Политико-правовая идеология "русского социализма"

Организованная  в 1876 г. социально-революционная партия "Земля и Воля" принципиально  отрицала борьбу за политические права  и свободы, за конституцию. Народник Степняк-Кравчинский писал (в 1878 г.), что социалисты-революционеры могут  ускорить падение правительства, однако не смогут воспользоваться конституционной  свободой, так как политическая свобода  усилит буржуазию (владельцев капитала) и даст ей возможность сплотиться в сильную партию против социалистов. Надежда остается только на социально-экономическую  революцию. Кроме того, среди социалистов-революционеров времен партии "Земля и Воля" было распространено отрицательное  отношение к формальному праву  как к буржуазному обману. Широкую  известность получило рассуждение  Чернышевского. "Ни мне, ни вам, читатель, — писал он, обращаясь к читателям "Современника", — не запрещено  обедать на золотом сервизе; к  сожалению, ни у вас, ни у меня нет  и, вероятно, никогда не будет средства для удовлетворения этой изящной  идеи; поэтому я откровенно говорю, что нимало не дорожу своим правом иметь золотой сервиз и готов  продать это право за один рубль  серебром или даже дешевле. Точно  таковы для народа все те права, о  которых хлопочут либералы".

Организованное  и неустанное преследование правительством социалистов, ссылки, высылки, судебные процессы по делам "о революционной  пропаганде в империи" вынудили народников поставить вопрос о необходимости  завоевания сначала политических свобод, дающих возможность вести социалистическую пропаганду. В 1879 г. "Земля и Воля" раскололась на две партии: "Народная Воля" (признавала необходимость  политической борьбы) и "Черный передел" (оставалась на прежних позициях). Один из деятелей "Народной Воли" Кибальчич  в связи с этим писал о трех категориях социалистов: одни держатся якобинских тенденций, стремятся захватить  государственную власть и декретировать  политический и экономический переворот ("Набат" Ткачева); другие ("Черный передел") отрицают значение политических форм и все сводят к экономической  сфере; третьи ("Народная Воля") дают синтез того и другого, исходя из связи  и взаимодействия экономики и  политики, стоят за политическую революцию  на основе назревшего экономического переворота, за единство действий народа и социально-революционной партии.

Теория "русского социализма" и народничество имели  общеевропейскую известность. Ряд  народников состоял в Женевской  секции I Интернационала (преимущественно "лавристы") и поддерживал борьбу Маркса против Бакунина и бакунистов. Неприязненные отношения между  Герценом и Марксом, а затем соперничество  Маркса и Бакунина за преобладание в I Интернационале наложили отпечаток  на ряд суждений Маркса о народничестве  как о стремлении "одним махом  перескочить в анархистско-коммунистически-атеистический  рай". Однако основательное решение  теорией "русского социализма" поставленного  еще Фурье вопроса о возможности  перехода от низших стадий общественного  развития к высшим, минуя капитализм, потребовало обоснованного анализа  и оценки этой теории. В ряде опубликованных работ Маркс и Энгельс (в предисловии  к русскому изданию 1882 г. "Манифеста  коммунистической партии", в ответе Энгельса на полемичную статью Ткачева  в 1875 г. и др.) писали, что русское  общинное землевладение может стать  исходной точкой коммунистического  развития при условии победы в  Западной Европе пролетарской революции, которая доставит русскому крестьянству материальные средства и другие условия, необходимые для такого развития.

Народнические идеи лежали в основе программы партии социалистов-революционеров ("эсеры", 1901—1923 гг.). Партия ставила задачу свержения  царского правительства и одним  из главных средств борьбы с ним  считала вооруженное восстание  и террористические действия, т.е. убийства и покушения на жизнь ответственных  представителей этого правительства.

Программными  требованиями партии социалистов-революционеров были установление демократической  республики, широкой автономии для  отдельных областей страны, федеративное устройство государства, право национальностей  на свободу развития и культурную автономию. Программа предусматривала  всеобщее избирательное право, выборность должностных лиц на известный  срок и право их "сменения" народом, полное гражданское равноправие, отделение  церкви от государства, всеобщее равное и обязательное образование за государственный  счет, замену постоянной армии народной милицией. Для осуществления этой программы партия требовала созыва Учредительного собрания, которое от имени народа должно установить новый  государственный строй.

В общественно-экономической  области социалисты-революционеры  были сторонниками социализации земли, т.е. передачи ее в распоряжение демократически организованных местных общин и  обработки земли личным трудом на началах уравнительного землепользования. В рабочем вопросе партия требовала  сокращения рабочего дня (не более 8 часов), введения государственного страхования рабочих, свободы профессиональных объединений, законодательной охраны труда и др.

