Гендер в истории языка

В то же время во всех культурах соблюдаются отличия между полами, и как только ту или иную черту поведения начинают ассоциировать с определенным полом, от нее стараются избавиться представители другого пола. Именно этот факт лег в основу концепции гендеризма, то есть культурно и социально обусловленных и воспроизводимых обществом  различий в поведении полов. Неравноправный статус полов, в той или иной степени присутствующий в любой постпатриархатной культуре, позволяет и в лингвистическом исследовании опираться на концепцию власти.

Властные отношения и вытекающие из них  оценки и определения понятий фиксируются в языке и являются симптомами, анализ которых позволяет установить степень андроцентричности языка.

Вместе с тем в отечественной лингвистике отсутствует идейная ангажированность, свойственная феминистскому направлению запада. Кроме того, не во всех случаях методологической основой ГИ является постмодернистская теория. Это также является существенным отличием от западной научной деятельности: “Приметой современности ... может служить реальная экспансия постмодернизма в исследовательское поле западноевропейской научной традиции. Прочие теории и концепции имеют, безусловно своих приверженцев, но нередко могут произвести впечатление едва ли не вытесненных в своеобразные интеллектуальные резервации. Особенно отчетливо это проявляется в областях новых тематизаций, в частности - относящихся к гендеру” (Клецин, 1997, с.8).

Как  показано выше, в отечественной лингвистике наметилась конкуренция двух подходов, один из которых можно назвать традиционным. Другой, основанный на достижениях западноевропейской мысли - теории власти Фуко, принципе деконструкции Дерриды, концепции гендеризма Гоффмана - и поддерживаемый (что немаловажно) вновь создающимися феминистскими организациями, исходит из того, что “отныне любые попытки говорить об отношениях между полами вне связи с механизмами и аппаратами власти, подчинения и господства невозможны” (Ушакин, 1997, с.62). На наш взгляд, подобные допущения страдают крайним радикализмом. Концептуализации предмета исследования могут быть различны и проблема состоит не в принятии или неприятии какого-либо методологического подхода, а его обоснованности и “в отчетливом понимании и описании возможностей и ограничений принимаемой концептуализации” (Клецин, 1997, с.9).

Кроме того, ГИ имеют ярко выраженный междисциплинарный характер, что не дает, однако, лингвисту права пренебрегать лингвистическими инструментами анлиза. Эта проблема шире, чем ГИ, и на ее значимость обращает в последнее время внимание все большее количество авторов (Апресян, 1995; Фрумкина, 1996; Добровольский, 1997).

Говоря о гендерных аспектах языка, ученый встает перед необходимостью определить и описать концептуализацию понятия “пол” и средства его лингвистического отражения на разных уровнях языка. Не менее важна задача установить место гендерного концепта в “ценностной картине мира”(Карасик, 1996, с.4), а также отражение в языке стереотипов, связанных с полом. Поскольку в работе исследуются гендерные особенности ряда языков, неизбежно и межкультурное сравнение, валидности и строгости которого посвящены в последнее время несколько работ (Карасик, 1996, Добровольский, 1997).

Поскольку гендерные аспекты языка тесно связаны  как с аксиологией, так и с этнокультурной спецификой, продуктивной оказывается методика изучения культурных доминант, представляющих собой “систему исследовательских процедур, направленных на освещение различных сторон концептов в данной культуре”(Карасик, 1996, с.7).

Языковедческий анализ культурных доминант (хотя он и дополняется данными других наук) прежде всего предполагает изучение областей, где необходима лингвистическая компетенция, которой соответствуют определенные методики, в первую очередь наблюдение, эксперимент и контрастивный анализ. Материал исследования набирается путем сплошной выборки лексических и фразеологических единиц, прецедентных текстов из словарей, сборников пословиц и поговорок, текстов художественной литературы, средств массовой информации. Необходимо также, учитывая изучение языка с позиции неофункциональности (по Кубряковой), привлечение данных ассоциативных словарей, построенных на основе результатов психолингвистического эксперимента.

Следующим вопросом является проблема валидности полученных данных и их верифицируемости.

