Особенности влияния Интернет-технологий на события «арабской весны»

Хантингтон  не только определил периодизацию волн демократизации и волн отката, но и  охарактеризовал те процессы (включая  причины), которые предшествовали им до и после возникновения⁶. Он пришел к следующим выводам. Это, во-первых, вывод о том, что процесс демократизации определяется совокупностью большого числа различных факторов, которые требуют комплексного анализа. К числу этих факторов, а их более 20, относятся: уровень и характер экономического, социального, культурного и религиозного развития, позиция правящей элиты, международная обстановка и др.

Во-вторых, это  вывод о причинах волн «отката». Это и слабость демократических  ценностей в элитах и обществе; экономический спад и кризисы, ведущие к социальным конфликтам и росту популярности идей авторитарного правления; социальная и экономическая поляризация общества; внешнее влияние и др.

С  70-х гг. увеличился рост процесса упадка авторитарных режимов. Высшей точкой этого процесса, определенного С. Хантингтоном "третьей стадией демократизации", был упадок на грани 80 - 90-х гг. коммунистических диктатур в СССР и Восточной Европе. Указанная проблема не считается новой. Такие проблемы демократизации появились в послевоенный период в Германии и Японии. Позже такие же проблемы появились перед государствами Южной Европы - Испанией,  Грецией, а кроме того в Латинской Америке.

Теория "третьей  стадии демократизации" была опосредована не без участия труда А. Тоффлера "Третья волна", темой которого было изменение во всех формах  жизни под воздействием  информационной революций⁷. Таким образом, начало исследованию таких периодов стала работа Данхарта Растоу "Переходы к демократии: попытка динамической модели". Растоу определил цель исследовать, как государства переходят от одного режима к другому и каким образом одни  демократии приходят в упадок, а другие позитивно развиваются. Растоу не принял модернизационную теорию, в которой необходимость  демократии определялась как тенденция социально-экономического движения (Липсет), характерные черты  культуры (Алмонд, Верба), изменения социальной и политической составляющей общества (Р. Даль). Указанные теории, по Растоу, не определяли движения перехода. Растоу не принял тезис об определенности перехода к демократии в определенные исторические моменты в некоторых государствах одинаковыцми факторами.

Растоу определил  переход как отдельный этап  развития, "интервал времени от конкретно  определенного перед переходом  до конкретно определенного после  перехода"⁸. Он заявил, что для возникновения теории перехода к демократии  необходим анализ нескольких фактов для определения конкретной модели перехода. Растоу  исследовал внутриполитические и внешнеполитические тенденции демократизации, исключая из исследования государства, где переход был определен изменениями, влияющими извне.

Теория "третьей  волны" позиционируется на конкретных предпосылках. Во-первых, переход определяется как глобальная деятельность, т.е. между  некоторыми переходными действиями и сферами демократизации необходимо, кроме того, выделить объединяющие признаки, но и исследовать их как возможные факты мирового общественного движения. Таким образом, на характер переходных действий оказывают давление не только  исторические,  социальные факторы, но и международные процессы.

Во-вторых, указанная  теория демократизации определяет демократию как самодостаточность, не сопрягая ее возникновение с конкретными, строго определенными целями. В жизни  демократические факторы часто  сопряжены с определением экономических и социальных целей. Демократия считается мерилом культуры и позитивности социально-политического режима, базой общественной жизни и ее рычагом.

В-третьих, теория позиционируется на концепции плюральности необходимых демократических сфер.

В-четвертых, демократизацией деятельность политических изменений не определяется, т.е. ученые определяют как необходимость реверсивного направления, так и неизбежность "четвертой стадии демократизации".

В отличие от Хантингтона, Ф. Шмиттер определил  четыре волны глобальной демократизации. Первая, по его мнению, берет начало с революций 1848 г., после которых к 1852 г. многие страны (в частности, Франция, Германия, Австро-Венгрия) вернулись к автократическим формам правления; вторая — после Первой мировой войны, когда в Восточной и Центральной Европе возникли новые государства, в ряде которых установились демократические формы правления; третья волна началась после Второй мировой войны, когда на карте мира появилась большая группа стран, поэтапно освобождавшаяся от колониальной и полуколониальной зависимости; четвертая берет начало с военного переворота 1974 г. в Португалии, приведшего к демократическим преобразованиям⁹.

