Кризис феодально-крепостнического строя во второй трети XIX в

   Славянофилы справедливо обижались, когда оппоненты  называли их ретроградами, якобы зовущими Россию назад. К. Аксаков писал: "Разве  славянофилы думают идти назад, желают отступательного движения? Нет, славянофилы  думают, что должно воротиться не к  состоянию древней России (что  значило бы окостенение, застой), а  к пути древней России. Славянофилы  желают не возвратиться назад, но вновь  идти прежним путем, не потому, что  он прежний, а потому, что он истинный". Поэтому неверно считать, что  славянофилы призывали вернуться  к прежним допетровским порядкам. Наоборот, они звали идти вперед, но не по тому пути, который избрал Петр I, внедрив западные порядки и  обычаи. Славянофилы приветствовали блага современной им цивилизации - рост фабрик и заводов, строительство  железных дорог, достижения науки и  техники. Они нападали на Петра I не за то, что он использовал достижения западноевропейской цивилизации, а  за то, что он "свернул" развитие России с ее "истинных" начал. Славянофилы  вовсе не считали, что будущее  России в ее прошлом. Они призывали  идти вперед по тому "самобытному" пути, который гарантирует страну от революционных потрясений. А путь, избранный Петром I, по их мнению, создавал условия для таковых потрясений. Они считали крепостное право  также одним из "нововведений" (хотя и не западным) Петра I; выступали  за его отмену не только из экономических  соображений, но и как крайне опасное  учреждение в социальном смысле. "Из цепей рабства куются ножи бунта", - говорили славянофилы. В 1849 г. А. И. Кошелев даже задумал создать "Союз благонамеренных людей" и составил программу "Союза", предусматривавшую постепенное освобождение крестьян с землей. Эту программу одобрили все славянофилы.

   Петровская  европеизация России, как считали  славянофилы, коснулась, к счастью, только верхушки общества - дворянства и "власти", но не народных низов, главным образом, крестьянства. Поэтому  такое большое внимание славянофилы  уделяли простому народу, изучению его быта, ибо, как они утверждали, "он только и сохраняет в себе народные, истинные основы России, он только один не порвал связи с прошедшей  Русью". Николаевскую политическую систему с ее "немецкой" бюрократией  славянофилы рассматривали как  логическое следствие отрицательных  сторон петровских преобразований. Они  резко осуждали продажную бюрократию, царский неправый суд с лихоимством  судей.

   Правительство настороженно относилось к славянофилам: им запрещали демонстративное ношение  бороды и русского платья, некоторых  из славянофилов за резкость высказываний сажали на несколько месяцев в  Петропавловскую крепость. Все попытки  издания славянофильских газет  и журналов немедленно пресекались. Славянофилы подвергались гонениям в условиях усиления реакционного политического  курса под влиянием западноевропейских революций 1848 - 1849 гг. Это заставило  их на время свернуть свою деятельность. В конце 50-х - начале 60-х годов А. И. Кошелев, Ю. Ф. Самарин, В. А. Черкасский - активные участники в подготовке и проведении крестьянской реформы.

   Западничество, как и славянофильство, возникло на рубеже 30 - 40-х годов XIX в. Московский кружок западников оформился в 1841 - 1842 гг. Современники трактовали западничество  очень широко, включая в число  западников вообще всех, кто противостоял в своих идейных спорах славянофилам. В западники наряду с такими умеренными либералами, как П. В. Анненков, В. П. Боткин, Н. Х. Кетчер, В. Ф. Корш, зачислялись  В. Г. Белинский, А. И. Герцен, Н. П. Огарев. Впрочем, Белинский и Герцен сами называли себя "западниками" в  своих спорах со славянофилами.

   По  своему социальному происхождению  и положению большинство западников, как и славянофилов, относились к  дворянской интеллигенции. В число  западников входили известные профессора Московского университета историки Т. Н. Грановский, С. М. Соловьев, правоведы  М. Н. Катков, К. Д. Кавелин, филолог Ф. И. Буслаев, а также видные писатели И. И. Панаев, И. С. Тургенев, И. А. Гончаров, позднее Н. А. Некрасов.

   Западники противопоставляли себя славянофилам в спорах о путях развития России. Они доказывали, что Россия хотя и "запоздала", но идет по тому же пути исторического развития, что  и все западноевропейские страны, ратовали за ее европеизацию. Особенно они критиковали взгляды славянофилов на характер конституционного устройства. Западники выступали за конституционно-монархическую форму правления западноевропейского образца, с ограничением самодержавия, с политическими гарантиями свободы слова, печати, гласного суда, неприкосновенности личности. Отсюда их интерес к парламентарному строю Англии и Франции; некоторые западники идеализировали парламентарные порядки этих стран. Как и славянофилы, западники выступали за отмену крепостного права сверху, отрицательно относились к полицейско-бюрократическим порядкам николаевской России. В противоположность славянофилам, которые признавали примат веры, западники решающее значение придавали разуму. Они утверждали самоценность человеческой личности как носителя разума, противопоставляли свою идею свободной личности идее корпоративности (или "соборности") славянофилов.

