Права и свобода людей с ограниченными возможностями жизнедеятельности: развитие международных и отечественных правовых основ

В первой половине XIX века судьба слабоумных мало волновала широкие круги  общества, со стороны властей чинились препятствия в осуществлении  тех мероприятий, которые предпринимались  по инициативе отдельных энтузиастов. Дело в том, что в то время глубоко  отсталые еще не представляли большой  социальной опасности вследствие их беспомощности и ограниченных контактов  с окружающими.

В полную меру необходимость общественной помощи слабоумным была осознана лишь во второй половине XIX века — в период интенсивного развития капитализма, усиления эксплуатации и обострения в этой связи тех социальных причин, которые  порождают аномальное детство.

В этот же период более остро  встали такие социальные проблемы, как преступность, нищенство, борьба с которыми неотделима от проблемы общественной помощи слабоумным [13].

Первая научная классификация  душевных заболеваний. Но ни инквизиция, ни костры не могли задержать развитие тех тенденций, которые все более укреплялись во взглядах ученых, в том числе и врачей.

Подлинно научные воззрения  пробивали себе дорогу в героической  борьбе с церковью. И в итоге  в период средних веков произошло  довольно значительное развитие научных  знаний.

Уже в XIV—XV веках стали  постепенно восстанавливаться понятия  древних греков и римлян о душевных болезнях. Даже теологи стали признавать роль мозга в происхождении помешательств.

В мрачные годы инквизиции современник Галилео Галилея  и Джордано Бруно профессор медицины в городе Базеле Феликс Платтер (1537—1614) посещает монастыри, тюрьмы, ведет наблюдение за душевнобольными, которые иногда находились в этих учреждениях. В  эти годы врачи имели возможность  наблюдать душевнобольных и слабоумных в специально созданных для них  домах. Такие дома впервые появились  в XIV веке. С XV века для названных  выше лиц стали открывать и  лечебницы.

Во всех этих учреждениях  ничто даже отдаленно не напоминало лечение. Это были, как тогда говорили, «места ужаса и безнадежности». Пытки  и наказания были учреждены в  качестве основных лечебных мероприятий.

Наблюдения Платтера за душевнобольными  были опубликованы в его трудах, увидевших свет уже после его  смерти. В 1614 г. была издана книга «Наблюдения», а в 1625 г. «Медицинская практика». В  этих трудах Платтер дает первую из известных психиатрам классификацию  душевнобольных. Среди душевнобольных он выделяет четыре группы. В числе  признаков, лежащих в основе классификации, Платтер указывает такие, которые  характеризуют различные нарушения  интеллекта, эмоций и физического  состояния больного. Эти нарушения  могут характеризоваться ослаблением  или усилением, исчезновением или  извращением той или другой психической  функции, точнее — сознания. Важно, что все эти симптомы Платтер связывает с анатомо-физиологической этиологией: наследственностью, травмами головы, с нарушениями кровообращения, с отравлениями наркотиками, со старостью и другими факторами.

Среди выделяемых Платтером четырех  групп душевных болезней особый интерес  для олигофренопедагогики представляют первая и третья группы.

Первая группа именуется Платтером mentis imbecillitas. К ней он относит лиц  с разными степенями нарушения  интеллекта, памяти, воображения. Платтер  считал, что если нарушены эти способности, возникает высшая степень слабоумия; избирательное нарушение воображения  порождает малоспособность, примитивность; чисто интеллектуальные нарушения  приводят к потере способности осуществлять суждение, быть критичным и правильно  оценивать обстановку.

В третьей группе душевных болезней (mentis alienatio) Платтер выделяет форму  врожденного помешательства — глупость. Дети этой категории плохо соображают. У некоторых из них речь нарушена или вообще отсутствует. Наблюдаются  физические недостатки. Для этих детей  характерны непослушание и упрямство.

Таким образом, Платтер был одним  из первых психиатров, который выделил  среди душевных заболеваний формы, характеризующиеся стойкими нарушениями  интеллекта. В дальнейшем эти формы стали называться слабоумием [13].

    Отношение к «детям-калекам», выжившим  в результате благоприятных обстоятельств  или хорошего родительского ухода,  а таких, согласно историческим  свидетельствам, все же было немало, оказывалось подчас терпимым. Мы  объясняем это тем, что дети-уроды  представляли в глазах окружающих  известную экономическую ценность. Многих слепых мальчиков в  Риме учили нищенствовать или  продавали как гребцов, слепые  девочки становились рабынями  эскорт услуг. Умственно отсталых  людей продавали как рабов,  использовали в качестве гребцов,  а иногда специально калечили, чтобы вызвать больше жалости  и сочувствия и увеличить их  ценность как объектов благотворительности.  Зачастую аномальные люди использовались  в Риме для развлечения; богатые  семьи держали умственно отсталых  в качестве шутов. Так, Сенека, бывший в одно время учителем  Нерона, упоминает о слепом слабоумном (fatua), принадлежащем императрице.  Ко второму веку содержание  в доме людей с уродствами  для развлечения приобретает  у римлян все большую популярность. В городе существовал даже  специальный рынок, где можно  было купить безногих, безруких  или трехглазых людей, гигантов, карликов или гермафродитов [7].

