позиция по отношению к исламу. Но важно также отметить, что в оценке, которую дал казахский просветитель мусульманству, проявилась не только его непримиримость к этой форме религии, но и непримиримость его ко всякому религиозному фанатизму вообще. Сам Ч. Валиханов неоднократно давал понять, что та критика, которой он подверг ислам, может быть полностью распространена на любую религию, что любая религия, точно так же, как ислам, препятствует социальному прогрессу. В одной из своих работ он прямо заявляет: «О вреде мусульманского изуверства и вообще всякого религиозного фанатизма на социальное развитие народов, после всего сказанного нами выше, мы считаем излишним распространяться. Известно, что и в Европе преобладание теологического духа проявлялось в «народном развитие самым бедственным образом»³⁰.

    Эта же мысль высказывалась им и в  некоторых других произведениях. Таким образом, можно с полным на то основанием утверждать, что критика Ч. Валихановым ислама была в то же время критикой религии вообще, разоблачением несостоятельности и реакционного характера религиозного фанатизма вообще.

    Раскрывая реакционную сущность религии вообще и ислама в частности, показывая настоятельно вредные последствия распространения ислама, Ч. Валиханов вместе с тем всеми силами старался добиться прекращения проникновения мусульманства в казахскую степь. Он самым решительным образом заявлял: «Мы должны во что бы то ни стало обойти татарский период», то есть период господства ислама, средневековой отсталости и темноты и отдал немало сил. и энергии борьбе за достижение этой благородной цели.

    Само  по себе стремление Ч. Валиханова добиться преодоления казахским народом  периода господства ислама в степи было, разумеется, прогрессивным. Но отсталые условия окружающей действительности не дали ему возможности открыть и указать правильное, научно обоснованное средство борьбы против распространения ислама в Казахстане. Он полагал, что веками забитый и невежественный народ не сможет самостоятельно понять реакционной сущности ислама («человек дикий и неразвитый... принимает ложь за истину, вред за пользу») и тем более самостоятельно «обойти татарский период». Следовательно, ему для этого нужна помощь. И Ч. Валиханов надеялся, что эту помощь окажет казахскому народу «цивилизованное», как он полагал, русское правительство. Однако, надежда казахского просветителя на то, что царское правительство может помочь казахскому народу преодолеть период господства мусульманской религии, оказалась по меньшей мере, иллюзорной. Ч. Валиханов был несомненно прав, когда обвинял царизм в содействии распространению ислама в Казахстане и он же проявил поистине детскую наивность, рассчитывая убедить представителей официальной власти пойти на ограничение деятельности мусульманского духовенства в Степи и преграждения пути проникновения идей ислама в казахскую народную среду.                                 ;

    Итак, с одной стороны, понимание заинтересованности царизма в распространение ислама в Казахстане, с другой — наивная вера в возможность с помощью русского правительства преодолеть неизбежную в противном случае и гибельную для народа стадию развития через «мусульманский период».

    Ч. Валиханов был глубоко убежден в том, что «просвещенное» правительство цивилизованного народа, каким является народ русский, лишь по ошибке, по недоразумению, «только вследствие невнимательности, которая... в отношении... киргиз уже вошла в привычку областного начальства» (90), может оказывать поддержку такому «грубому и невежественному учению» как ислам. Отсюда он полагал, что достаточно разъяснить вредоносный характер ислама, показать глубокую ошибочность покровительственного отношения к нему, чтобы русское правительство приняло меры против распространения мусульманства в Степи. Приведя многочисленные доказательства в пользу утверждения о реакционности ислама, он писал в статье «О мусульманстве в степи»: «В силу представленных нами аргументов, достаточно рельефных, для пользы киргизского народа и в интересах самого правительства, по нашему мнению, необходимо принять теперь же по примеру Оренбургского начальства систематические меры, чтобы остановить дальнейшее развитие ислама между киргизами. нашей области и чтобы ослабить, а если можно — совершенно устранить вредное влияние татарских мулл к:  среднеазиатских святошей, тем более, что предоставляется правительству прекрасный случай сделать важный шаг на этом пути, уничтожив действие мусульманских законов в нашей области, согласно желанию самого киргизского народа».

    Он  справедливо полагал, что нельзя бороться против религии путем насильственного ее гонения. «Мы далеки от того, — подчеркивал он, — чтобы советовать русскому правительству вводить в Степь христианство. каким бы то ни было энергетическим путем, точно также не предлагаем ему преследовать ислам; подобные крутые меры ведут всегда к противным результатам...

    Гонение придает преследуемой вере, как замечено не раз, еще больше энергии и жизненности».

    Не  советуя становиться на путь насильственного преследования ислама, Ч. Валиханов, вместе с тем, полагал, что первым и необходимым условием подрыва. влияния мусульманской религии на массы является просто снятие покровительства над ней. «Но мы просим и требуем, чтобы правительство не покровительствовало религии, враждебной всякому знанию, и не вводило бы насильственно в степь теологических законов, основанных на страхе и побоях».