Демонологическая лексика: особенности номинации персонажей водной стихии

   В мифологическом мышлении роль имени особенно велика, так как оно не отделяется от реалии, обладает теми же свойствами, что и предмет или явление. Помимо этого, при отсутствии денотата имя собственное конкретизирует, как бы «материализирует» мифологическое представление, понятие. Имя как номинационное средство использовалось в магических целях. К глубокой древности относится поверье о том, что для воздействия на некую силу, духа, демона необходимо перечисление всех его имен. Например, в заговорах от змеиного укуса именем многократно фиксируемые перечни имен змей: змеи Орина, Ирина, Дарья, Марья…Устинья, Крестинья, Лепестинья…Пекла, Фекла, Соква, Сорохва, Пусиха,Квариша, Вендор, Сахон и под. В силу существования традиции перечисления имен в магических целях личные имена мифологических персонажей – мифонимы – вставлялись даже в такие типы заговоров, где наличие их исторически не оправдано, например, в обращениях различного рода «хозяевам» - домовому, полевому и под.: «Упрошаю хозяина домового, полявого, выгоннаго, межавого и самого тсаршего – Дзяменьция Дзяменьцевича, и цябе, Кляменьций Кляменьцевич, и цябе, Хведор Хведорович, и цябе. Аграсим аграсимович!»

   Тем или иным антропонимам приписывается магическая сила. Так, при ворожбе над скотом необходимо корову назвать не иначе как Анной, лошадь Гаврилой, в противном случае магические действия окажутся бесполезными.

   В номинационной системе мифологической лексики имя собственное используется для табуирования: Антип – вместо антихрист; вместо черт – Сысой, Гнатко беспятый, Ничипор, Демешка, епишка, Евроха; для табуирования домовых пенатов – дедушко Потапушко, бабушка Доманушка.

   В процессе номинирования мифологем не последняя роль принадлежит имени собственному как комплиментарному средству: «правяликий господин полявый Антоний, луговый Хвядосий, боровый Стахваний, безыменьщик Лессовый, мати Маланья. Правяликая господыня! Проси своих сынов, который нам шкоду зделав». В подобных случаях мифоним часто оказывается «пустым», лишенным сколько-нибудь определенной мифологической семантики. Так, в следующем заговоре остается неясным. Какие персонажи скрыты под именами: «Дзень добрый, хозяин честный, лясный, домовый и водзяный, и  ты, Косьцян и Кучин и Кучуба, и Лена, и Ева. Я же вас усих упрошаю, столы наставляю».

   Важнейшая номинационная функция мифонима – служить средством мифологической персонификации и аптропорфизации. В мифологических текстах имя собственное является основным сигналом (наряду с соответствующим пограничным контекстом, некоторыми грамматическими средствами) антропоморфичности образа: водица Ульяна, земля Татьяна, заря Амнитрия, дуб Егор, дуб Карпиус, ветер Мойсей, месяц молодой Адам; пчелиные матки Ефреяфиана, Прасковея, Свировейка; Марья-пищель и др.

   Одним из распространенных принципов номинации славянских демонов – принцип называния их по месту жительства: леший (от лес), водяной (от вода), домовой (от дом), зыбочник, зыбун (от зыбь, «болото»). Он был одним из ведущих в средневековой славянской антропонимии и этнонимии.

   Близкую картину обнаружила Л.Г. Невская в балтийских языках, где также довольно ярко проявляется связь географической и демонологической терминологии: bala, liekna, pelke, plyne, muola соответственно «болото; болотистый луг, болото; болото, лужа, прорубь» и во всех случаях – черт.

   Чрезвычайно интересны также  наблюдения В.Н. Топорова над восточнославянским балтизмом анчутка – «черт, бес, нечистая сила», генетически связаны с понятием утка и болото.

   Из вышеизложенного можно заключить, что для славян было характерно ощущение населенности всей окружающей природы духами, основными дифференциальными признаками которых были не столько различия по месту обитания. Что касается внешнего облика нечистой силы, то она оказывается зависимой от упомянутых обстоятельств. Он может быть антропоморфный,  поморфный, зооморфный,  аморфный, «нелевоморфный» и смешанно антропозооморфный.

   Многочисленные наименования мифологических персонажей образуют обширную тематическую группу лексики. Специфика этой тематической группы заключается в том, что в реальной действительности, при научно-объективном подходе к ней, нет реалий, наименованием которых служат слова данной тематической группы. Эти слова служат обозначением ложных понятий, сложившихся на основе неверного осмысления ряда явлений материального мира, установления неправильных причинно-следственных   связей между явлениями материального мира. Ложные логические понятия возникали как результат недостаточных знаний объективной действительности или на основе особого типа мышления – пралогического, характерного главным образом для древнего состояния человека.