Как свидетельствуют литературные источники, на протяжении многих столетий слепые жили преимущественно за счет подаяний, более того, составляли своего рода касту среди нищенствующих  странников. Слепота (врожденная или  приобретенная) не мешала незрячему  общаться с окружающими, воспринимать “слово Божье”, но делала человека очевидно беззащитным в глазах окружающих. Вплоть до XIX в. слова “слепец” и  “нищий” осознавались европейцами  как синонимы, и естественной общественной реакцией долгое время оставались милостыня  и призрение [8]. Однако зарождение сурдопедагогической мысли в древнерусском обществе было связано с такими особенностями, которые позволяют говорить о ее национальной самобытности. Эти особенности заключались прежде всего в отношении к глухим. Оно было гуманным и выражалось в сочувствии к глухим детям и заботе об их судьбе.  Будучи, как правило, законопослушными, люди с глубокими нарушениями зрения не вызывали агрессивного отношения к себе со стороны окружающих и являлись в этом плане исключением. Что касается глухонемых, то с античных времен законом отрицалась их дееспособность, а в средние века их положение даже усугубилось. Католическая церковь трактовала глухоту как Божье наказание, что предопределяло изоляцию глухого ребенка с момента рождения от общества. Призрение церковью и монастырями глухих, как и всех «калечных», все более приобретало показной и небескорыстный характер.

Проявившееся в организации  общественного призрения и законодательстве гуманное отношение к глухим детям, идущее от народной педагогики, а также  сравнительно широких знаний о различных  степенях глухоты (на это указывает  ряд встречающихся в древнерусском  словаре слов для обозначения  разной степени нарушения слуха), послужило основой последующего развития русской сурдопедагогической  мысли. Это развитие происходило  в борьбе прогрессивных деятелей с суеверными представлениями и  религиозно-ханжеской филантропией. Наличие в древнерусском языке дифференцированных понятий глухоты, обозначавших различные состояния и степени этого дефекта, свидетельствует о том, что уже в далекой древности русские люди имели сравнительно широкие знания о глухоте и связанных с нею недостатках физического и психического развития человека. Древнерусское законодательство признавало глухих дееспособными, хотя и ограничивало их участие в судебных делах, приравнивая их к детям и душевнобольным [9].

Анализ античных и еще  более ранних законоуложений показывает, что на протяжении тысячелетий закон  воспринимал людей с грубыми  физическими и умственными недостатками как неполноценных граждан и  защищал от них общество. Формально  первым законом, предписывающим правила  в отношениях с увечными, можно  считать Ветхий Завет: "Не злословь глухого, и перед слепым не клади  ничего, чтобы преткнуться ему, бойся  Бога твоего" (Левит 19:14). Вместе с  тем в том же Левите сказано: "Никто, у кого на теле есть недостаток, не должен приступать - ни слепой, ни хромый, ни уродливый" (21:18). "Ни один человек из семени Аарона - священника, у которого на теле есть недостаток, не должен приступать, чтобы  приносить жертвы Господу; недостаток на нем, поэтому не должен он приступать, чтобы приносить хлеб Богу своему..." (21:21) [5,С.23].

Трудно  сказать, какая из Библейских заповедей  соблюдалась неукоснительное - терпимость к инвалиду или недопущение его  к таинствам. Исторический опыт показывает, что религиозные запреты в  отношении инвалидов исполнялись  строже, чем рекомендации проявлять  милосердие к ним.

Древние правовые обычаи, в значительной степени, основывавшиеся на религии, были в VII в. до н.э. заменены расширенными и кодифицированными  правовыми нормами, которые заложили основу для господствующего положения  закона как позитивного права  по сравнению с обычаем и естественной справедливостью [10]. Законы греческих  полисов не упоминают лиц с  умственными и физическими недостатками, эллины искали не юридические, а медицинские  решения проблем увечности.

Древнейшая  письменная фиксация Римского права - так называемые Законы 12 Таблиц (451 - 450 до н.э.) - свидетельствует о внимании их составителей к вопросам семейного, наследственного и соседского права [11]. Составителей Таблиц можно считать  первыми юристами, упомянувшими о  наличии в обществе людей с  грубыми физическими и умственными  недостатками. Их не интересовала природа  и причины неполноценности; их заботило судебное подтверждение факта физической или душевной ненормальности, установление возможных негативных для общества последствий. Так, закон защищал  от психически больных общественную и частную собственность. Рожденных  глухими, но способных говорить, предписывалось считать лицами, могущими выполнять  свои обязанности по закону; глухие от рождения и не умеющие говорить были признаны недееспособными и  сведены в один класс с сумасшедшими и младенцами, которые не могли  выполнить от своего имени, ни одного юридического действия. Законодательство не делало различий между глухонемыми, идиотами и сумасшедшими, приравнивая первых к людям, лишенным рассудка, вследствие чего все они не имели юридических прав [12]. Умственно отсталых (mente capti) считали неполноценными и назначали им опекунов. Римские судьи ввели в юридическую практику институт опекунства, ставший образцом для выработки последующего законодательства относительно психически и физически неполноценных людей.

