Проблемы социализации современной молодежи

Появление в нашем языке новых  слов, вдруг становящихся "ультрамодными", всегда остается загадкой. Сейчас уже трудно представить большинство социальных теорий без учета или использования термина "менталитет". В "Философском словаре" 1981г. (4-е издание) термин "менталитет" еще отсутствует, но уже в словаре "Современная западная философия" имеется статья "Менталитет", где, в частности, говорится: "Менталитет - совокупность готовностей, установок и предрасположенностей индивида или социальной группы действовать, мыслить, чувствовать и воспринимать мир определенным образом. Ментальность формируется в зависимости от традиций, культуры,социальных структур и всей среды обитания человека и сама, в свою очередь, их формирует, выступая как порождающее сознание, как трудноопределимый исток культурно-исторической динамики". (181, с.177.)

Связанный с традицией, воспроизводством и развитием общества, с социальной идентичностью, а значит и с социализацией, менталитет уже широко признан в  социальной науке как фактор, влияние  которого на результаты и возможности  социальных инноваций нередко оказывается существенным или определяющим.

Идея ментальности возникла среди  историков школы "Анналов", повернувших  историческую науку от исследования объективных социально-экономических  отношений к анализу структур духовной жизни, к поиску фундаментальных устойчивых структур сознания. Возникновение термина "менталитет", авторство которого, приписывается Р.Эмерсону, ориентировочно датируется 1856 годом. (181, с.177).

Однако вопрос о менталитете - его  сущности, структуре, специфических  и существенных признаках и т.п.- ныне широко дискутируется. Сам этап разработки этой проблемы пока можно охарактеризовать как уровень описания, т.е. идет сбор информации, кто и что сейчас по поводу этой проблемы думает, слышал, знает. Одно из первых публичных коллективных обсуждений этой актуальной темы - "круглый стол" по проблеме российского менталитета и его участники - И.К. Пантин, В.К.Кантор, Г.Д.Гачев, А.С.Панарин и др. (См.171, с.25-53) - подняли как проблему необходимость его специального изучения.

Известно, что в менталитете содержится нечто традиционное, составляющее ядро, а к нему со временем приживается новое, которое, в свое время и в свою очередь, превращается в традицию. Определение содержания этого ядра - ключ к пониманию многих социальных процессов, основа для прогнозов и ожиданий, для успешности социальной практики. Но это большая культурологическая проблема.

В связи с исследованием путей  и возможностей инновационных проектов в условиях модернизирующихся обществ, проблема менталитета имеет два  аспекта: первый - это на какие ментальные конструкты можно опереться, модернизируя ту или иную сферу социальной жизни, знаем ли мы их, адекватно ли оцениваем и можем ли использовать. А второй - какие инновации при этих условиях будут иметь успех, какие - нет, или будут трансформироваться ввиду объективного наличия тех или иных устойчивых ментальных конструкций. То есть, необходимо четкое осознание того, что мы должны учитывать в отношении менталитета, пытаясь проводить ту или иную модернизацию.

Известные удачные и неудачные попытки модернизации различных обществ с неизбежностью приводят к учету менталитета как значимого фактора социальных преобразований. Соответственно, любая социо-культурная модернизация, без которой невозможна ныне любая полная или частичная модернизация общества, не может быть успешной без учета, формирования или изменения определенных ментальных конструкций. Естественно, он не может быть обойден вниманием при осмыслении и проектировании социальных процессов в современной России.

Однако  проблема здесь сегодня заключается в том, что характеристики и конкретного менталитета, российского, также еще мало изучены, и за исключением отдельных частных примеров, неизвестно его влияние на социальные процессы. Эту проблему - применительно к российской действительности - в свое время ставил еще П.Я.Чаадаев, указывая: "Дело в том, что мы еще никогда не рассматривали нашу историю с философской точки зрения. Ни одно из великих событий нашего национального существования не было должным образом характеризовано, ни один из великих переломов нашей истории не был добросовестно оценен; отсюда все эти странные фантазии, все эти ретроспективные утопии, все эти мечты о возможном будущем, которые волнуют теперь наши патриотические умы." (207, с.141.) Это относится и к нашему времени.