   Выбор признака, который положен в основу наименования, – весьма существенный момент в акте номинации. Различные группы лексики могут иметь различный набор мотивирующих признаков. Для наименований мифологических персонажей основными мотивирующими признаками являются следующие:

1. Сфера патронажа, место обитания персонажа
2. Функция персонажа
3. Указание на сопричастность, связь персонажа с каким-либо явлением
4. Внешний облик, черты внешнего вида персонажа
5. Время появления и функционирования персонажа
6. Место персонажа в мифологическом устройстве миропорядка
7. Форма восприятия персонажа человеком
8. Выражение эмоционального отношения человека к мифологическому персонажу 

   Акт номинации обычно имеет  направленность от денотата к  знаку, слову. В мифологической  лексике можно наблюдать обратное  движение – от слова к представлению  и понятию, т.е. случаи обратной  мифологической семантизации основой  которой может служить звуковой облик слова.

   Немотивированных на уровне языкового  сознания 19-20 вв. наименований достаточно  много. Это исконные славянские  слова с утраченной мотивировкой, которая может быть выявлена  в процессе этимологического  анализа: бука, уделина, русалка, рохля, шишко.

   Отдельные наименования представляют  собой переделку в целях табуирования  прозрачно мотивированных слов, с тем, чтобы затемнить внутреннюю форму, вырвать слово из его деривационного ряда и сделать непонятным. Несмотря на свою искусственность, такие наименования на определенной территории являются устойчивыми, традиционно закрепленными. С некоторыми сомнениями в эту группу можно включить пинежские названия русалки – русалея, русланка.

   На публикуемых материалах можно увидеть переплетение образов демонического персонажа и локальных пенатов, духов-предков. Поэтому в одном и том же или близких сюжетах может фигурировать то черт, то леший, банник или даже домовой: ср. ребенка в бане похищает не только банник, но и черт, лен уберегает и от обдерихи, и от черта, беса, пастуху помогает леший или черт; в некоторых быличках черт и леший приравниваются друг другу.

   Наименование черт является самым  распространенным в быличках. Как  уже отмечалось, оно известно  в русском языке с XV в. Происхождение слова не совсем ясно. Праславянское ?ьrtъ рассматривается как причастие на -to 'проклятый', родственное лит. kyreti 'злиться', apkyre'ti 'надоедать', kereti 'сглазить, околдовать'. В укр. и блр., чеш., пол. слово имеет то же значение, что и в русском, кроме того: словен. ?rt 'черт, ненависть, вражда', ?rtiti 'ненавидеть' (Фасмер 1987: IV, 347).

   В отношении происхождения слова  бес также нет единого, полностью  достоверного мнения. В свое время  Ф. И. Буслаев (1886), позднее К.  Мошинский (Moszynski 1957) связали слово бес с санскритским bas 'светить'. По их мнению, оно первоначально означало светлое существо, перешедшее потом в христианских верованиях в духа тьмы. Сомнительность этого предположения обнаруживает древнейшая семантика славянского корнеслова, где идея света, светлости не присутствует.

   В русском языке, включая говоры, очень много табуистических наименований  водяного. Это, например, Анчут, бес  водяной,  водяной черт, волосатик, черт, болотник, вирник, шуликун. Каждое из этих наименований не случайно, и происхождение его может быть установлено:

  Вода – (сюда же водка), укр., блр. вода, др.-русск., ст.-слав. см. образ (Супр.), болг. вода, сербохорв. вòда, словен. vóda, чеш. voda, слвц. voda, польск. woda, в.-луж., н.-луж. woda. Древние ступени чередования представлены в ведро, выдра. || Родственно лит. vanduõ, род. п. vandeñs, жем. unduo, д.-в.-н. см. образ "вода", гот. watō, греч. см. образ, арм. get "река", фриг. βέδυ, др.-инд. udakám, uda-, udán- "вода", unátti "бить ключом", "орошать", ṓdman- ср. р. "поток", алб. uj "вода"; носовой согласный в лат. unda "волна" и лит. vanduõ вторичного происхождения; (стр.330)

   Река – мн. реки, укр. ріка, др.-русск., ст.-слав. см. образ ποταμός, κρημνός (Остром., Супр.), болг. река, сербохорв. риjèка, мн. см. образ, словен. см. образ, чеш. řeka, слвц. rieka, польск. rzeka, в.-луж., н.-луж. rěka, полаб. см. образ. Родственно рой, ринуть(ся), реять. || Далее родственно др.-инд. ráyas м. "течение, ток", см. образ "двигается, начинает течь", см. образ ж. "ток, бег", rētas "течение", см. образ "текущий", галльск. Rēnos "Рейн", ср.-ирл. rían "река, дорога", лат. rīvus м. "ручей, канава", др.-ирл. riathor "torrens", алб.-гег. rite "влажный, мокрый" (Иокль, Stud. 74), др.-англ. ríđ м., ж. "ручей, река", англ. диал. (стр.464)

