Гендер в истории языка

Были установлены, например, некоторые отличительные черты женского речевого поведения (Homberger, 1993):

- женщины чаще прибегают к уменьшительным суффиксам;

- для женщин более типичны косвенные речевые акты; в их речи больше форм вежливости и смягчения, например, утверждений в форме вопросов, иллокуции неуверенности при отсутствии самой неуверенности.

- в речевом поведении женщин отсутствует доминантность, они лучше умеют слушать и сосредоточиться на проблемах собеседника;

- в целом речевое поведение женщин характеризуется как более “гуманное”.

Однако  именно этот факт, на взгляд представителей феминистской лингвистики, имеет при общении в смешанных группах отрицательные последствия для женщин. Их предупредительное, неагрессивное и вежливое речевое поведение укрепляет сложившиеся в обществе пресуппозиции и ожидания того, что женщины  слабее, неувереннее и вообще менее компетентны.

Таким образом, женская коммуникация, по сравнению с мужской, оказывается “дефицитной”.

ФЛ подвергла сомнению гипотезу “дефицитности” женской коммуникативной интеракции, выдвинув на ее место гипотезу “дифференции”. В этой связи  критически были осмыслены выводы Р. Лакофф (в указанной выше работе) о ситуации “двойной связанности” (double bind), в которую попадают женщины при коммуникации в смешанных группах: типично женские тактики речевого поведения (уступчивость, кооперативность, более редкое по сравнению с мужчинами употребление перформативов, иллокуции неуверенности при отсутствии самой неуверенности, высказывание утверждений в форме вопросов и т.д.) не способствуют восприятию содержания сообщений, создавая впечатление неуверенности и некомпетентности. Если же женщины пользуются мужскими тактиками, которые по Лакофф характеризуются  наступательностью, меньшей кооперативностью, частым использованием директивных речевых актов, то они воспринимаются как неженственные и агрессивные, что, в интерпретации ФЛ, вызвано несоответствием такого коммуникативного поведения стереотипам распределения ролей в обществе. В этой связи были разработаны специальные тактики, помогающие женщинам быть “услышанными”.

В лингвистике не прекращается полемика вокруг теоретических положений ФЛ и их практической реализации (Glück, 1979; Gutte, 1985; Pusch, 1990; Muttersprache frauenlos?, 1992; Homberger, 1993). Однако следует признать, что в области языковой политики ФЛ добилась серьезных успехов (подробнее  см.: Trömel-Plötz, 1992; Guentherrodt u.a., 1981;  Кирилина, 1997).

Особенно серьезной критике подверглись ранние пресуппозиции феминистского подхода к изучению коммуникативной интеракции мужчин и женщин (Gal, 1989; Hirschauer, 1993; Kotthoff, 1996; Земская, Китайгородская, Розанова, 1991).

Первоначально феминистская лингвистика исходила из того, что женское речевое поведение способствует поддержанию зависимого статуса и является наглядным примером традирования патриархатных отношений. Как считает Х. Коттхофф (Kotthoff, 1996), при этом был допущен ряд методологических ошибок, обнаружить которые удалось посредством эмпирических исследований гендерных аспектов коммуникации. К числу таких заблуждений Х. Коттхофф относит: интенционализм, приписывание фактору пола омнирелевантности, игнорирование роли контекста, недооценку  качественных методов этнолингвистики и гиперболизацию  усвоения в детском и подростковом возрасте гендерно специфичных стратегий и тактик общения.

Итенционализм

Доминирование маскулинности осмысливалось представителями ФЛ в несколько упрощенном виде: вследствие господства патриархата мужская самооценка выше, мужчины в большей мере, чем женщины, обладают социальным престижем и властью. Мужское доминирование реализуется в числе прочего в определенном речевом поведении, описать которое можно на уровне ряда микрофеноменов - длины речевых отрезков, частоты перебиваний, наложений речевых отрезков друг на друга, контроля за тематикой дискурса, предоставлении/непредоставлении слова и т.д. Все это, как утверждала ФЛ, является интенциональным и осознанным проявлением борьбы за власть со стороны мужчин (Trömel-Plötz, 1982б;  West, 1979). Методологически эта точка зрения основана на теории интеракционизма (Уэст, Зиммерман,  1997, см. главу 1). На взгляд  С. Хиршауера (Hirschauer, 1993), перманентная интенциональность для поддержания гендерного статуса не требуется, что объясняется с позиций социального конструктивизма И. Гоффмана. Сторонники интенционализма не учитывают высокой значимости социальных структур, обеспечивающих институционализацию, ритуализацию и в целом хабитуализацию гендера. Мужественность и женственность, как показал И. Гоффман, институционализируются, входят в привычку, приобретают ритуальный характер. Таким образом, социальные институты (школа, церковь, армия и т.д.) принимают на себя поддержание гендерной иерархии, в том числе сохранение мужского доминирования. Следовательно, у индивида нет необходимости постоянно воспроизводить его во всех ситуациях.