   Западники возвеличивали Петра I, который, как  они говорили, "спас Россию". Деятельность Петра они рассматривали как  первую фазу обновления страны, вторая должна начаться проведением реформ сверху - они явятся альтернативой  пути революционных потрясений. Профессора истории и права (например, С. М. Соловьев, К. Д. Кавелин, Б. Н. Чичерин) большое  значение придавали роли государственной  власти в истории России и стали  основоположниками так называемой государственной школы в русской  историографии. Здесь они основывались на схеме Гегеля, считавшего государство  творцом развития человеческого  общества.

   Свои  идеи западники пропагандировали с  университетских кафедр, в статьях, печатавшихся в "Московском наблюдателе", "Московских ведомостях", "Отечественных  записках", позже в "Русском  вестнике", "Атенее". Большой  общественный резонанс имели читаемые Т. Н. Грановским в 1843 - 1851 гг. циклы публичных  лекций по западноевропейской истории, в которых он доказывал общность закономерностей исторического  процесса в России и западноевропейских странах, по словам Герцена, "историей делал пропаганду". Западники  широко использовали и московские салоны, где они "сражались" со славянофилами  и куда съезжалась просвещенная элита  московского общества, чтобы посмотреть, "кто кого отделает и как отделают его самого". Разгорались жаркие споры. Выступления заранее готовились, писались статьи и трактаты. Особенно изощрялся в полемическом задоре против славянофилов Герцен. Это была отдушина в мертвящей обстановке николаевской России. III отделение было хорошо осведомлено о содержании этих споров через своих агентов, аккуратно посещавших салоны.

   Несмотря  на различия в воззрениях, славянофилы  и западники выросли из одного корня. Почти все они принадлежали к наиболее образованной части дворянской интеллигенции, являясь крупными писателями, учеными, публицистами. Большинство  их были воспитанниками Московского  университета. Теоретической основой  их взглядов была немецкая класс 
 
 
 
 
 

   4. Революция 1848г. в Европе и русское освободительное движение.

    
После разгрома восстания декабристов  общественная жизнь в России проходила  в трудной обстановке политической реакции. Как писал А. И. Герцен, после  поражения декабристов "умственная температура в России понизилась... развитие было прервано, все передовое, энергичное вычеркнуто из жизни".

   Поражение декабристов вызвало у некоторой  части общества пессимизм и отчаяние. Отражением этих настроений явились  знаменитые "Философические письма" П. Я. Чаадаева (1794 - 1856), в которых  он высказал самые мрачные взгляды  на прошедшее, настоящее и будущее  России.

   П. Я. Чаадаев был замечательной  личностью. Друг А. С. Пушкина и А. С. Грибоедова, он в 1819 г. вступил в  декабристское общество Союз благоденствия, хотя участия в делах его и  не принимал. Это был высокообразованный и одаренный человек. В феврале 1821 г. он демонстративно вышел в отставку, хотя его ожидала блестящая военная  карьера, и в 1823 - 1826 гг. находился  в заграничном путешествии по Англии, Франции, Италии, Швейцарии  и Германии, где познакомился со знаменитыми философами того времени. По возвращении в Россию во время  обыска на границе у него обнаружили "разные непозволительные книги  и подозрительные бумаги". Чаадаев  был взят под арест и подвергся  допросу: его подозревали в связях с декабристами, что он решительно отрицал. За недостатком "улик" был  освобожден.

   Свои  настроения Чаадаев выразил в  цикле "Философических писем", написанных в 1829 - 1831 гг. на французском языке. Первое "Письмо", которое излагало основные положения, развитые потом в последующих  письмах цикла, опубликовал в 1836 г. московский журнал "Телескоп". Оно произвело сенсацию. "Письмо" содержало систему историко-философских  раздумий Чаадаева, покоившихся, как  он писал, на "истине христианского  учения". Чаадаев выступил с суровой  критикой социальных и нравственных основ существующего в России общественно-политического строя. Рассматривая прошлое и настоящее Росии, он делал пессимистические выводы относительно ее будущего. "Поколения и века протекли без пользы для нас, - писал  Чаадаев. - Глядя на нас, можно было бы сказать, что общий закон человечества отменен по отношению к нам. Одинокие в мире, мы ничего не дали миру, ничему не научили его; мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих, ничем не содействовали прогрессу человеческого разума, и все, что нам досталось от этого прогресса, мы исказили... Мы не дали себе труда ничего выдумать сами, а из того, что выдумали другие, мы перенимали только обманчивую внешность и бесполезную роскошь... Если бы дикие орды, возмутившие мир, не прошли по стране, в которой мы живем, прежде чем устремиться на Запад, нам едва ли была отведена страница во всемирной истории. Если бы мы не раскинулись от Берингова пролива до Одера, нас и не заметили бы".