Сегодня разобраться в словосочетании "российский менталитет", судя по определению, должно знание о культурно-исторической динамике России. Однако, буквально на первом шагу нас подстерегает новое откровение, выраженное в профессиональном мнении: "...в рамках отечественного обществознания до сих пор отсутствует дисциплина, занятая всесторонним изучением России как целостного природно-социокультурного образования." (211, с.39). И далее: "Разброс мнений, вплоть до крайних, характерен и для сегодняшних обсуждений русской темы. Они часто ограничиваются взаимно полярными константами, чреватыми непримиримостью между теми, для кого Россия представляет собой олицетворение мракобесия и отсталости, и теми, для кого она - светоч и надежда всего человечества. "

При этом сегодня отмечается "преобладание полярных суждений", которые " есть следствие, с одной стороны, чрезмерной политической ангажированности, с другой - отвлеченно-спекулятивного характера  рассуждений, неизбежного, покуда они  ведутся по преимуществу на страницах газетно-журнальной публицистики. И то, и другое преодолимо только при наличии должного академизма и научной основательности, базирующихся на серьезном методологическом и источниковедческим обеспечении. Предпосылки подхода, сочетающего в себе данные качества, на сегодня, думается, можно считать, в общем и целом, сложившимся" (211, с.39)

В принципе, соглашаясь с таким утверждением, мы, однако, не согласны с тем, что  к " предпосылкам" оказались отнесенными  работы и мнения лишь русских философов начала ХХ века, и позже - эмигрантов. Такая историческая ограниченность в данном вопросе представляется нам принципиальной ошибкой, поскольку она сужает поиск действительных предпосылок, необходимых для адекватного осмысления реальной истории России, смещает акценты, искажает историческую перспективу.

Не  возражая против использования трудов Е.Трубецкого, Н.Бердяева, И.Ильина и  других в качестве предпосылок, мы, тем не менее, подчеркнем, что в  данном случае, применительно к проблеме российского менталитета, неоспоримое историческое первенство принадлежит не этим авторам, а пионером здесь, несомненно, является П.Я.Чаадаев. В середине ХIХ века термин "менталитет" еще только рождался, а он уже пытался понять суть и истоки конкретного, российского, менталитета, формулируя стартовую задачу к пониманию российской специфики. "Одним "философическим письмом",- справедливо оценивал роль Чаадаева Г.В. Плеханов, - он сделал для развития нашей мысли бесконечно больше, чем сделает целыми кубическими саженями иной трудолюбивый исследователь России "по данным земской статистики" или бойкий социолог фельетонной "школы" (155, с.135-136.)

Определяя основание, исследование и понимание  которого позволило бы вскрыть сущность данного феномена, Чаадаев обращает внимание на особые моменты развития того или иного общества: "Серьезная мысль нашего времени требует прежде всего строгого мышления, добросовестного анализа тех моментов, когда жизнь обнаруживалась у данного народа с большей или меньшей глубиной, когда его социальный принцип проявляется во всей своей чистоте, ибо в этом - будущее, в этом элементы его возможного прогресса." (207, с.142)

Таковым особым моментом русской истории  он считал эпоху Петра I, деятельность которого и была объектом его пристального анализа. Чаадаев очень высоко ставил значение таких переломных моментов: "Если такие моменты редки в нашей истории...,- отмечал он,- не отталкивайте истины, не воображайте, что вы жили жизнью народов исторических, когда на самом деле, похороненные в вашей необъятной гробнице, вы жили только жизнью ископаемых. Но если в этой пустоте вы как-нибудь наткнетесь на момент, когда народ действительно жил, когда его сердце начинало биться по-настоящему, если вы услышите, как шумит и встает вокруг вас народная волна, - о, тогда остановитесь, размышляйте, изучайте, - ваш труд не будет потерян: вы узнаете, на что способен ваш народ в великие дни, чего он может ждать в будущем"( 207, с. 142). В этом "биении народного сердца", в" шуме народной волны" увидел русский мыслитель тот таинственный и трудноопределимый источник культурно-исторической динамики.

Выработка теоретических принципов и подходов к выявлению границ и признаков, сущности российского менталитета  шла непростым путем, и процесс  еще не завершен сегодня. Славянофильство  и западничество в своей аргументации и поисках места России не смогли уйти дальше отрывочных суждений и иллюстраций из художественной литературы, "лубочного" или скептического описания фрагментов народного быта. Но если искомое понимание сути российской специфики невозможно получить без анализа особых моментов, характеризующихся интенсификацией социальной жизни, то нельзя не отметить, что историческая верификация предлагавшихся воззрений свершилась - как ни парадоксально - в ХХ веке, в горниле трех революций и последующих за ними событиях России и СССР. А это значит, что понять судьбу России невозможно без осмысления ее событий первой четверти ХХ века. Следовательно, хотим мы того или нет, но необходимо для этого соотнестись с работами ученых, по-разному оценивавших и исследовавших процессы (все - от экономических до религиозных), происходившие в стране в то время.