Эти юридические  нормы существовали много веков. Так, император Максимиан (240 - 310) лишал  юридической силы все распоряжения глухонемых. По его закону завещание  полагалось формулировать устно  или письменно, поэтому не умеющий  писать или говорить глухой считался законом мертвым и, соответственно - бесправным [5,С.25].

Вряд  ли возможно обвинить античное законодательство в формальной или небрежной проработке нормативных актов в части, касающейся прав лиц с грубыми физическими  или умственными недостатками. Даже исходя из признания естественного  права, равенства человеческого  бытия, запрещавшего неравное обращение  к свободному и несвободному. Закон "не видел" аномальных людей, так  как являлся проекцией отношения  к этой части населения императора и сената, по мнению которых инвалиды и рабы не являлись и не могли  являться полноценными гражданами империи.

Византийский император Юстиниан I (ок. 482 - 565) кодифицировал Римское Право. Фрагменты множества предшествующих римских законов и эдиктов были сведены в многотомное законоуложение Corpus Juris Civilis (гражданское право). Юстиниан не внес почти никаких изменений в закон, относящийся к инвалидам, а лишь систематизировал древние эдикты, касающиеся психических дефектов (mente capti, fatui), глухих, немых и подверженных неизлечимым болезням людей (cura debilium). Благодаря повышенному вниманию западноевропейцев (короны, церкви, знати, суда) к Праву наследования, эта часть гражданского законодательства отличалась значительной детализацией. Обостренный и понятный интерес общества к процедуре оформления завещания обусловил включение в новый закон более широких и конкретных рекомендаций о правах лиц с отклонениями в развитии. Так, закон признавал частную собственность глухонемых, но лишал их права делать завещание, исключение делалось только для лиц, поздно потерявших слух и речь, при условии, что они могли выразить свою волю письменно. Кодекс Юстиниана впервые встал на защиту права незрячего в части составления им завещания. “Желая охранить лишенных зрения от обмана, закон этот предписывал, чтобы, составляя завещание, они заявляли свою последнюю волю в присутствии не менее семи свидетелей и нотариуса, записывающего слова завещателя. В местностях, где нет нотариуса, приглашался 8-й свидетель, исполняющий его обязанности. Подписанное слепым завещание слепой отдавал на хранение одному из свидетелей по своему выбору. Позднейшие западноевропейские законодательства, развившиеся на основе Римского Права, сохранили главное положение относительно числа свидетелей... Они касались еще грамотности и неграмотности слепого завещателя, числа лиц, удостоверяющих своей подписью его подпись...” [8,С.698].

Кодекс  Юстиниана чрезвычайно подробно классифицировал недееспособных людей, уточняя, в каких случаях и  как суду следует ограничивать их права. Например, лунатики и идиоты признавались неспособными заключить  брачный контракт; согласия душевнобольного  отца не требовалось при женитьбе его детей; человеку, имеющему невменяемых  потомков, позволялось для наследования заменять их другими лицами. В кодексе  было определено пять классов глухоты: от тех, кто не слышал, но мог говорить, до тех, кто не мог ни слышать, ни говорить.

Таким образом, наиболее проницательные педологи сами видели пороки своей  науки и подвергали ее острой критике. С помощью этой критики они  не собирались ликвидировать педологию. Они хотели исправить пороки педологии  и сделать ее более совершенной. Однако с этой задачей они не справились и справиться не могли.

Иной была критика со стороны  «антипедологов», которые брали  под сомнение и предмет педологии  и ее методологию. Но эта критика  была очень робкой, так как выраженный в любой форме скептицизм в  отношении к педологии ее активные апологеты оценивали как проявление метафизики и антимарксизма в  науке.

Особое влияние в нашей стране педология приобрела после Первого  Всероссийского педологического съезда (27 декабря 1927 — 3 января 1928).

Под давлением решений этого  съезда Наркомпрос был вынужден осуществлять широкие мероприятия по развитию так называемого педологического  движения в нашей стране, придать  педологии государственный характер в деле изучения детей и детских  коллективов, изучения я совершенствования  учебно-воспитательного процесса, в  деле организации трудового, политического  и нравственного воспитания учащихся.

Выготский сравнивает педологические диагнозы с докрепелиновской психиатрией, когда вместо вскрытия сущности болезни, ее природы давали описание проявлений болезни. Иными словами, педология констатирует то, что уже известно и очевидно без педологических исследований личности. Педология не проникает в суть явлений, в их глубину, во внутренние процессы, а довольствуется лишь описанием явления .

Л. С. Выготский, не отказываясь от тестов как метода изучения ребенка, указывает пути, которые должны вывести  педологию из кризиса.

Выготский писал: «Перед современной  педологией встает задача — вместо статической, абстрактно построенной  тестологии создать динамическую тестологию трудновоспитуемого ребенка, основанную на изучении реальных форм и механизмов детского развития, обнаруживающих себя в тех или иных симптомокомплексах».