Роль вермахта в период интенсификации фашистской политики ограбления и порабощения (1942-1943 гг.)

Несколько недель спустя эсэсовские и полицейские части, постоянно  использовавшиеся в «особо опасных» районах тыла группы армий «Центр», были подчинены Бах-Зелевскому, назначенному особоуполномоченным рейхсфюрера  СС по борьбе с партизанами. Для взаимоотношений  военных органов и этих частей характерно определение, разработанное  Бах-Зелевским и Шенкендорфом 27 октября 1942 г., по которому их использование  в прифронтовом районе должно было осуществляться на основе взаимной согласованности  по указаниям своего командующего.

В связи с этими мероприятиями  фашистскими руководящими органами был издан целый ряд новых, более жестких приказов по усилению террора. Так, например, в «Инструкции  по борьбе с партизанами на Востоке», изданной главным командованием  сухопутных войск 11 ноября 1942 г., при  проведении карательных операций против партизан и тех, кто им помогал, требовалось  применение «чрезвычайных мер» как  к партизанам, так и ко всем гражданским  лицам, вплоть до расстрела и повешения{158}. Эта варварская инструкция несколько  позже была дополнена приказом Кейтеля  от 16 декабря 1942 г., действовавшего на основе указаний Гитлера. Дополнение являлось практически новым изданием приказа  о военной подсудности, предписывающим более суровые меры наказания.

Данным приказом войскам  вменялось в обязанность применение любых средств, в том числе  против женщин и детей, для подавления сопротивления. Одновременно в нем  еще раз подчеркивалось, что ни один солдат, принимавший участие  в борьбе с партизанами и сочувствующими им, не мог быть привлечен к ответственности  за свои действия. В приказе делалась ссылка на вышеупомянутую инструкцию главного командования сухопутных войск. [182]

Указанные приказы выполнялись  зачастую с той же жестокостью, которой  было проникнуто их содержание. Основным методом осуществления массового  террора стали так называемые «операции по прочесыванию местности», проводимые совместно частями CС, полиции  и вермахта, во время которых опустошались целые районы, а население уничтожалось или угонялось в рабство.

В качестве прототипа таких  операций может служить операция «Болотная лихорадка», осуществленная под командованием старшего эсэсовского  и полицейского начальника северных районов Еккельна в феврале-марте 1942 г., во время которой, по немецким данным, было убито 398 партизан и ликвидировано  около 9500 «подозрительных» и «нежелательных»  лиц из числа гражданского населения. Число подобных операций постоянно  росло. Наряду с операциями эсэсовских и полицейских частей, носившими  зверский характер, подобные акции  осуществлялись и частями вермахта в прифронтовых районах. Вот лишь некоторые из них: операция «Цыганский барон», проведенная весной 1943 г. четырьмя дивизиями вермахта в полосе 2-й  танковой армии южнее Брянска; операция «Свободный стрелок», осуществленная в полосе 55-го армейского корпуса; операция «Майская гроза», проведенная 3-й танковой армией. Все они носили характер массового уничтожения, причем число  убитых местных жителей во много  раз превышало число павших в  бою партизан. Какое жуткое соперничество  разыгрывалось иногда между ответственными за проведение таких операций командующими войсками и представителями ведомства  Гиммлера, видно из радиограммы Еккельна от 24 марта 1943 г. в отношении осуществленной подразделениями вермахта операции «Зимние чары», в которой он жалуется на то, что войска, принимавшие в  ней участие, сожгли дотла все  населенные пункты, хотя это, собственно, должно было быть сделано подразделениями  СД{159}.