   Николай I, прочитав статью ("Письмо") Чаадаева, отозвался о ней так: "Нахожу, что содержание оной - смесь дерзостной бессмыслицы, достойной умалишенного". "Телескоп" был закрыт, его редактор Н. И. Надеждин сослан в Усть-Сысольск, пропустивший статью цензор (ректор Московского  университета А. В. Болдырев) отстранен  от должности. Чаадаева официально объявили "сумасшедшим" (первый в России человек, объявленный "сумасшедшим" по политическим мотивам), за ним установили "медико-политический надзор". В  течение нескольких лет на дом  к Чаадаеву являлись врачебные и  полицейские чины для "свидетельствования его умственного состояния". Эта  неуклюжая акция властей по отношению  к Чаадаеву резко подняла его  популярность в московских кругах. Никто не верил в его "сумасшествие", в том числе и доктор, посещавший Чаадаева.

   Герцен  писал в "Былом и думах", что "Философическое письмо" Чаадаева произвело сильное впечатление  на передовую Россию того времени. Это  был, по его словам, "выстрел, раздавшийся  в темную ночь", всколыхнувший  многих и заставивший задуматься о судьбах России. Передовая Россия оценивала "Философическое письмо" Чаадаева неоднозначно. Считая положительным  сам факт протеста автора против мрачной  николаевской действительности и постановку вопроса о судьбах России, она  осудила пессимизм Чаадаева, его  негативное отношение к прошлому России и неверие в ее будущее. Герцен расценивал письмо Чаадаева как "голос из гроба". А. С. Пушкин направил Чаадаеву письмо, в котором выражал  решительное несогласие с его  взглядами. "Я далеко не восторгаюсь  всем, что вижу вокруг себя, - писал  Пушкин, - но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь  другую историю, кроме истории наших  предков, той, какой нам Бог ее дал". П. А. Вяземский указывал, что  нельзя смешивать официальную власть и народ. Впоследствии в рукописи "Апология сумасшедшего" (1837) Чаадаев  признал односторонность и несправедливость своих суждений об отсутствии будущего у России. Он писал, что Россия будет  призвана сказать миру свое слово, "решить большую часть проблем общественного  порядка".

   Первые  годы после восстания декабристов  были временем деятельности небольших  кружков, в основном студенческой молодежи, малочисленных по составу, быстро раскрываемых полицией. Этот так называемый кружковый  период конца 20-х - начала 30-х годов XIX в. в освободительном движении был связан не только с усилением реакции, но и с изменением самого состава участников. На смену декабристам пришла в основном студенческая молодежь, полная революционного задора, но с не совсем еще ясными взглядами и без опыта конспиративной работы. Эти люди рассматривали себя продолжателями и наследниками декабристов, предпринимали робкие попытки возродить их дело. Наиболее известны студенческие кружки Московского университета, который после восстания декабристов становится главным центром общественно-политической жизни страны. С ним были связаны первые выступления Герцена, Огарева, Белинского. Из Московского университета вышли многие славянофилы и западники.

   Николай I настороженно следил за Московским университетом. Во время своей коронации в  сентябре 1826 г. он узнал о распространении  крамольной поэмы "Сашка", автором  которой оказался студент университета А. И. Полежаев. Царь сам расследовал  это дело, лично допрашивал Полежаева  и распорядился отдать его в солдаты. Появление в стенах университета этой поэмы царь рассматривал как "следы" 14 декабря 1825 г.

   В 1830 г. в Московском университете сложился кружок "казеннокоштного" студента В. Г. Белинского под названием "Литературное общество 11-го нумера" (кружок собирался  в комнате No 11 общежития для "казеннокоштных" студентов). На собраниях кружка много  читали и спорили на литературные темы, члены кружка переписывали запретные  стихи Пушкина, Рылеева и Полежаева, сами сочиняли вольнолюбивые произведения. Среди них была драма "Дмитрий  Калинин", написанная Белинским и  обсуждавшаяся в кружке. Слабая в  художественном отношении, она содержала  резкий протест против крепостнических  порядков в России. Текст драмы  Белинского стал известен университетскому начальству, которое в 1832 г. поспешило  исключить ее автора из университета под предлогом "слабого здоровья" (Белинский по болезни пропускал  занятия) и "по ограниченности способностей". В 1834 г. раскрыт полицией кружок Герцена  и Огарева. Официально их обвиняли в "пении пасквильных песен", подслушанных доносчиком. Герцен был  арестован, сослан в Пермь, затем  в Вятку, а в 1837 г. по ходатайству  В. А. Жуковского переведен на службу во Владимир. Огарева сослали в  Пензу, остальные члены кружка отданы под надзор полиции.