Особая роль в процессе перехода уделяется различного рода факторам социальной инженерии, таким, как конструирование политических институтов и конституционного строя, рецепция принципов правовых систем, формирование нового типа культуры.

С. Хантингтон определил  структуры демократизации:

1. Циклическая  модель. Предполагает смену демократических  и других режимов при  позитивном характере направленности политической политической элиты к демократизации. Таким образом определенные населением правители либо заменяются военными, либо непосредственно захватывают власть.

2. Классическая  модель. Предусматривает поэтапное сужение монархического правления, увеличение прав. Парламент определяется  законодательной властью и осуществляет надзор за правительством.

3. Диалектическая  модель. Предусматривает нестабильность  переходных  режимов, но изменения  к демократии происходят под  воздействием уже готовых для  нее предпосылок¹⁰.

Таким образом, С. Хантингтон определяет, что имеет  возможность для существования  демократия в силу структуры "прерванной демократии"  или структуры "прямого перехода". Указанные модели расширяет Ковлер А.И., определяя, что послевоенное время дает факты многих направлений демократизации:

1. Редемократизация  после  оккупации.

2. Реформы общественных институтов после войны.

3. Становление  демократии посредством иностранных  оккупантов.

4. Изменение  авторитарных режимов  монархом.

5. Демократизация  сверху.

6. Революция ¹¹.

Сейчас концепция "демократического транзита" несет  в себе большое число позитивных возможностей. В силу указанной концепции можно определить ход общественной жизни как независимо изменяющийся фактор, социальная обусловленность общественных  институтов. Конкретно транзитологическая парадигма анализа политической деятельности становится базовой для исследования нестабильных, но  остающихся неоднозначными систем в их кульминационный  период деятельности - поиска наиболее позитивной формы деятельности¹². Транзитология связывает глобальные общественные, долгосрочные направления развития и локальную деятельность. Сама теория демократического транзита определена только для исследования перехода стран от авторитарного к демократическому строю. Теория не задействует все множество поставторитарного существования, не исследуя необходимости редемократизации. Нет конкретного направления демократизации. Во многих государствах смена  режимов осуществляется неодинаково. Переходное государство  в границах парадигмы транзитологии исследуется как заключительная фаза изменения тоталитарной системы и реализация процессов ее распада для становления  демократического государства. Но мировая практика имеет специальные формы  демократизации.  Китай опосредует свою форму развития демократии, которая является авторитарной демократией¹³. Спецификой указанного явления считается то, что Китай определил авторитарный режим в полном объеме. Постепенно определилась политика определения ключевых признаков демократии, как существование среднего класса,  открытость  миру и т.д.

Парадигма модернизации как движения к современности есть утверждение всеобщности ценностей и институтов Модерна в их европейском варианте. Институты и ценности западного Модерна трактуются как универсальные, к которым «естественным образом» должны прогрессировать все народы мира. Отклонения от либеральной демократии осмысляются как временные патологии, никоим образом не отменяющие универсальности институтов демократии, прогресса, свободы, конкуренции, поскольку любая политическая патология может и должна быть излечена¹⁴.

В наиболее радикальном  виде парадигма модернизации представлена транзитологией, исходящей из аксиомы о неизбежном преобразовании любого недемократического общества в демократическое. Фабула подобного перехода воспроизводит архетипический сюжет о наступлении «золотого века» («конца истории») через достижение всемирного «гражданского» либерально-демократического состояния. В данном случае ценностный политический идеал отождествляется с вполне конкретным политическим устройством западных стран. Соответственно, все внимание теоретиков сосредоточивается на разрыве между должным и действительным. Рефлексия относительно ценностей и норм политики отпадает за ненадобностью, ибо таковые предписаны изначально.

