Категория бытия в философии

Кратко скажем о концепции бытия у Бертрана Рассела. Рассел пытался снять противопоставление объективного и субъективного существования в понятии «существование вообще». Существует только один «реальный мир», а воображение Шекспира — его часть; аналогично — реальны мысли, которые возникали у него, когда он писал «Гамлета». Точно так же реальны наши мысли, когда мы читаем эту трагедию. Это скорее лежит в русле традици­онно-рационалистическом, чем философия «экзистенции», но вы­ражает ту же тенденцию — преодоление ограничений, идущих от Нового времени.

Бытия мира как выражение его единства.

Итак, внутренняя логика проблемы бытия (которой во многом соответствует история ее философского анализа) вела философию от вопроса о существовании мира «здесь» и «те­перь» к вопросу о непреходящем (или прехо­дящем) существовании мира как бесконечно­го (или ограниченного) целого. Философы, далее, обнаруживали, что мир, с одной сто­роны, неоднороден именно в его существова­нии: в целом он непреходящ, но отдельные его предметы и состояния преходящи. Бытие мира как целого неотделимо от бытия в мире всего, что существует. Но между бытием мира и бытием в мире отдельных вещей, состоя­ний, существ (то есть сущих, если говорить на философском языке) имеются, таким об­разом, и различия. С другой стороны, мир как раз в его существовании образует неразрыв­ное единство, универсальную целостность. Отсюда второй аспект философской пробле­мы бытия, который связан с вопросом о един­стве мира.

Мир существует как непреходящее един­ство вне и независимо от воли и сознания че­ловека. Однако проблема возникает потому, что люди, практически действуя в окружаю­щем мире, связывая благодаря своей деятель­ности преходящее с непреходящим, прежде всего должны раскрыть для себя эти объек­тивные отношения единства в многообразии. Кроме того, им приходится постоянно «встра­ивать» в единый, целостный мир созданные им отдельные предметы, конкретные целост­ности, отношения.

Человек в повседневной жизни, в практи­ческой деятельности склонен к поиску свое­го единства с природой, с другими людьми, с обществом (каждый из нас знает это по свое­му опыту). В то же время ему достаточно оче­видны существенные различия между вещ­ным и духовным, природой и обществом, между собой и другими людьми. И все же человеку важно найти и обрести общее меж­ду различными проявлениями окружающего мира. Тем более что в нем самом слиты в не­разрывное единство тело и дух, природное и общественное.

Именно в силу этого подход к миру как единству многообразного — природно-вещного и духовного, природного и обществен­ного — обязательно должен был родиться в человеческой практике, а затем стать и про­блемой культуры. В философии был постав­лен вопрос о всеобщем — общем для всего. Отвечая на него, философы издавна пришли к выводу: предметы природы и идеальные продукты (мысли, идеи), природа и общество, различные индивиды едины, сходны прежде в том, что они «есть», наличествуют, име­ются, «присутствуют», существуют, при­чем не только в их различиях, но и в рамках совокупного, единого существования мира.

Это и было философским открытием про­блемы бытия — толчком к анализу того, в чем именно состоит единство мира, к поиску его необходимых предпосылок, без чего невоз­можно раскрыть мировое единство. После открытия проблемы бытия как таковой пред­полагается дальнейшее движение от исследо­вания предпосылок единства мира в его су­ществовании (бытия) к раскрытию всех от­тенков и аспектов его единства. Связь и раз­личие между философскими понятиями бытия и единства, единого явились причиной того, что одни философы возвышали бытие над Единым (Платон), а другие (например, Плотин) считали, что Единое возвышается над всем, в том числе и над бытием. Пока речь идет о бытии как таковом (философы гово­рят: о «чистом бытии»), нецелесообразно сра­зу разбирать вопрос о том, как именно суще­ствуют различные целостности, входящие в единое бытие.

Итак, второй аспект философской пробле­мы бытия состоит в следующем: природа, человек, мысли, идеи, общество равно существуют; различаясь по формам своего суще­ствования, они прежде всего благодаря свое­му существованию, наличию образуют цело­стное единство бесконечного, непреходяще­го мира. Иными словами, существование, спе­цифическое наличие, «присутствие» всего, что есть, было и будет в мире, — это выраже­ние единства мира, а констатация этого су­ществования — начальный этап анализа, проблемы бытия. Еще раз надо подчеркнуть: бытие как философское понятие не тожде­ственно существованию мира и всего, что в мире имеется. Бытие — это мысль о всеобщ­ности, всеобщей связи между всем, что су­ществовало, существует, будет или может су­ществовать.

Мир как совокупная реальность.

