Политико-правовая идеология "русского социализма"

Идеи Герцена легли  в основу идейно-политического движения народничества, которое смогло создать  сильные организационные структуры  – «Земля и воля», «Народная воля», «Черный передел» и др. Народники  считали, что Россия может придти к социализму, минуя капитализм, ведь у нее сохранились социалистические, по своей природе, институты –  община и артель.

Пирумова Н.М. «Русский социализм» А.И. Герцена // Революционеры и либералы России. М.: Наука, 1990. С. 114-140.

История «русского социализма»  в той или иной мере привлекала внимание всех пишущих об А.И. Герцене. Однако генезис этого уникального для своего времени направления социалистической мысли изучен далеко не полно.

Возникновение теории Герцена  в исторической литературе принято датировать 1849 г., связывая ее с крахом его надежд на революционные потенции Запада. Не отрицая определенного значения этой грани, заметим, что истоки ее относятся к началу 1830-х годов. Искать их следует в критическом осмыслении Герценом утопического социализма, действительности крепостнической России и послереволюционной буржуазной Франции. По справедливому утверждению А.И. Володина и Б.М. Шахматова, социалистическая мысль в России, представленная прежде всего работами Герцена и Огарева, возникает «как своеобразное осознание кризиса буржуазно-демократической идеологии, обнаружение ее тупиков, указание на ее ограниченность, как результат идейного поиска иных путей, чем те, по которым пошел послереволюционный Запад, как антибуржуазная форма общественного сознания» [1].

Проблема противопоставления России Западу возникла с начала зарождения русского утопического социализма. Для  Герцена она заключалась в ранних размышлениях о путях буржуазного прогресса, в выработке собственной точки зрения на особенности русского крестьянского мира, в попытках приспособления социалистической мысли к условиям российской действительности. О раннем периоде утопического социализма Герцена написаны серьезные исследования [2]. Не касаясь вопроса об усвоении им того или иного направления западной мысли, приведем мнение Б.П. Козьмина, вполне разделяемое нами: «С самого начала знакомства с социалистическими идеями Герцен обнаружил такую самостоятельность мысли и столь критическое отношение к различным социалистическим системам… что было бы грубой ошибкой причислять его к последователям одной из этих систем» [3].

Обращаясь к более позднему периоду в мировоззрении Герцена, а именно к созданию концепции «русского социализма», обозначим хронологически этапы ее эволюции. Формулировка его основных положений и первый период развития относятся к концу 40-х — середине 50-х годов XIX в. Второй период охватывает вторую половину 50-х годов до 1867 г., и третий — конец 60-х годов.

Начнем с проблемы общины, проблемы, без которой не могла  бы возникнуть теория Герцена. Как случилось, что многовековый институт народной жизни — крестьянская поземельная община, органично вписывающаяся в феодальный быт русской деревни, используемая властью в фискальных целях, служившая для самодержавия охранительным началом, — стала одним из основных аргументов теории, на протяжении полувека господствовавшей в русском освободительном движении? Не предполагая исследовать здесь проблему судеб народнической идеологии, обратимся непосредственно к Герцену.

Вопросы о том, когда он впервые услышал об общине, какую  роль при этом сыграли Гакстгаузен  и славянофилы, не представляются нам  здесь определяющими. Если с общиной практически имел дело каждый помещик, то теоретически о ней знал каждый образованный русский. Еще в XVIII в. этот институт стал предметом описания таких известных авторов, как И.Н. Болтин и А.Н. Радищев [4]. В начале XIX в. в правительственных кругах не раз возникал вопрос о судьбах общины. «Институту поземельной общины, — писал Н.М. Дружинин, — противопоставлялся принцип частной буржуазной собственности на землю: на этом основании был построен закон 1803 г. о свободных хлебопашцах и проекты реформы государственной деревни 20–30-х годов XIX в.» [5] Далее Н.М. Дружинин замечал, что последствия развития капитализма на Западе уже в 30–40-х годах поколебали в глазах правительства и консервативного дворянства перспективу фермерского хозяйства, а поземельная община стала рассматриваться как преграда «разрушительным теориям».