Первое десятилетие  посткоммунистических исследований поставило  ученых, занимающихся регионом, перед необходимостью ответить на вопросы, связанные с их научной деятельностью. Во-первых, научные круги и общественность были озабочены адекватностью понимания проходивших на посткоммунистическом пространстве процессов, поскольку парадигмы развития государств Восточной и Центральной Европы и постсоветских республик оказались достаточно сложными и часто непредсказуемыми. А, во-вторых, пересмотру подверглись подходы и методы, широко используемые в западных общественных дисциплинах при изучении трансформации и «транзита». В частности, критическому анализу была подвержена транзитология, особое теоретическое направление, объясняющее «переход» от авторитаризма к демократии¹⁵. Философский фундамент транзитологии опять-таки связан с теорией модернизации, но между ними наблюдается, как то ни парадоксально, совсем другая связь. Российский исследователь Б. Г. Капустин говорит о парадигмах теории модернизации, под которыми он подразумевает «дотеоретическую конструкцию», задающую скорее стиль, чем содержание мысли. К элементам парадигмы теории модернизации он относит представление об истории как о движении вперед, к лучшему миру; признание единой рациональности как того, что способствует этому продвижению вперед; понимание культурной однородности как нормы и разрешение плюрализма только в незначимых сферах, никоим образом не угрожающих демократии и институту частной собственности; имморализм, поскольку преставление о единственно возможной рациональности освобождает от этического выбора.

Несмотря на тесную взаимосвязь, проблемы «транзита» и политического режима заслуживают того, чтобы рассмотреть их по отдельности. В 1990-е гг. большое влияние на исследователей оказала идея «третьей волны» демократизации, принадлежащая С. Хантингтону. Итоги «третьей волны демократизации», выразившиеся на постсоветском политическом пространстве в фактической реставрации некоторых элементов ancien regime, что шло вразрез с прогностическими моделями теории транзита, нанесли мощный удар по укреплявшемуся все предыдущее время фундаменту политической транзитологии. Все чаще стали раздаваться голоса о теоретической несостоятельности этого исследовательского направления, об ангажированности и идеологизированности его аналитических схем, о «ретроспективности» транзитологии – ее склонности описывать процессы a posteriori и неспособности давать практические рекомендации для эффективного управления и оптимизации текущих демократических трансформаций; о том, что транзитология должна быть изжита как рудимент обанкротившейся теории модернизации. В то же время, бескомпромиссная критика транзитологии зачастую основывалась на поверхностном знании ее объяснительных схем и аналитических моделей или же ввиду субъективного неприятия ее исходных посылок¹⁶.

В литературе отмечается, что первые подступы к оформлению транзитологической проблематики можно датировать концом 1960-гг., когда, в частности, вышли исследования С. Хантингтона, посвященные анализу преобразований обществ. Начало современной транзитологии можно условно связать с публикацией в 1970 г. статьи Д. Растоу «Переходы к демократии: попытка динамической модели» (см.: [38]). Эта работа обозначила завершение периода вызревания транзитологии в чреве господствовавшей с конца 1950-х гг. знаменитой теории модернизации. Появление большинства работ этого периода было вызвано осознанием необходимости концептуализации целой волны переходов к демократии в Южной Европе в 1970-гг. (Португалия, Испания, Греция) и Латинской Америке в 1980-х гг. (Аргентина, Бразилия, Чили, Уругвай). Мощное влияние теории С. М. Липсета на зарождавшуюся транзитологию обусловило на первом этапе преобладание структурного подхода к осмыслению предпосылок и движущих сил демократического транзита. Важное событие этого периода – выход четырехтомного труда под редакцией Г. О’Доннелла, Ф. Шмиттера и Л. Уайтхеда «Переходы от авторитаризма» (1986). В первом томе этого исследования – «Предварительные заключения о нестабильных демократиях» – был в общей форме сконструирован категориальный аппарат современной транзитологии. Совсем не удивительно, что в этих построениях явственно проглядывала «воскресшая» теория модернизации.

Второй этап отметился  выходом классических работ по теории и практике демократических транзитов  – «Третья волна» (1991) С. Хантингтона  и «Демократия и рынок» (1992) А. Пшеворского, «Проблемы демократического транзита и консолидации» (1996) Х. Линца и А. Степана, «Динамика демократизации» (2000) Д. Придхэма и других исследований. Появление фундаментальной монографии Л. Даймонда «Развитие демократии: на пути к консолидации» (1999) явилось свидетельством возрастания интереса к изучению консолидации демократии¹⁷.