Лингвостилистические особенности метафоры

Таким образом, познание может  быть направлено на человека (самопознание), а также на объекты, пространство, чувства, сознание и абстрактные  сущности, созданные сознанием. Познание любой конкретной или абстрактной  сущности осуществляется по соотношению  с другой конкретной или абстрактной  сущностью. Познание может иметь  линейную структуру, когда одна сущность осознается по соположению с другой. В этом случае познающий субъект  играет пассивную роль в процессе познания, которое навязывается субъекту объективной действительностью. В  другом случае активный субъект совершает  мысленный прыжок от одной сущности к другой и создает субъективную действительность с целью осознать действительность объективную. Пассивное  познание осуществляется по метонимической оси мышления, тогда как активное познание проходит по метафорической оси.

Глава 2 Метафора в различных стилях речи

2.1 Метафора в  практической речи

При обращении к практической речи бросается в глаза не всеприсутствие метафоры, а ее неуместность, неудобство и даже недопустимость в целом  ряде функциональных стилей. Так, несмотря на семантическую емкость метафоры, ей нет места в языке телеграмм, текст которых сжимается отнюдь не за счет метафоризации. Между тем  в так называемом "телеграфном  стиле" художественной прозы она  появляется, и нередко.

Не прибегают к метафоре в разных видах делового дискурса: в законах и военных приказах, в уставах, запретах и резолюциях, постановлениях, указах и наказах, всевозможных требованиях, правилах поведения и  безопасности, в циркулярах, в инструкциях  и медицинских рекомендациях, программах и планах, в судопроизводстве (приговорах и частных определениях), экспертных заключениях, аннотациях, патентах и  анкетах, завещаниях, присягах и обещаниях, в предостережениях и предупреждениях, в ультиматумах, предложениях, просьбах - словом, во всем, что должно неукоснительно соблюдаться, выполняться и контролироваться, а следовательно, подлежит точному  и однозначному пониманию. Приведенный  перечень показывает, что метафора несовместима с прескриптивной и  комиссивной (относящейся к обязательствам) функциями речи. Естественно, что  метафора редко встречается и  в вопросах, представляющих собой  требование о предписании (типа "Как  пользоваться этим инструментом?"), а также в вопросах, имеющих  своей целью получение точной информации.

Прескрипции и комиссивные  акты соотносятся с действием  и воздействием. Они предполагают не только выполнимость и выполнение, но и возможность определить меру отступления от предписания и меру ответственности за отступление. Метафора этому препятствует. Однако, как только центр тяжести переносится на эмоциональное воздействие, запрет на метафору снимается. Так, когда в обыденной речи ультиматум вырождается в угрозу, имеющую своей целью устрашение, он может быть выражен метафорически. Вспомним также, как тщетно боролся председатель суда с потоком метафор в речи адвоката миссис Бардль в "Пиквикском клубе". Адвокат стремился воздействовать на воображение присяжных через воображение на их эмоции, через эмоции - на решение суда, а через него - на последующие реальные ситуации. В эмоциональном нажиме на адресата заинтересован не только писатель, публицист и общественный деятель, но и любой член социума. Общность цели естественно порождает и общность используемых языковых приемов. Сфера выражения эмоций и эмоционального давления вносит в обыденную речь элемент артистизма, а вместе с ним и метафору [6].

Метафора часто содержит точную и яркую характеристику лица. Это - приговор [7], но не судебный. Метафора не проникает ни в досье, ни в анкету. В графе об особых приметах Собакевича не может быть поставлено "медведь" - метафорическое "вместилище" его  особых примет. Но для актера, исполняющего роль Собакевича, эта метафора важна: инструкция для создания художественного  образа может быть образной. Метафора эффективна и в словесном портрете разыскиваемого лица. Ведь узнавание  производится не только по родинкам и  татуировкам, но и по хранимому в  памяти образу. Это искусство. Метафора, если она удачна, помогает воспроизвести  образ, не данный в опыте.

Интуитивное чувство сходства играет огромную роль в практическом мышлении, определяющем поведение человека, и оно не может не отразиться в  повседневной речи. В этом заключен неизбежный и неиссякаемый источник метафоры "в быту". В практике жизни образное мышление весьма существенно. Человек способен не только идентифицировать индивидные объекты (в частности, узнавать людей), не только устанавливать сходство между областями, воспринимаемыми разными органами чувств (ср. явление синестезии: твердый металл и твердый звук, теплый воздух и теплый тон), но также улавливать общность между конкретными и абстрактными объектами, материей и духом (ср.: вода течет, жизнь течет, время течет, мысли текут и т. п.). В этих последних случаях говорят о том, что человек не столько открывает сходство, сколько создает его.