Гиперболизация значимости категории “пол”

Ранние феминистские исследования исходят из того, что пол  - это определяющий, омнирелевантный фактор самоидентификации личности. Согласно Уэст и Зиммерман, конструирование индивидом своей гендерной идентичности - doing gender - перманентный процесс, пронизывающий все действия индивидов. Напротив, Хиршауер показал, что весьма распространены ситуации и контексты, когда пол нерелевантен для общения, и предложил учитывать фактор “гендерной нейтральности” (Geschlechtsneutralität), так как : 1) нет оснований придавать гендеру больше значимости, чем фактору возраста, этнической  и социальной принадлежности, уровню образования, профессии и.тд. Все эти факторы также входят в число идентификационных категорий, которые в определенных типах ситуаций выступают на первый план (Ср. также van Dijk, 1987, 1998). Автор предлагает наряду с термином doing gender также термин undoing gender для ситуаций, где пол коммуникантов не значим. Кроме того, ряд исследований показывает, что названные параметры в большинстве случаев взаимодействуют, поэтому определить, где заканчивается влияние одного и начинается воздействие другого, весьма затруднительно. Так, Х. Коттхофф (Kotthoff, 1992) установила, что вежливый, нацеленный на сотрудничество и в целом корректный стиль характерен как для женского общения, так и для общения среди лиц  с высоким социальным статусом; 2) эмпирически сложно установить, как происходит гендерная самопрезентация (Selbstdarstellung), в каких случаях она выступает на передний план, а когда не играет роли.

С. Хиршауер настаивает на дискретном характере процесса конструирования гендерной идентичности (doing gender), исключающем его имманентное присутствие в качестве постоянной. Х. Коттхофф (Kotthoff, 1996) предлагает для обозначения этого процесса термин “градуированная релевантность” (Relevanzgraduierung).

Недооценка роли контекста

Пресуппозиция имманентного проявления гендера в речевом поведении независимо от контекста не подтвердилась, что показано в Kotthoff, 1992, 1993, 1994, 1996; Schwitalla, 1995, Земская, Китайгородская, Розанова, 1991, отчасти в Климов, 1995). Убедительно удалось доказать для западноевропейских стран лишь стабильность интонационного рисунка (Kotthoff, 1994): мужчины стремятся избегать выраженной эмфазы, так как  в западноевропейской культуре она считается признаком женственности и экзальтированности. При этом гомосексуальные мужчины широко используют такую интонационную модель в качестве сигнала  своей нетрадиционной ориентации.

На взгляд Х. Коттхофф (Kotthoff, 1996, S.12), вопрос состоит сегодня не в том, как говорят мужчины или женщины, а в том, каким образом, при помощи каких речевых средств, тактик и стратегий они создают определенные контексты. Далее необходимо исследовать параметры этих контекстов и их влияние на успешность коммуникации. Продуктивно здесь изучение жанров (Gattungen), предложенное С. Гюнтнер и Х. Кноблаухом (Günthner, Knoblauch, 1996, 1997). Работы, проведенные с применением этой методики, дают обоснованные результаты и в целом направлены на выявление особенностей гендерно значимой коммуникации в четко очерченных рамках определенного жанра и контекста (см. Baron, 1996а, 1996б).

Гиперболизация  усвоения в детском и подростковом возрасте гендерно специфичных стратегий и тактик общения (гипотеза “гендерных субкультур”)

В конце 80-х - начале 90-х годов возникла гипотеза гендерных субкультур”, восходящая к работе Гумперца (Gumperz, 1982) по исследованию межкультурной коммуникации, а также к более ранним работам по  этнологии, этнографии, истории культуры (Borneman, 1991; Mead, 1949). В трудах Мальца и Боркер (Maltz, Borker, 1991) и Таннен (Tannen, 1992) принцип межкультурной коммуникации распространен на гендерные отношения. Согласно их предположению, в лингвистическом аспекте женщины и мужчины переживают языковую социализацию по-разному, так как в детстве находятся большей частью в разнополых группах, где приняты разные тактики речевого поведения. Различие состоит в усвоении типичных для таких групп гендерных конвенций и стратегий коммуникации. Из-за различия культурно обусловленных интерпретационных конвенций нарушается понимание высказываний, что  при вербальном общении мужчин и женщин провоцирует неадекватную реакцию и ведет к коммуникативным неудачам.

В этом случае ученые отказались от принципа интенционализма, поставив в центр изучение процессов социализации индивидов мужского и женского пола. Социализация индивида рассматривалась как присвоение им определенной субкультуры, которой свойственны особые речевые практики, разные в мужской и женской среде. Мужчины и женщины в детском и подростковом возрасте вращаются преимущественно с однополых группах, образуя субкультуры и усвивая свойственный им речевой этикет, стратегии и тактики. В дальнейшем это ведет к непониманию и речевым конфликтам, которые приравниваются к межкультурным.