Признавая непримиримую противоположность классовых интересов  буржуазии и трудящихся масс, партия ставила конечной целью уничтожение  частной собственности на силы природы  и на средства производства, ликвидацию разделения общества на классы и установление планомерного труда всех на всеобщую пользу.

Партия социалистов-революционеров вела пропагандистскую работу в деревне  и в городе, настойчиво подчеркивая, что трудящееся население является единым рабочим классом, залог освобож-.дения  которого — осознание этого единства; партия принципиально отвергала  противопоставление пролетариата и  крестьянства.

Девизом партии социалистов-революционеров были слова: "В борьбе обретешь ты право свое!"*

* См.: Антология мировой политической  мысли. В пяти томах. Т. V. Политические  документы. М., 1997. С. 191—195. 

В 1917 г. социалисты-революционеры  активно содействовали созданию и развитию Советов. Расколы в  партии эсеров, закрытие большевиками в январе 1918 г. Учредительного собрания, в котором эсеры имели большинство, а затем исключение их из Советов  и массовые репрессии после событий  июля 1918 г. привели к ликвидации партии социалистов-революционеров. 

К содержанию книги:  История политических и правовых учений  

Смотрите  также: 

  Котляревский. Герцен. Розанов Василий Васильевич

А.И. Герцен и «русский социализм»

дата: 2012-04-24 09:44:11 , рубрика: статьи

В рамках публикации докладов, сделанных на молодёжной научно-практической конференции 15 апреля, представляем вниманию наших читателей доклад редактора сайта КПРФ-Иркутск.рф Павла Петухова, посвящённый идейному наследию Александра Ивановича Герцена.

6 апреля нынешнего  года мы отметили 200 лет со дня  рождения А.И. Герцена (1812-1870) –  одного из крупнейших русских  мыслителей-социалистов, теоретика  революционного народничества, писателя  и мемуариста.

Русский аристократ по отцу, немец по матери, носящий  немецкую фамилию (пусть и придуманную  отцом специально для него), воспитанный  на стыке двух культур (как, впрочем, и всё русское образованное общество того времени), прошедший «школу»  западничества, школу Гегеля, Фейербаха, французских социалистов, после  личного знакомства с реальным Западом  он обратил свой взор к России, поверил  в великое будущее русского народа, его самостоятельный, независимый  исторический путь.

Личность Герцена  складывалась в «пушкинскую» эпоху 30-х годов XIX века, когда на смену  разгромленному движению декабристов  пришло новое поколение общественных деятелей. Как и на его ровесников, однокашников по Московскому университету, на него оказала влияние философия  Гегеля. В то же время Герцен был  в числе первых в России последователей французских социалистов-утопистов  – Сен-Симона и Фурье, с учениями которых он познакомился в начале 30-х гг.

Впрочем, Герцен никогда  не был бездумным последователем концепций французских социалистов. Он отвергал их стремление к непременно мирному переустройству общества. Герцен синтезировал революционную традицию декабристов (в верности делу которых  он вместе с Н.П. Огарёвым поклялся в  юности на Воробьёвых горах) и социалистическую идею, став, таким образом, первым русским  революционным социалистом.

В 1834 г. молодёжный кружок, созданный Герценом и Огарёвым, был разгромлен, его организаторы оказались в ссылке. Сам Герцен попал в 1835 г. в Вятку, где служил в губернаторской канцелярии, познакомился с жизнью края и опубликовал ряд  статей. Через три года он был переведён во Владимир, а в 1840 г. получил возможность поселиться в Петербурге. Вскоре последовала новая ссылка – в Новгород, а с 1842 г. и до отъезда за границу в 1847 г. Герцен жил в Москве, находясь в центре русского общества, его философских, исторических и политических (насколько это было возможно при Николае I) споров.

Как известно, в  этот период оформились две основные интеллектуальные «партии» – славянофилы  и западники. Герцен и Огарёв (как  и В.Г. Белинский) в противостоянии со славянофилами приняли сторону  западников, но занимали среди них  совершенно особое положение, образуя  «крайне левое» крыло. В отличие  от либералов-западников, к которым  относились Грановский, Боткин, Корш, позже  – Кавелин, Чичерин и многие другие, Герцен и его круг не были поклонниками того пути развития, по которому шла  буржуазная Европа. Как отмечал П.В. Анненков, «русская интеллигенция любила не современную, действительную Францию, а Францию идеальную, воображаемую, фантастическую». Их идеей был социализм, воспринятый с Запада, но они оценивали  реальное положение дел на Западе не менее критически, чем русские  славянофилы. Герцен специально отмечал, что славянофильская критика  Запада в значительной мере заимствована именно из этих источников.