После нескольких лет широких лингвокультурологических исследований раздались голоса в пользу более строгого научного подхода к культурной специфике, зафиксированной в языке, а также к правомерности атрибутирования определенных ценностных доминант той или иной этнокультурной общности. Сама возможность объективного выделения культурных доминант в языке не подвергается сомнению, однако, указывается, что, хотя специфика языка не позволяет добиться стопроцентно строгого формального описания, “полный отказ от попыток операционализации используемых понятий переводит соответствующие тексты из сферы науки в сферу эссеистики” (Добровольский, 1997, с.37).

Обобщая работы, посвященные повышению строгости описания (Карасик, 1996, Фрумкина, 1996, Добровольский, 1997), можно сделать вывод, что авторы предлагают обращение к следующим методам и методикам:

1. Сравнительный подход. Анализ  внутренней формы с целью выявления различий в концептуализации действительности в разных языках. Некоторые из таких различий могут быть культурно значимыми. Релевантно при этом обнаружение культурно значимых следствий такой концептуализации, для чего привлекается материал фольклористики, описание обычаев и традиций, что предполагает выход за рамки “чистой лингвистики”. План содержания также должен исследоваться на предмет символьной составляющей, чей семиотический статус “выше статуса образа” (Добровольский, 1997).

2. Интроспективный подход: рассмотрение языка вне сопоставления с другими. В этом случае рекомендуется психолингвистический эксперимент, призванный выявить специфику исследуемых единиц с точки зрения носителей данного языка (Добровольский, 1997).

3. Картрирование соответствующих лексических или фразеологических групп, сопоставления ценностных установок, вытекающих из стереотипов поведения, зафиксированных в значениях слов, устойчивых выражений, прецедентных текстов (Карасик, 1996, с.14). Иными словами, необходимо в числе прочего широкие квантитативные исследования, исходной базой которых является давно установленный факт: наиболее релевантные сферы народной жизни имеют самую широкую и разветвленную номинацию (ср. общеизвестное количество обозначений снега у эскимосов).

4. С точки зрения гендерных аспектов важнейшее значение приобретает высказанное В.Н. Телией замечание о новых путях исследования фразеологии: учет условий референции, прагматические и текстообразующие функции фразеологизмов - то есть “когнитивно-интерпретационное моделирование” (Телия, 1996, с.45). Представляется, что такой подход оправдан и вне рамок фразеологии.

5. Как продуктивные зарекомендовали себя как метод интроспекции, так и квалитативные и квантитативные, статистические методы, социо- и психолингвистические исследования, разработка проектов.

5. Выводы

1. ГИ не имеют одной четко выраженной методологической доминанты. Можно говорить о сосуществовании ряда исследовательских “микропарадигм”. Наиболее четко определяются: а) исследования, осуществляемые при помощи дерридеанской деконструкции; б) исследования диагностического характера, имеющие практическую направленность - определение инвентаря идентификационных признаков мужской и женской речи в виде симптомов первого и второго порядка в тех случаях, когда пол является релевантным фактором коммуникации.

В первом направлении идеологические установки в большей степени влияют на интерпретацию результатов.

2. Основная масса исследований, особенно в русле деконструкции, проведена на материале влиятельных европейских языков и американского английского. Степень разработанности проблематики на материале других языков значительно ниже. Этот факт влечет за собой вопрос о том, в полной ли мере универсальны  имеющиеся в современной лингвистической гендерологии выводы.

3. Кросскультурные и лингвокультурологические исследования представлены также в меньшем объеме, чем все остальные. Развитие этого направления - одна из актуальных задач ГИ. Исследование каждого из малоизученных в гендерном плане языков позволит точнее описать особенности концептуализации мужественности и женственности в разных языках и сопоставить их.

4. Отечественная лингвистика имеет определенный опыт исследования отражения экстралингвистической категории “пол” в языке и речи, особенно в части разработки методик идентификации. Вопросы же языковой политики, направленной на создание гендерно нейтральной нормы, снижающей андроцентричность языка, пока лишь декларируются. Необходимая научная база отсутствует. Эта проблема зависит, на наш взгляд, от индивидуального восприятия, а также тесно связана с развитием феминистских идей. Ее разработка будет зависеть от степени развития феминистской идеологии. Учитывая, однако, что феминистский дискурс в России набирает силу, можно предположить, что и вопросы реформирования языка будут обсуждаться более интенсивно. Это требует от лингвистов сосредоточить внимание на анализе выразительных средств русского языка в аспекте гендера, чтобы создать обоснованную научную базу для неизбежной в будущем дискуссии. Кроме того, необходимо сосредоточить усилия на анализе результатов применения гендерно нейтральных языковых структур, используемых в других странах в целях преодоления “языкового сексизма” и степени их эффективности (см. Kirilina, 1999б).