С подобными же задачами действовали  штурмовые группы по борьбе с партизанами, созданные по приказу [183] Хойэингера от 31 августа 1942 г. при войсковых  частях, дислоцировавшихся в тыловых  районах, а также и при фронтовых  частях, осуществлявшие наряду с полным уничтожением обнаруженного ими противника также ликвидацию попавшего в их руки в ходе операции гражданского населения. Так, из доклада оперативного отдела группы армий «Центр» от 6 февраля 1943 г. следует, что в ее полосе по состоянию на январь 1943 г. в качестве «партизан» было уничтожено более 100 тыс. человек{160}. Характерным для тактики оккупационных властей является в известной степени то обстоятельство, что ими нередко предпринимались попытки ввести местное население в заблуждение относительно судьбы людей, попавших в их руки в ходе подобных операций. Так, 29 марта 1943 г. командованием 42-го армейского корпуса было направлено в адрес командования 3-й танковой армии предложение забирать с собою захваченных во время операций лиц в качестве пленных, если их не удалось ликвидировать сразу же на поле боя, и уничтожать незаметно при транспортировке для того, чтобы среди населения велись разговоры лишь об их пленении.

Все это позволяет достаточно отчетливо понять, что планы уничтожения  советского населения, продиктованные политическими классовыми целями фашистского  германского империализма, оказали  решающее влияние на действия его  исполнительных органов, и не в последнюю  очередь на вермахт.

Хотя фашистские руководящие  органы привлекали для осуществления  карательных операций значительные силы — численность войск при  проведении операции по прочесыванию местности, например, неоднократно достигала  корпуса, — они добивались лишь преходящих и к тому же только частичных успехов, не идущих ни в какое сравнение  с затрачиваемыми силами и средствами.

В большинстве случаев  партизанам удавалось, хотя часто и  со значительными потерями, выйти  из окружения. Более того, они постоянно  получали новое пополнение из числа  населения. Попытки ведения борьбы с [184] партизанами путем использования  «антипартизан», то есть специальных  команд, замаскированных под партизан и состоявших в значительной части  из предателей, а также специальных  подразделений, сформированных из буржуазно-националистических коллаборационистов, не привели к  ожидаемым фашистским руководством результатам.

8 июля 1943 г. штаб оперативного  руководства вермахта подвел  предварительные итоги результатов  усилий по «умиротворению» оккупированных  советских районов. В них говорилось, в частности, что, поскольку  командованию не приходится рассчитывать  на дальнейшее значительное наращивание  сил, выделяемых для борьбы  с партизанами, а обращение  с восточным населением с самого  начала войны исходило лишь  из расчета на силу, необходимо  отчетливо понимать, что умиротворение  восточных районов в результате  последующих мероприятий достигнуто  быть не может. Поэтому в  будущем придется удовлетворяться  только мероприятиями, жизненно  необходимыми для обеспечения  боевых действий. Фактически это  было признанием полного краха  фашистской оккупационной политики.

2. Влияние военных органов  на ход экономического ограбления  оккупированных советских районов  в период его интенсификации

Наращивание военно-экономических  усилий фашистского германского  империализма с зимы 1941/42 г. отразилось также на мероприятиях и методах  по интенсификации экономического ограбления оккупированных советских районов. Если ранее наряду с мероприятиями  по добыче дефицитных видов сырья  и пуску мастерских и предприятий  для обеспечения нужд вермахта стояли задачи по учету запасов, которые  могли бы быть немедленно использованы в экономике, то теперь основные усилия при неизменности конечных целей  в отношении советской экономики  были направлены на усиленное использование  всех имеющихся в наличии средств  производства и ресурсов для ведения  войны по принципу достижения максимальных результатов при [185] минимальной  затрате сил и средств. Это  нашло свое отражение в расширении программы по восстановлению предприятии, связанных с производством основных видов военной продукции, в усилиях  по увеличению вывоза сельскохозяйственных товаров из оккупированных районов, а в связи с этим и в интенсификации их экономического ограбления путем  создания новой, соответствующей изменившимся условиям войны организационной системы. Характерным для этого процесса было тесное взаимодействие военных органов с различными экономическими организациями. При этом особое внимание уделялось координации функций различных органов власти фашистской Германии при грабеже оккупированных советских районов.