Установив, что различные целостности, имеющиеся в мире, — природа, человек, все созданное им, включая его мысли и идеи, об­щество, — равно существуют, наличествуют, следуя внутренней логике движения мысли о бытии, нельзя не признать: природа как це­лостный универсум была, есть и будет; чело­век, общество, когда-то возникнув, с тех пор были, есть и, надо надеяться, будут. Отсюда вытекает важное следствие: мир вообще (и все, что в нем существует) именно во внут­ренней и объективной логике существования и развития, то есть реально, предпослан со­знанию и действию конкретных индивидов и конкретных поколений людей.

Из этой реальной предпосылки отдельный человек на практике исходит так же определен­но, как и из простого факта наличия мира. Не просто мысль о том, что мир есть, постоян­но наличествует, но и о том, что мир, как таковой, в различии и единстве его основных целостностей является реальностью для со­знания и действия каждого человека, каждого поколения, — вот еще один, третий смысло­вой аспект философской проблемы бытия.

Совокупная реальность, как она есть для отдельных индивидов и поколений людей, включает: вещи, процессы природы, еще не освоенные человечеством (таких на Земле все меньше, а в космосе — бесконечное, необоз­римое множество); вещи, процессы, созданные человеком из материала природы (таких на Земле и даже в космосе все больше); обще­ственную жизнь — отношения людей, их уч­реждения, идеалы, принципы и идеи; индиви­дов в непосредственном процессе их объектив­но протекающей жизнедеятельности.

Человеку, таким образом, приходится счи­таться с реальностью как с совокупной (и рас­члененной) целостностью, то есть именно как с единым, обладающим собственной ло­гикой существования и развития бытием. И даже в тех случаях (а быть может, особенно в таких случаях), когда люди вынашивают пла­ны коренных преобразований реальности, настоятельно требуется понять, что именно есть, наличествует и как оно «есть», каковы объективно возможные рамки преобразова­ния, тенденции развития реальности. В исто­рии и в деятельности отдельных людей, прав­да, нередки случаи, когда волюнтаристски и субъективистски игнорируется внутренняя логика существования и развития реальнос­ти, то есть бытийная логика. Но реальность рано или поздно мстит за то, что с нею не счи­таются или считаются в недостаточной мере. Это очень важно учитывать сегодня, когда в нашей стране, как и в других странах, развер­тываются коренные преобразования, глубокие реформы социальной жизни.

Жизнедеятельность каждого отдельного человека — реальность и для других людей, и для него самого. Согласитесь, каждый из нас вынужден относиться к своему телу и духу (к генетическим задаткам, предрасполо­жениям, привычкам, навыкам, желаниям, склонностям, надеждам, идеям, мыслям), к своему прошлому, настоящему и будущему, к взаимосвязи с другими людьми и обществом как к особой реальности, независимой цело­стности, что на философском языке и значит: как к особому бытию. Реальностью, и очень важной, являются для нас и другие люди. Сознание индивидов постигает также и эту реальность. Сознание человека, поскольку оно является также и самосознанием, вклю­чено в его индивидуальное бытие, и тем са­мым оно улавливает через это бытие общие черты индивидуального бытия других лю­дей.

Важно подчеркнуть, что не только природ­ное, но и духовное, идеальное осваивается на практике и осмысливается в философии как наличное, данное, стало быть, как имеющее характер особой реальности. С духовными процессами и продуктами, если они есть, су­ществуют, всем нам приходится считаться не менее, чем с предметными, вещными реали­ями жизни. Следовательно, включение духов­ного, идеального в совокупную реальность бытия — факт человеческой жизни.

Общий вывод: третий аспект проблемы бытия связан с тем, что мир в целом и все, что в нем существует, есть действитель­ность, которая имеет внутреннюю логику своего существования, развития и которая реально предзадана сознанию, действию от­дельных индивидов и поколений людей.

Специфика размышлений о бытии.

Трудности осмысления бытия связаны со следующим обстоятельством. В обычной жизни мы только через конкретные свойства узнаем, какова вещь или каков человек. А здесь получается иначе: чтобы понять, что такое бытие как таковое, нужно отвлечься от конкретных и даже от общих свойств! На пер­вый взгляд это кажется весьма необычным. Но ведь каждый может заметить, почувство­вать, что о бытии нельзя говорить так, как мы говорим о конкретных предметах; например, что бытие — большое или малое, красное или зеленое... Дом может быть красным или белым, но салю его бытие как дома не может быть красным, белым, вообще как-то окрашенным. О бытии нельзя говорить и так, как мы гово­рим о мыслях или о людях, — что оно глубо­кое или поверхностное, доброе или злое...