   Пруд - род. п. -а, прудить, укр. пруд "быстрое течение", блр. пруд "мельничная запруда", др.-русск. прудъ "поток, напор; запруженное место", сербохорв. см. образ, род. п. пруда "отмель, дюна", словен. см. образ "галька, отмель", чеш. proud "поток, течение", слвц. prúd — то же, польск. prąd — то же, род. п. prądu. Отсюда прудкий "быстрый". || Праслав. см. образ связано чередованием гласных с *pręd-; ср. прядать, прянуть. Далее сюда же ср.-в.-н. sprinzen "прыгать", др.-исл. spretta "прыгать, брызгать, пускать ростки, бить струей", ср.-в.-н. кауз. sprenzen "брызгать, кропить", spranz м. "вскакивание, прорастание"; (стр.388)

   Болото – укр. болото, блр. болото, ст.-слав. см. образ λίμνη, болг. блато, сербохорв. см. образ, словен. bláto, чеш. bláto, польск. błoto "грязь, трясина", в.-луж. błóto "грязь, тина", н.-луж. błoto "заболоченный лес, грязь". || Родственно лит. báltas "белый", др.-прусск. местн. н. Rythabalt (Буга, РФВ 67, 232), алб. baltë "тина, болото, глина, земля" — иллирийского происхождения: сев.-ит. palta, ломб. palta, пьемонтск. pauta; (стр.190) 

   Черт – род. п. -а, но: ни черта, мн. черти, стар. им. п. мн. ч. (вряд ли, по мнению Соболевского (Лекции 198), стар. основа на -i-), укр., блр. чорт, сербохорв. см. образ "заклинать, клясть", словен. см. образ "черт, ненависть, вражда", čŕtiti "ненавидеть", чеш., слвц. čert "черт", польск. czart, в.-луж. čert, н.-луж. cart. || Праслав. *čьrtъ рассматривается как прич. на -to- "проклятый", родственное лит. см. образ "злиться", см. образ "гнушаться", см. образ "надоедать", см. образ "назойливый, навязчивый", см. образ "сглазить, околдовать"; см. Миккола, WuS 2, 218; Бернекер I, 172; Поржезинский 4, 6. Подробнее см. чары. Не является более вероятным сравнение с лат. curtus "короткий, обрубленный", вопреки Бернекеру (там же), где оно приводится как одна из возможностей; см. против этого Брюкнер, KZ 48, 174. Нельзя сближать это слово с терять, первонач. якобы "потерянный, заблудший", вопреки Зеленину (ЖСт. 20, 360). Эвфемистической заменой слова чёрт является чёрный (см. Зеленин, Табу 2, 90), также чёрное слово — о ругательстве с упоминанием черта (см, Мельников 3, 320; Фасмер, ZfslPh 20, 453). Производное от чёрт: чёртовы яйца "картофель", кемск. (Подв.).          Русалка – Производное от др.-русск. см. образ "языческий праздник весны", "воскресение св. отцов перед троицей", "игры в этот праздник", ст.-слав. см. образ (Савв. кн.), др.-сербск. см. образ πεντηκοστή, болг. русалия "неделя перед троицей", сербохорв. см. образ ср. р. "троица", заимств. через ср.-греч. см. образ "троица" или непосредственно из лат. rosālia — то же, первонач. "праздник роз"; Для русск. русалка Ягич (там же) предполагает влияние русло. (стр.520)

   Баня – русск.-цслав., с XI в.; см. Срезн. III, Доп. 7. Ср. укр. баня — то же, ст.-слав. см. образ (Син. Пс.), сербохорв. см. образ (с XIV в.) — то же, болг. баням "мою". Сюда же следует отнести вышеупомянутые слова (см. банка) со знач. "банка, сосуд, медицинская банка". || Скорее всего, старое заимств. из народнолат. *bāneum (ср. лат. balneum, греч. βαλανει*ον). Отсюда же франц. bain, ит. bagno; см. Мейе, MSL 11, 178 и сл.; Et. 182; RS 2, 68; Бернекер 1, 42 и сл.; Романский, JIRSpr. 15, 92 и сл.; Богач, LF 35, 370. Заимствование из формы, предшествующей нов.-греч. μπάνειο "баня", невероятно, вопреки Фасмеру (Гр.-сл. эт. 38; RS 3, 261) и Зеленину (AfslPh 32, 602). Столь же сомнительно родство с д.-в.-н. bâhen "парить, греть"; ср.-в.-н. bähen, д.-в.-н. bad "баня" (Торп 256). Брюкнер (14) считает слав. слово древним ввиду наличия польск. banior "болото" (у В. Потоцкого; ср. Эстеррейхер, JP 16, 9 и сл.; Галяс, JP 16, 8), но последнее может не иметь сюда никакого отношения. Ильинский (ИОРЯС, 23, 2, 200) отстаивает исконнослав. происхождение, указывая на значительное разнообразие значений (баня, сосуд, купол, улей), но их наличие можно объяснить также заимствованием. (стр.121)