Основной отличительной  чертой интенсификации вышеупомянутого  экономического ограбления являлось непосредственное руководство его осуществлением представителями германского монополистического капитала. Оно проявилось прежде всего  в организации «системы» опеки  и создании восточных обществ. Летом 1942 г. уже имелось 16 различных восточных  обществ, представленных в оккупированных советских районах соответственными организациями в виде десятка  так называемых, посреднических и  покровительственных обществ и  товариществ. Ведущие монополии  принимали в них непосредственное участие или были представлены подставными  лицами. В 1942 г. отмечалась значительная активизация деятельности восточных  обществ и различных концернов, выступавших под видом «опекунов». Она проявлялась в создании многочисленных дочерних обществ и филиалов, в  особенности в области горной, нефтяной, химической и пищевой промышленности, а также сельского хозяйства. Подобные новообразования имели  место и в дальнейшем. Так, горнопромышленный  концерн Мансфельда основал в  мае 1943 г. в Риге «Восточное горнопромышленное  товарищество с ограниченной ответственностью»  по производству цветных металлов в  рейхскомиссариате восточных областей. Даже в конце апреля 1944 г. дирекция «Восточного горнорудного общества с ограниченной ответственностью», являвшегося филиалом имперских  заводов Германа Геринга, ставила  вопрос о необходимости создания еще одного филиала в Одерберге. [186]

И если восточные общества сконцентрировали свое внимание на областях экономики, игравших первостепенное значение в вопросе ведения войны, то экономический  грабеж охватил весь экономический  потенциал всех оккупированных советских  районов. Этим целям служило и  созданное в конце 1942 г. по предложению  и при непосредственном участии  имперских групп промышленности и торговли «Восточное экономическое  товарищество с ограниченной ответственностью», задача которого, по словам Геринга, состояла в изыскании экономических ресурсов в тех областях экономики, которые  не были затронуты восточными обществами{161}.

И действительно, уже в  ближайшее время на оккупированной советской территории появились  сотни средних и мелких германских фирм, находящихся под опекой монополистического капитала. Более того, в экономическом  ограблении оккупированных советских  районов приняли участие и  коллаборационистские, подчас открыто  профашистские экономические круги  отдельных капиталистических стран  Западной и Северо-Западной Европы. Ими были образованы, например, «Нидерландская восточная компания», «Бельгийское восточное общество», «Датский восточный  комитет», норвежское общество «Аустрвег» и «Французское восточное товарищество». Главная причина этого явления  заключалась во все более ощущавшемся  недостатке собственных сил и  производственных мощностей. Наряду с  этим немаловажную роль играли и пропагандистские цели, в особенности тезис о  «европейском крестовом походе против большевизма». Этот коллаборационизм, представлявший собой наглядный  пример антикоммунизма и антисоветизма  определенных кругов этих стран и  нашедший отражение в формировании фашистских вспомогательных отрядов, принявших участие в боевых действиях  против СССР, на практике привел, однако, лишь к незначительным результатам  вследствие коренного изменения  положения на советско-германском фронте и изгнания фашистских войск из оккупированных районов.

Интенсификация, политики ограбления нашла свое отражение и в финансовой области. В этих целях была создана  целая сеть банков, задача которых  наряду с [187] участием в общем регулировании  финансового бюджета оккупационных  органов состояла в кредитовании мероприятий по экономическому ограблению оккупированных районов. К ним относились «Центральный эмиссионный банк Украины», «Эмиссионный банк восточных областей»  и другие кредитные учреждения. Более того, такие ведущие немецкие банки, как «Дрезденский банк» и «Коммерческий банк», образовали собственные филиалы в этих районах.