Вторым  существенным основанием для понимания  российской специфики Чаадаев указал " факт, который властно господствует над историческим движением, который красной нитью проходит через всю нашу историю, который содержит в себе, так сказать, всю ее философию, который проявляется во все эпохи нашей общественной жизни и определяет характер, который является в одно и то же время и существенным элементом нашего политического величия, и истинной причиной нашего умственного бессилия: это - факт географический." (207,с.146). В этом факторе, безусловно,- один из краеугольных камней основания россиеведения как учения о России как природно-социокультурном образовании. Он же, учитывая тотальность его влияния на российскую специфику, определяет многие черты российского жизненного традиционного уклада, а стало быть, отражается и в специфике социализационных процессов.

Это "бессилие" Л.Н.Гумилев преодолел, положив географическое начало как осмысленное отношение к человеку, его природе и деятельности, тем самым конкретизировав в данном направлении биосоциальную природу человека. Но в целом проблемы русской истории Гумилев не решил, а лишь поставил, и не случайно у него свой "таинственный" и "трудноопределимый" источник - пассионарность. ( 49 )

Между тем, со времен Чаадаева, несмотря на появление  и широкое продвижение попыток  понять и наполнить содержанием  понятие "российский менталитет", мы и сегодня не ушли далеко, хотя перипетии нашей отечественной истории не раз и не два ставили проблему понимания этой судьбы и ее причин в разряд наиболее злободневных. Но вся беда в том, что по-прежнему в реальностях российского менталитета никто систематически не разбирался. Не было попыток опереться на факты, способные подтвердить рассуждения о том или ином историческом типе российской ментальности русского (российского) народа ни у русских, ни у русско-советских философов. Процедура верификации общих рассуждений о менталитете российском делалась практически невозможной запретом социологии, неразвитостью социальной психологии, убогостью статистики, идеологическими табу и т.п. Сейчас появились первые ростки фактологической базы. Первые факты говорят о разном, например, о деградации нации (См.131) , но по-прежнему оставляют открытым вопрос о ее специфических чертах как нации, вопрос, ответ на который еще долго не будет найден на пути умозрительных построений.

Задача  пристального научного исследования содержательных характеристик нашего отечественного менталитета по-прежнему не находит достаточного круга энтузиастов, хотя в истории такие попытки известны. Начало ХХ века для России было бурным и трагичным, как, кстати, и ожидания его конца. Крайности оценок российской реальности того времени обнаруживаются у представителей русской религиозной философии, чьи рассуждения, по замечанию В.В. Розанова, носят умозрительный характер и отличаются пренебрежением ко всему конкретному живому. Образованные россияне начала века спешили выразить свое пренебрежение к "проклятой России". В противовес им народники и марксисты - каждые по-своему - искали пути реального и духовного освобождения народа.

Последние сосредоточились прежде всего на анализе материальной составляющей жизни и быта, в то время, как  философы-немарксисты говорили о духе, русской душе и т.д. И все это было как бы многофокусным отражением реалий исторической ментальности российского народа. В советское время нам стремились показать только одну точку отсчета, сейчас мы имеем возможность взглянуть на другие. И важно подчеркнуть, что при этом бросается в глаза базовая ограниченность и религиозных, и марксистских философов, осмысливавших судьбы российского = русского = православного народа. Так, Средняя Азия и Казахстан умышленно ими специально не рассматривались, и В.И. Ленин, например, в своей работе "Развитие капитализма в России" говорит об этом прямо: "Мы берем главным образом и почти исключительно данные о внутренних, чисто русских губерниях". (100, с.5)

Но  когда Г.В.Плеханов, а затем В.И.Ленин и другие марксисты показали, что они понимают под понятием "эпоха", и, в отличие от "метафорического" употребления его у других мыслителей, дали четкое определение этого понятия, тогда российский менталитет начал приобретать исторические контуры, зависимые от характера эпохи. Марксисты доказали, что центр исторического развития России в их эпоху переместился из деревни в город, а потому сосредоточили свое внимание на пролетариате и его менталитете, в отличие от крестьянства. Этим переносом акцентов понятие "народ" впервые было операционализировано не в плане противопоставления правящим элитам, группам, классам, а дифференцировано внутри самого себя, что дало мощный импульс к пониманию механизмов динамики общества.

Наряду  с исторической наукой, на рубеже ХIХ-ХХ веков усиленно разворачивается религиозно-культурная позиция в интерпретации всей русской истории (нередко с акцентировкой ее нравственно-религиозного аспекта). Нравственные и религиозные нормы, как известно, формируются в процессе длительном, и это обстоятельство чуть ли не автоматически превращает их в предмет исторических изысканий. Претензии религии на часть истины не менее основательны, чем претензии науки. Но религиозное сознание, являясь частью культуры, исторично, и далеко не всегда и не сразу обрело способность непрерывно сохранять свои собственные ценности и транслировать культуру народа.