Особенности сенсорных механизмов и их взаимодействие с психикой позволяют  человеку сопоставлять несопоставимое и соизмерять несоизмеримое. Это  устройство действует постоянно, порождая метафору в любых видах дискурса. Попадая в оборот повседневной речи, метафора быстро стирается и на общих  правах входит в словарный состав языка. Но употребление появляющихся живых  метафор наталкивается на ограничения, налагаемые функционально-стилевыми  и коммуникативными характеристиками дискурса, о которых шла речь выше. Однако не только они пресекают метафору. Метафора, вообще говоря, плохо согласуется  с теми функциями, которые выполняют  в практической речи основные компоненты предложения - его субъект и предикат.

В обыденной речи метафора не находит себе пристанища ни в  одной из этих функций. Сама ее сущность не отвечает назначению основных компонентов  предложения. Для идентифицирующей функции, выполняемой субъектом (шире - конкретно-референтными членами предложения), метафора слишком произвольна, она  не может с полной определенностью  указывать на предмет речи. Этой цели служат имена собственные и  дейктические средства языка. Для предиката, предназначенного для введения новой  информации, метафора слишком туманна, семантически диффузна. Кажущаяся конкретность метафоры не превращает ее в наглядное  пособие языка.

Рано или поздно практическая, речь убивает метафору. Ее образность плохо согласуется с функциями  основных компонентов предложения. Ее неоднозначность несовместима с коммуникативными целями основных речевых актов - информативным запросом и сообщением информации, прескрипцией и взятием обязательств.

Метафора не нужна практической речи, но она ей в то же время необходима. Она не нужна как идеология, но она необходима как техника. Всякое обновление, всякое развитие начинается с творческого акта. Это верно  и по отношению к жизни и  по отношению к языку. Акт метафорического  творчества лежит в основе многих семантических процессов - развития синонимических средств, появления  новых значений и их нюансов, создания полисемии, развития систем терминологии и эмоционально-экспрессивной лексики. Без метафоры не существовало бы лексики "невидимых миров" (внутренней жизни человека), зоны вторичных  предикатов, то есть предикатов, характеризующих  абстрактные понятия. Без нее  не возникли бы ни предикаты широкой  сочетаемости (ср., например, употребление глаголов движения), ни предикаты тонкой семантики [8]. Метафора выводит наружу один из парадоксов жизни, состоящий  в том, что ближайшая цель того или другого действия (и в особенности  творческого акта) нередко бывает обратна его далеким результатам: стремясь к частному и единичному, изысканному и образному, метафора может дать языку только стертое  и безликое, общее и общедоступное. Создавая образ и апеллируя к  воображению, метафора порождает смысл, воспринимаемый разумом.

2.2 Метафора в  художественной речи

Метафора органически  связана с поэтическим видением мира. Само определение поэзии иногда дается через апелляцию к метафоре. Когда Ф. Гарсия Лорку спросили о  существе поэзии, он вспомнил своего друга  и сказал, что в применении к  нему поэзия выразилась бы словами "раненый  олень". В свойствах метафоры ищут признаки поэтической речи.

Поэтическое творчество того или иного автора нередко определяется через характерные для него метафоры, и поэты понимают и принимают  такие определения. Н. Вильмонт, например, искал ключ к поэзии Б. Пастернака в его панметафористике [21], и поэт откликнулся на эту характеристику следующими словами: "Мне показалось странным ...то, как это я, столь  фатально связанный особенностями  и судьбами с метафорой, так ни разу не прошелся вверх по ее течению, о каковом верхе говорит любая  ее струя силою своего движущегося  существования" [22]. Другим примером могут послужить проницательные работы Р. О. Якобсона о Маяковском, в частности наблюдения над его  восприятием мира сквозь метафорику игры, обозначившуюся уже в стихотворном дебюте Маяковского и выросшую в  стихах "Про это" в jeu supreme [23].

С чем связано тяготение  поэзии к метафоре? С тем прежде всего, что поэт отталкивается от обыденного взгляда на мир, он не мыслит в терминах широких классов. Гарсиа Лорка, для которого характерна рефлексия  над позицией поэта и поэтическим  творчеством, писал: "Все, что угодно, - лишь бы, не смотреть неподвижно в  одно и то же окно на одну и ту же картину. Светоч поэта - противоборство" [24]. Он освещает ему кратчайший путь к истине: "Когда прибегают  к старому слову, то оно часто  устремляется по каналу рассудка, вырытому букварем, метафора же прорывает себе новый канал, а порой пробивается  напролом" [25].

Если взглянуть на поэтическое  произведение сквозь призму диалога, то ему будет соответствовать не инициальная реплика, признаваемая обычно диалогическим "лидером", а ответ, реакция, отклик, часто отклик-возражение. Вполне естественно видеть в начале стихотворения "да" и особенно "нет": Да, я знаю, я вам не пара, / Я пришел из другой страны (Н. Гумилев); Да, этот храм и дивен и  печален (Он же); Нет, не тебя так пылко  я люблю... (М. Лермонтов); Нет, ты не прав, я не собой пленен... (В. Ходасевич); Нет, и не под чуждым небосводом, / И не под защитой чуждых крыл... (А. Ахматова).