Полемика о путях исторического  развития страны, особенно развившаяся  в Москве, впервые широко поставив проблему общины [6], вовлекла в ее обсуждение как славянофилов, так и западников. «На вечерах у Елагиной, Свербеевых и у нас, — вспоминал А.И. Кошелев, — бывали Чаадаев, Герцен, Грановский и другие… Эти вечера много принесли пользы как лицам, в них участвовавшим, развивая и уясняя их убеждения, так и самому делу, т.е. выработке тех двух направлений, так называемых славянофильского и западного, которые ярко выказались в нашей литературе сороковых и пятидесятых годов» [7].

«Беспрерывные споры и  разговоры со славянами, — отмечал  в 1844 г. Герцен, — много способствовали с прошлого года к уяснению вопроса, и добросовестность с обеих сторон сделала большие уступки, образовавшие мнение более основательное» [8]. Встречался Герцен и с А. Гакстгаузеном, прусским королевским советником, участвовавшим в подготовке аграрного законодательства в Пруссии. Заинтересовавшись элементами общинного строя в славянских землях, Гакстгаузен попросил российские власти о разрешении исследовать аграрный строй русского крестьянства. Получив от правительства согласие и материальную поддержку, он в 1843 г. в течение полугода путешествовал по Поволжью, Украине, Крыму, Кавказу. Побывал он и в столицах. В Москве он стал свидетелем полемики славянофилов и западников. Здесь встречался с ним и Герцен, записавший в дневнике 13 мая 1843 г.: «Я имел случай говорить с Якстгаузеном; меня удивил ясный взгляд на быт наших мужиков, на помещичью власть, земскую полицию и управление вообще. Он находит важным элементом, сохранившимся из глубокой древности, общинность, его-то надобно развивать сообразно требованиям времени» [9]. Из этой записи, однако, на наш взгляд, не следует, как полагал Н.М. Дружинин, что уже тогда Герцен «поставил перед собой вопрос о жизненных силах русской поземельной общины» [10]. Ведь через несколько дней, продолжая свои размышления об общине, он писал: «Наши славянофилы толкуют об общинном начале, о том, что у нас нет пролетариев, о разделе полей — все это хорошие зародыши, и долею они основаны на неразвитости … но они забывают, с другой стороны, отсутствие всякого уважения к себе, глупую выносливость всяких притеснений, словом, возможность жить при таком порядке дел. Мудрено ли, что у нашего крестьянина не развилось право собственности в смысле личного владения, когда его полоса — не его полоса, когда даже его жена, дочь, сын — не его? Какая собственность у раба; он хуже пролетария — он res (вещь. — лат.) — орудие для обработки полей» [11].

«Жизненных сил» поземельной  общины в условиях рабства Герцен в начале 40-х годов не видел, но сам принцип общинности готов был считать социалистическим. Именно поэтому он замечал, что первым к социализму подойдет тот народ, который «на знамени своем поставит не личность, а общину, не свободу, а братство, не абстрактное равенство, а органическое распределение труда» [12].

Существует точка зрения, согласно которой Герцен заимствовал  у славянофилов и отчасти Гакстгаузена свои представления об общине. В доказательство обычно приводятся поздние свидетельства самого Герцена, который ретроспективно не раз говорил о приоритете славянофилов в этом вопросе и утверждал, что «обе школы… научная аналитическая, реалистическая и школа национальная, религиозная, историческая — сошлись на всех вопросах, касавшихся сельской общины и ее аграрных учреждений» [13]. Анализ развития Герценом его теории и сопоставление ее с позицией славянофилов позволяет критически отнестись к этим утверждениям и согласиться с мнением З.В. Смирновой, полагавшей, «что Герцен ошибался, считая взгляды славянофилов на общину близкими и родственными „русскому социализму“» [14].