Вместе с усилением  проникновения немецкого финансового  капитала в сферу экономического ограбления оккупированных районов  и его регулирования — процесс, который по своему характеру полностью  соответствовал все более возраставшей роли монополий в руководстве  немецкой военной экономикой и фактически отражал развитие государственно-монополистических  отношений в области оккупационной  политики, — возрастали его требования об окончательном урегулировании вопросов собственности в оккупированных советских районах, которые, как  уже упоминалось выше, должны были сохраниться и после окончания  агрессивной войны. Показательным  в этом отношении является совершенно секретный доклад начальника экономико-политического  отдела концерна «ИГ Фарбениндустри»  членам правления и комиссии по сбыту  продукции 3 января 1942 г. В нем подчеркивалось, что восточные общества и товарищества являлись лишь вынужденными образованиями  военного времени, которые позднее  должны быть заменены частным хозяйством. Основная тенденция заключалась  пока в том, чтобы поднять ответственность  руководства предприятий-«опекунов» и путем соответственного участия  их в прибылях — в качестве предварительного шага к передаче предприятий в  частную собственность — создать  предпосылки для частного предпринимательства. После окончания войны — как  это недвусмысленно подчеркивалось фюрером — частному хозяйству  должна быть открыта свободная дорога. При этом оставалась ясной предпочтительная роль таких крупных фирм, как, например, «ИГ Фарбен»{162}. В этом же смысле высказался и Густав Шлоттерер, один из руководителей государственно-монополистического аппарата по ограблению [188] оккупированных районов, на совместном заседании высших имперских чиновников и представителей, восточных обществ и товариществ 7 августа 1942 г. Он сформулировал требования крупных промышленников в том  плане, что восточные общества и  товарищества должны подготовить приход частного хозяйства в захваченные  восточные районы. Немецкий предприниматель-частник  должен был поэтому осуществлять свою деятельность уже в указанный  период в составе таких обществ{163}. Тем самым еще раз подтверждалось, что введение форм «опекунского»  управления предприятиями и создание обществ и товариществ являлось не чем иным, как предварительным  шагом на пути окончательного освоения немецким финансовым капиталом экономики  оккупированных советских территорий.

В дальнейшем события действительно  развивались в данном направлении. Особенно отчетливо это видно  из переписки между Розенбергом  и Герингом в апреле 1943 г. Розенберг  предлагал, в частности, исходя из интересов  полнейшего использования всех экономических  возможностей оккупированных районов, передать крупные предприятия немецким предпринимателям в частную собственность  или по крайней мере объявить им о такой перспективе, причем продажная  цена могла бы быть урегулирована  в интересах монополий позднее. Таким же образом частная инициатива должна была способствовать дальнейшему  развитию торговли, за временным исключением  аспектов, связанных с обеспечением вермахта и военной экономики, в  особенности в сельскохозяйственной области. Геринг был в принципе согласен с этими предложениями, но подчеркнул, что к их осуществлению необходимо будет подключить верховное главнокомандование вермахта. И на самом деле, уже  во время войны значительное количество советских промышленных предприятий  было роздано германским монополиям, хотя дело и не дошло до продажи  и официального оформления их в качестве собственности этих монополий.

Так, «ИГ Фарбен» забронировал за собой эстонские фосфатные  заводы. Концерн Круппа осенью 1942 г. взял под опеку Азовский металлургический завод в Мариуполе [189] (Жданове) и  заводы в Днепропетровске. Концерн  Геринга получил металлургические заводы в Запорожье и Кривом Роге и в кооперации с концерном  Флика — завод им. Ворошилова в Днепропетровске, а также заводы в излучине Днепра. Концерны Маннесмана, Хеша, Клёкнера и ряд других концернов  и крупных фирм также приняли  участие в этом грабеже.

Раздел военной добычи между германскими монополиями  сопровождался внутренней конкурентной борьбой. Так, например, концерн Флика, прежде чем получить право распоряжаться  вагоностроительным заводом в Риге, которого он добивался еще с июля 1941 г., должен был вытеснить из этого  района концерн Круппа, Подобные же междоусобные «бои» оба эти крупнейших концерна вели и при разделе металлургической промышленности Донецкого бассейна.

Верхнесилезский институт по экономическим исследованиям, являвшийся рупором местных горнопромышленных  магнатов, вскоре после нападения  на СССР заявил о претензиях верхнесилезской  промышленности на залежи железной руды на Востоке, намекнув довольно-таки прозрачно  на добычу, доставшуюся рейнско-рурским  концернам в Западной Европе. В  июле, 1942 г. эта претензия была обоснована необходимостью превращения Украины  и Донецкого бассейна в предполье  верхнесилезской металлургической и угольной промышленности.