Изучение философии  Гегеля и выстраивание на её основе собственных концепций было характерно в 1830-40-х гг. и для западников, и  для славянофилов (последние, впрочем, отдавали предпочтение не Гегелю, а  Шеллингу). Белинского (и его друга  – будущего теоретика и практика анархизма М.А. Бакунина) слишком  буквально понятый гегелевский  тезис о «разумности всего  действительного» (как воплощения Абсолютного  Духа) привёл о конце 1830-х гг. на непродолжительное  время к «примирению» с николаевским царствованием и разрыву с  оппозицией. Герцен не мог согласиться  с этой точкой зрения и резонно  замечал, что если «разумна» существующая система, то не менее «разумна» и  борьба против неё, раз уж она существует в реальности.

Существенное влияние  оказала на Герцена и философия  Фейербаха. Таким образом, его мировоззрение  можно охарактеризовать как синтез взглядов французских социалистов  и немецких философов с русской  революционной традицией.

Новый толчок к  развитию взглядов Герцена дала его  эмиграция из России в 1847 г. Разочарование  в Западной Европе после личного  знакомства с ней, поиск новых  путей для воплощения социалистического  идеала – вот та «духовная драма», которую пережил Герцен после  того, как покинул Россию. «Начавши с крика радости при переезде через границу, я окончил моим духовным возвращением на родину, –  писал он десять лет спустя. –  Вера в Россию спасла меня на краю нравственной гибели».

Европа в 1848 г. переживала критический момент своей истории, революционное движение охватило весь континент. Герцен лично наблюдал революции  в Италии и Франции, даже в какой-то степени принимал в них участие, хотя, в отличие от Бакунина, не посвящал себя всецело европейским делам, а ориентировался на пропагандистскую работу для России. Итог французской  революции 1848 г. – поражение пролетариата в ходе Июньского восстания и  утверждение буржуазной республики – поверг его в уныние и лишил  надежды на революционный потенциал  стран Запада. Впрочем, эти настроения чувствовались в его работах  и раньше, сразу после отъезда  за границу, в упомянутых «Письмах из Франции и Италии».

Главная характеристика Запада, данная Герценом, – это «мещанство». Именно он стал употреблять это слово  не в сословном значении, а в  значении этическом и эстетическом. По его словам, «мещанство – последнее слово цивилизации, основанной на безудержном самодержавии собственности», мещанином в этом смысле оказывается немецкий крестьянин, а «работник всех стран», то есть пролетарий, – будущим мещанином». Для мещанства характерны преобладание чисто материальных интересов и стремлений, творческое бесплодие, всеобщая нивелировка.

Такой яркий представитель  консервативно-монархического лагеря, как К.Н. Леонтьев, очень высоко ценил  Герцена, считая его своим предшественником в эстетической критике современной  Европы: «Как скоро Герцен увидел, что  и сам рабочий французский, которого он сначала так жалел и на которого так надеялся (для возбуждения  новых эстетических веяний в истории) – ничего большего не желает, как  стать поскорее по-прудоновски самому мелким буржуа, что в душе этого  рабочего загадочного нет уж ровно  ничего и что в представлениях её ничего нет оригинального и  действительно нового, так Герцен остыл и к рабочему и отвернулся от него, как и ото всей Европы, и стал верить больше после этого  в Россию и её оригинальное, не европейское  и не буржуазное будущее».

Леонтьев отдавал  предпочтение Герцену перед славянофилами, казалось бы, более близкими ему  идейно, именно потому, что их критика  «среднего европейца» и в целом  Запада не была такой острой и эстетически  отточенной, как у мыслителя-социалиста. Здесь мы не касаемся вопроса о  Леонтьеве как теоретике «монархического  социализма», это отдельная большая  тема, заметим лишь, что без влияния  Герцена на Леонтьева эта идея вряд ли могла появиться.

Влияние Герцена  прослеживается и у Ф.М. Достоевского, также представлявшего консервативный лагерь. В «Зимних заметках о летних впечатлениях» он характеризовал западное буржуазное общество вполне в герценовском духе: «…что же делать социалисту, если в западном человеке нет братского  начала, а, напротив, начало единичное, личное, беспрерывно обособляющееся, требующее с мечом в руке своих  прав». А значит, «хоть и возможен социализм, да только где-нибудь не во Франции». «Легенда о великом инквизиторе» из «Братьев Карамазовых» вызывает в  памяти некоторые места из работы Герцена «Концы и начала».

Герцена, Огарёва, Бакунина и их единомышленников легко  узнать в следующих словах Достоевского из «Дневника писателя»: «именно  самые ярые-то западники наши, именно борцы-то за реформу и становились  в то же время отрицателями Европы, становились в ряды крайней левой… И что же: вышло так, что тем  самым сами и обозначили себя самыми ревностными русскими, борцами за Русь и за русский дух».