Славянофилы и Герцен представляли разные классовые интересы, и поиски аналогий в этом случае, по сути, могут носить чисто внешний характер [15]. Однако сама община обладала средоточением черт для взаимоисключающих, казалось бы, суждений. Совместное пользование землей, лугами, пастбищами, лесами, общее управление, известное равенство членов общины, представление крестьянина о его праве на землю Герцен принял за зародыш коллективной собственности будущего. «В избе русского крестьянина мы обрели, — писал он, — зародыш экономических и административных установлений, основанных на общинном землевладении, на аграрном и инстинктивном коммунизме» [16]. Но эти же черты общинного строя в сочетании с патриархальностью, поглощением лица миром, а следовательно, полным отсутствием свободы, делали общину весьма удобной для использования ее в интересах помещиков и сборщиков всех видов податей.

Общинное самоуправление, действующее в рамках самодержавной  власти, было как экономически, так  и политически выгодно царизму. Именно потому «общинная организация, хоть и сильно потрясенная … благополучно дожила до развития социализма в Европе» [17]. И дело здесь не в том, как утверждает в этом же месте Герцен, что община «устояла» «против выкрашенных по-европейски помещиков», против вмешательства власти, против «императорской цивилизации»: ей не было нужды отстаивать факт своего существования, на который правительство и помещики не посягали. Впрочем, в другом случае в 1855 г. Герцен и сам заметил, что община могла бы «долго ужиться с царем, тем более, что ему мало выгоды нарушать ее права» [18]. В 1856 г. Герцен написал, что «государство и крепостное право по-своему сохранили… общину» [19]; а в другой редакции этого же материала (1857 г.) добавил, что на сельскую общинную Россию «опираются, подавляя ее, Россия дворянская и Россия правящая» [20].

Первым (наряду с Огаревым) из русских революционеров начав  столь серьезно разрабатывать проблему общины, Герцен не уделил достаточного внимания экономической сущности этой проблемы, важной, кстати, не только для  тех, кто эксплуатировал крестьянина, но и для самого общинника. Отсюда — и акцент на «инстинктивный коммунизм», акцент, являющийся не чем иным, как идеализацией общинного быта. В начале 50-х годов такая линия была еще лишь обозначена; в дальнейшем мы вернемся к этой проблеме, но отметим здесь же, что не можем согласиться с А.И. Володиным, отрицающим идеализацию общины как одну из черт герценовского «русского социализма» [21]. Определение же Володиным в целом этой теории как «смелого теоретического поиска — поиска варианта ускоренного движения России к социалистическому переустройству при посредстве духовного (значит, и социального) опыта стран западной Европы» [22] — представляется нам в целом удачным. Некоторые сомнения здесь может вызвать лишь слово «ускоренное». Герцен не отличался революционным «нетерпением» и был чужд стремлению к ускорению исторического процесса. Возможно, Володин имел в виду предполагаемое Герценом минование Россией «фаз европейского развития», но российский путь при необходимом условии освобождения личности в общине никак, согласно его теории, не мог быть ускоренным.

Говоря о наступающей  эпохе, Герцен видел ее задачу в том, «чтоб на основаниях науки сознательно  развить элемент нашего общинного  самоуправления до полной свободы лица, минуя те промежуточные формы, которыми по необходимости шло, плутая по неизвестным  путям, развитие Запада. Новая жизнь  наша должна так заткать в одну ткань эти два наследства, чтобы у свободной личности земля осталась под ногами и чтоб общинник был совершенно свободное лицо» [23].

Так в конце первого этапа развития теории «русского социализма» Герцен формулировал его задачи. Следует заметить, что они имели мало общего не только с представлениями славянофилов, но и с попытками обращения к общинному владению землей ссыльных декабристов.