5. В настоящее время можно констатировать растущий интерес к ГИ и формирование самостоятельного научного направления, в центре которого находятся гендерные аспекты языка и коммуникации. Как показано выше, ГИ даже в тех странах, где они ведутся очень интенсивно, обнаруживают методологическую неоднородность. В этой связи для становления отечественной лингвистической гендерологии наиболее существенным представляются как общеметодологические вопросы, так и частнолингвистические методы.

Междисциплинарный характер ГИ не означает отказа от лингвистических методов исследования и не снижает требований к доказательности, обоснованности и валидности  результатов.

6. Мы считаем, что изучение женственности и мужественности как культурных концептов является одним из наиболее перспективных направлений ГИ, так как его результаты позволяют повысить обоснованность и объяснительную силу остальных направлений лингвистической гендерологии и выявить степень применимости к русскому языку полученных мировой лингвистике результатов. Безусловно, фемининность и маскулинность обнаруживают как универсальные, так и особенные черты. Определение общего и особенного становится, таким образом,  одной из основополагающих целей ГИ.

7. Для более точного описания особенностей фемининности и маскулинности, а также мужского и женского речевого поведения необходим анализ характерологических свойств  рассматриваемого языка в целом.

В следующей главе рассматривается концептуализация мужественности и женственности в языке, обсуждается понятие культурного концепта и гендерного стереотипа, а также характерологические свойства русского языка в связи с концептами мужественности и женственности.

4. Характерологические особенности языка в аспекте гендерной метафоры: “мужественные” и “женственные” языки

С лингвистической точки зрения заслуживает внимания еще один аспект - характерологические признаки языков в связи с категориями “мужественность” и “женственность”.

Приписывание народам мужских и женских качеств свойственно многим философам от Ницше до Бердяева. Как правило, Россия (и славяне вообще) интерпретировались в терминах женственности, а Германия (и Запад) соотносились с понятиями мужественности (Ср.: Рябов, 1996; Кирилина, 1998в). Об этом говорит само название работы Бердяева “О вечно-бабьем в русской душе”. Таким образом национальный характер народов соотносился с  женственностью или мужественностью  (напомним, что это понятия метафорические). Как уже говорилось, Россия в большинстве случаев сравнивается с женственностью, то есть с тем комплексом признаков, который в метафизическом смысле приписывается женственности. Если это так, то русский язык по своим характерологическим признакам должен обнаруживать атрибутируемые женственности черты. К таким чертам относятся (в противоположность мужественности): эмоциональность (а не рациональность), отсутствие активности, страдательность (а не действенность) и т.д.

В работе А. Вежбицкой, посвященной анализу характерологических особенностей русского языка, отмечены следующие его черты:

1) “эмоциональность - ярко выраженный акцент на чувствах и на их свободном изъявлении, высокий эмоциональный накал русской речи, богатство языковых средств для выражения эмоций и эмоциональных оттенков;

2) “иррациональность” (или “нерациональность”) - в противоположность так называемому научному мнению,.. подчеркивание ограниченности логического мышления, человеческого знания и понимания, непостижимости и непредсказуемости жизни;

3) неагентивность - ощущение того, что людям неподвластна их собственная жизнь, что их способность контролировать жизненные события ограничена; склонность русского человека к фатализму, смирению и покорности; недостаточная выделенность индивида как автономного агента, как лица, стремящегося к своей цели и пытающегося достичь ее; как контролера событий;

4) любовь к морали - абсолютизация моральных измерений человеческой жизни, акцент на борьбе добра и зла  (и в других и в себе), любовь к крайним и категоричным моральным суждениям” (Вежбицкая, 1996, с.33-34).

Хотя  все западноевропейские языки имеют широкий набор средств для выражения эмоций, но даже при сравнении с ними “русский... выступает как язык, уделяющий эмоциям гораздо большее внимание и имеющий значительно более богатый репертуар лексических и грамматических выражений для их разграничения” (Там же, с.44).