Не случайно поэзия часто  начинается с отрицания, за которым  следует противопоставление. Тому, кроме уже приведенных, есть много  хрестоматийных примеров: Нет, не агат в глазах у ней, / Но все сокровища  Востока / Не стоят сладостных лучей / Ее полуденного ока (Пушкин); Нет, я  не Байрон, я другой, / Еще неведомый  избранник... (Лермонтов); Не то, что мните  вы, природа: / Не слепок, не бездушный  лик - / В ней есть душа, в ней  есть свобода, / В ней есть любовь, в ней есть язык... (Тютчев).

Именно по этому столь  органически присущему поэзии принципу построена метафора. В ней заключено  имплицитное противопоставление обыденного видения мира, соответствующего классифицирующим (таксономическим) предикатам, необычному, вскрывающему индивидную сущность предмета [26]. Метафора отвергает принадлежность объекта к тому классу, в который  он на самом деле входит, и утверждает включенность его в категорию, к  которой он не может быть отнесен  на рациональном основании. Метафора - это вызов природе. Источник метафоры - сознательная ошибка в таксономии объектов. Метафора работает на категориальном сдвиге. Это отмечалось многими авторами. Метафора не только и не столько сокращенное сравнение, как ее квалифицировали со времен Аристотеля, сколько сокращенное противопоставление. Из нее исключен содержащий отрицание термин. Однако без обращения к отрицаемой таксономии метафора не может получить адекватной интерпретации. Это хорошо показано А. Вежбицкой. На это обращали внимание и другие авторы, в частности Ортега-и-Гассет.

Сокращенное в метафоре противопоставление может быть восстановлено. Оно и  в самом деле нередко присутствует в метафорических высказываниях: Утешенье, а не коляска (Гоголь); Едешь, бывало, перед эскадроном; под тобой чорт, а не лошадь (Л. Толстой); Господи, это  же не человек, а - дурная погода (М. Горький).

В метафоре заключена и  ложь и истина, и "нет" и "да". Она отражает противоречивость впечатлений, ощущений и чувств [27]. В этом состоит  еще один мотив ее привлекательности для поэзии. Метафора умеет извлекать правду из лжи, превращать заведомо ложное высказывание если не в истинное (его трудно верифицировать), то в верное. Ложь и правда метафоры устанавливаются относительно разных миров: ложь - относительно обезличенной, превращенной в общее достояние действительности, организованной таксономической иерархией; правда - относительно мира индивидов (индивидуальных обликов и индивидных сущностей), воспринимаемого индивидуальным человеческим сознанием. В метафоре противопоставлены объективная, отстраненная от человека действительность и мир человека, разрушающего иерархию классов, способного не только улавливать, но и создавать сходство между предметами.

Итак, в метафорическом высказывании можно видеть сокращенное сравнение, но в нем можно видеть и сокращенное  противопоставление. В первом случае подчеркивается роль аналогического принципа в формировании мысли, во втором акцент переносится на то, что метафора выбирает самый короткий и нетривиальный  путь к истине, отказываясь от обыденной  таксономии. Вместо нее метафора предлагает новое распределение предметов  по категориям и тут же от него отказывается. Она вообще не стремится к классификации. Сам таксономический принцип  для нее неприемлем.

Субстантивная метафора, будучи по форме таксономической, осуществляет акт характеризующей предикации: "материя" исчезает, остаются воплощенные  в образе признаки. Метафора учит не только извлекать правду из лжи, она  учит также извлекать признаки из предмета, превращать мир предметов  в мир смыслов. Когда говорят "Ваня (не мальчик, а) настоящая обезьянка", не имеют в виду ни расширить класс  обезьянок за счет включения в  него одного мальчика, ни сузить класс  мальчиков, изъяв из него Ваню. Метафора имеет своей целью выделить у  Вани некоторое свойство, общее у  него с обезьянками.

Субстантивная метафора дает характеристику предмета, но в то же время она не совсем оторвалась и  от таксономического принципа мышления, предполагающего, что объект может  быть включен только в один узкий  класс (в идеале таксономия строится как последовательное включение  более узких категорий в более  широкие), тогда как характеризация предмета имплицирует множественность, то есть выделение неограниченного  набора свойств. Метафора стремится  соблюдать принцип единичности. Выводя наружу сущность предмета, метафора избегает плюрализма. Хорошая метафора объемлет совокупность сущностных характеристик  объекта и не нуждается в дополнении. Для таких метафор более естествен "спор", чем конъюнкция, выстраивающая  метафоры в шеренгу, например: И я  знаю теперь, чего не знала тогда: что  я не скала, а река, и люди обманываются во мне, думая, что я скала. Или  это я сама обманываю людей  и притворяюсь, что я скала, когда  я река? Выбор Метафоры из числа  метафор отвечает поиску сущности. Разумеется, "правило единичности" не является жестким. Конвенционализация, употребление в эмоциональной речи и другие условия могут снять  это требование.