  Чувство языка сразу предостерегает про­тив этого, как бы обращая нас к специфике необычного понятия. Ибо слово «бытие» уже и в обычном разговоре фигурирует во всеобщем смысле, настраивая на философский лад. И хотя размышления о бытии отталкиваются от самой простой жизненной предпосылки — от нашей уверенности в том, что мир суще­ствует, — достаточно произнести слова «мир», «окружающий мир», «бытие», как речь и мысль и без специальных усилий с нашей сто­роны «переносят» нас на особый уровень раз­мышления: мы отвлекаемся от отдельных предметов, их конкретных признаков и состо­яний. Так что и обычный человек в его повсед­невном существовании, не выключаясь из по­тока жизни, пользуется названными предель­но общими понятиями и, собственно говоря, уже философствует — независимо от того, за­мечает он это или нет. Благодаря же философ­ской категории бытия, мы сознательно пере­носим нашу мысль на высокий уровень абст­рагирования, предельный из возможных. Ведь мы не только отвлекаемся от каких-либо пред­метов, состояний с их вполне конкретными признаками и свойствами. Сначала мы отвле­каемся от различий между природой и чело­веком, телом человека и его духом, индивида­ми и обществом. Затем мы ищем общее меж­ду всеми ими, то есть, собственно, всеобъединяющую, предельно общую мировую связь. Результат этих поисков и запечатлевает философия с помощью категории «бытие», а также примыкающих к ней категорий.

Научиться употреблять категорию бытия в соответствии с ее спецификой, с ее особой ролью в философии в частности, — значит избежать некоторых ошибок. Например, стро­го философски неправильно представлять себе бытие по аналогии с непосредственным существованием предметов или мыслей. Не­верно изображать бытие в виде предметов, предметных сфер или «сферы сфер». Про­тивоположная ошибка — понимание бытия как чистой мысли, идеи, помещенной где-то в особом мире, отдельно от мира реаль­ного. Однако такие понимания встречались в истории философии в прошлом, встреча­ются и сегодня.

Понимание бытия как такового через его предметные изображения, уподобления уста­рело, но не оставлено в далеком прошлом. Философы и не философы и сегодня нередко толкуют те общие связи, которые фиксируют­ся с помощью категории бытия как особые «предметы» или предметные сферы. Такой подход можно было бы назвать «натурализа­цией» бытия. Противоположный подход — идеалистический. Например, Платон отрывал всеобщие связи мира от самого мира, превра­щал бытие в идею, ведущую «самостоятель­ную» жизнь где-то «на хребте неба».

В этой связи особенный интерес представ­ляют те мысли и формулировки великих фило­софов, которые помогают уяснению совершен­но специфических смысловых оттенков, при­сущих философскому понятию бытия, которые направлены против превращения этой абстрак­тной, или сущностной, категории в некое, вы­ражаясь словами Аристотеля, «специальное бытие». По этой причине сам Аристотель не просто отделил «вечное», «неизменное» бытие от других категорий (например, от категорий сущности, субстанции), но как бы поставил его над всеми ими. Вместе с тем сущность, по Ари­стотелю, связана с бытием, воплощает его. И понятно почему: бытие — предельно абстрак­тное, всеобщее, то есть сущностное понятие, или сущностное «измерение» мира.

Разговор о бытии, таким образом, являет­ся предельно отвлеченным, абстрактным. Это нередко считают недостатком, который сле­дует преодолеть. И если философствование о бытии вырождается в схоластику, оторван­ную от жизни, то ее, разумеется, надо пре­одолевать. Но совсем другое дело — восхож­дение к предельной обобщенности анализа. Без этого нет философского размышления, в особенности в учении о бытии. Оно помога­ет развивать особые способности человечес­кого ума — умение выявлять и изучать связи, предельно общие для каждой области дей­ствительности и для действительности в це­лом. Отсылку от отдельного конечного бы­тия к бытию как таковому, взятому в его со­вершенно абстрактной всеобщности, следу­ет рассматривать как самое первое теоретическое и даже практическое требова­ние, утверждал Гегель.

  Чтобы убедиться в этом, снова вспомним о языке. Сколько раз в день, говоря о вполне конкретных вещах, мы употребляем глагол «быть», предложения со связкой «есть», столько же раз мы как бы автоматически встраиваем это конкретное в общие отноше­ния бытия, или, как иногда выражаются фи­лософы, в «бытийственные» отношения. Раньше над такими привычными автоматиз­мами задумывались разве что теоретизирую­щие лингвисты и философы. Но когда чело­век стал создавать самые современные дума­ющие машины, потребовалось, в частности, решать вопрос о том, как в сознании и в язы­ке осмысливаются и фиксируются указанные бытийственные отношения.