В записке «О крепостном состоянии земледельцев в России» (1842) М.А. Фонвизин упомянул об «общественном праве владения землями», как о важном преимуществе России перед другими европейскими странами, «изнемогающими под бременем» пролетариев [24]. В этом же смысле приводил в пример Россию, «где деление земель избавляет ее доселе от бедных безземельных бобылей (prolétaires)», еще ранее (1836 г.) Н.А. Бестужев [25].

Отзвуки революции 1848 г. дошли  и до Сибири. «Политические события  прошедшего года были так чрезвычайны, — писал Фонвизин Якушкину в марте 1849 г. … Положение Франции так натянуто, так неестественно, что, кажется мне, социальный переворот неминуем» [26]. В ожидании «неминуемых» событий Фонвизин в том же 1849 г. пишет записку «О коммунизме и социализме». Пессимистически оценив возможности социальных преобразований во Франции, он, находясь в Сибири, как и Герцен в Европе, обращается к перспективам справедливого переустройства общества на основе поземельной общины, содержащей «главный элемент всех социалистических и коммунистических теорий» [27]. Близкую оценку института общины дает примерно в это время и Н.А. Бестужев, когда пишет (письмо С.П. Трубецкому 15 октября 1850 г.), что общинный уклад представляет собой «чистый социализм, коммунизм» [28].

Однако попытку сформулировать задачи общинного развития предпринимает  только Фонвизин. Прошедший в свое время школу Гегеля, он ссылается на его авторитет: «Если философская мысль Гегеля, что всякий исторический народ есть представитель мировой идеи и в свою эпоху должен развить ее… если, повторяю, эта мысль не пустая фикция, то и русский народ … призван из своих родных стихий развить новую мировую идею» [29]. Такое будущее предвещает он общинному строю русской жизни. Сходство с «русским социализмом» Герцена здесь, однако, чисто формальное. Оно ограничивается обращением к общине как институту, способному стать основой переустройства общества. Но Герцен не мыслил развитие и пересоздание общины без революционной социалистической мысли Запада; само же развитие общины, ликвидация затемняющих ее черт могли произойти в процессе революционного преобразования общества. Разделяло двух революционеров разных поколений и религиозное обоснование социализма старшим из них, и славянофильские элементы его воззрений. В связи с этим нельзя согласиться с Володиным, утверждающим, что Фонвизин, «находясь в Сибири, самостоятельно сформулировал в ней идеи „русского“ общинного социализма» [30]. Важным представляется сам факт интереса к общине, к ее понятиям, проявляющийся в разных общественно-политических кругах в разной форме, но везде свидетельствующий о кризисных явлениях социально-экономической и политической деятельности.

Б.П. Козьмин точно подметил одну из важнейших черт воззрений  Герцена, имеющую непосредственное отношение к теории «русского социализма». «Герцен, — писал он, — сознавал необходимость перекинуть мост между теорией и практикой. Он знал, что будущее родится из существующего и что поэтому в существующем следует искать элементы, из которых разовьется будущее. Идеал, с точки зрения Герцена, имел смысл и значение лишь тогда, когда он опирался на действительность» [31].

Герцен утверждал, что  «без предрасположенного народного  быта общественная наука теряется в социальном бреде». Подобные построения его Козьмин считал большой заслугой. «Он (Герцен. —Н.П.) настойчиво выдвигал вопрос, который в его время из западноевропейских социалистов был поставлен только Марксом и Энгельсом, — вопрос об отношении идеала к действительности» [32].

Идеалом, корнями связанным  с действительностью, мостом между  теорией и практикой была для  Герцена община. Она представляла в его теории своеобразный фокус, в котором проблема народа переплеталась с путями прогресса. В основе же оставалась всегда «господствующая ось, около которой, — по его словам, — шла наша жизнь, — это наше отношение к русскому народу, вера в него, любовь к нему … и желание деятельно участвовать в его судьбах» [33].