Исследования мужской и женской коммуникации обусловили  появление понятия “гендерлект”. как постоянного набора признаков мужской и женской речи. Однако работы последних лет все четче показывают, что говорить о гендерлекте неправомерно (Samel, 1995; Kotthoff, 1996). Роль культурного фактора в этом случае сильно преувеличена. Различия в мужской и женской речи не столь значительны, не проявляют себя облигаторно в любом речевом акте и в целом не свидетельствуют, что пол является определяющим фактором коммуникации, как это предполагалось на начальном этапе развития феминистской лингвистики. Х.Коттхофф (1996) предлагает говорить о некоторых стилистических особенностях, мужской и женской речи, подчеркивая, что эти особенности носят вероятностный характер и зависят от ситуации общения.

Преобладание квантитативных методов исследования

По данным Х. Коттхофф (1996), при исследовании гендерных аспектов коммуникации в ФЛ в настоящее время преобладают количественные методы, наиболее популярным из которых является подсчет длительности речевых отрезков, количества перебиваний и смен тем диалога. Однако сами по себе эти характеристики не могут считаться показательными, так как зависят от контекста и приобретают значимость лишь во взаимодействии с иными феноменами, зависящими от культурных традиций данного общества. Поэтому больше внимания должно быть уделено качественным методам эмпирического изучения  культуры и общества.

Исследование маскулинности

Уже в период изучения  только женственности  исследования не могли не касаться и  мужской гендерной идентичности и ее отражения в языке (см., например Chodorow, 1978; Tolson, 1977). Однако с конца восьмидесятых годов интерес к проблемам мужественности существенно возрос, о чем свидетельствует большое число научных конференций и публикаций. В 1993 г. журнал “Theory and Society” вышел в виде специального выпуска, посвященного проблемам маскулинности в современном обществе. Наиболее значимым выводом авторов стало разграничение разных типов мужественности. имеющих место в реальности, и определение среди них стереотипа доминирующей мужественности (hegemonic masculinity) (Connell, 1993). Именно доминирующая мужественность наиболее часто отражается в языке в качестве своего рода образца для подражания. Развивая эту идею,  С. Поллак (Pollack, 1995), сравнивает этот концепт с названием ритуализованного достижения статуса мужчины у индейцев - “Великое Невозможное” (the Big Impossible).

Английский язык обнаруживает, согласно Поллаку (Pollac, 1995, p.37) четыре стереотипных идеала, посредством которых происходит (или должна происходить) социализация мужчины:

1) “Sturdy Oak” (крепкий дуб - здесь и далее перевод наш - А.К.)) - апеллирует к мужскому стоицизму и научению маленького мальчика не делиться своей болью или открыто горевать;

2) “Give ‘em Hell” (покажи им , где раки зимуют) - создает ложную “самость” из отваги, бравады, любви к насилию;

3) “Big Wheel” (крутой парень) - подчеркивает потребность достичь высокого статуса и власти, влияния любой ценой;

4) “No Sissy Stuff” (без соплей) - наиболее травматичный для ребенка стереотип, по мнению С. Поллака, - осуждение выражения мальчиком любых сильных или теплых чувств, привязанности, зависимости и всего, что считается “женственным” и, следовательно, неприемлемым или табуированным.

Приведенные выше стереотипы могут носить в той или иной степени универсальный характер. Вместе с тем, установлено, что доминирующая мужественность, с одной стороны, меняется от культуры к культуре, с другой -  как мужественность, так и женственность - динамические, исторически изменчивые концепты. Б. Коннелл вводит понятие культурной репрезентации: в силу многослойности и и изменчивости мужественности и женственности, возможна манипуляция этими понятиями. Их отдельные составляющие могут в определенные периоды подчеркиваться в СМИ и иных видах общественного дискурса (Connell, 1993, p.600). По Коннеллу, мужественность, как и женственность - многомерный концепт, состоящий из большого количества бинарных оппозиций, что и позволяет манипулировать им.

Согласно Б. Коннелу, исследуя лингвистический материал на предмет обнаружения культурной специфики доминирующей маскулинности (или фемининности), наука может в качестве результата получить, скорее, реконструкцию гендера на основании данных языка. Это замечание относится также и к кросскультурным исследованиям, так как  “традиционный компаративистский метод базируется на допущении целостных “сепаратных” культур, в то время как такое допущение сегодня не является  более состоятельным. Европейский империализм, глобальный капитализм при гегемонии США, а также современные средства коммуникации привели все культуры в тесное взаимодействие, расширили сферу действия некоторых культур и маргинализовали большинство” (Connell, 1993, p. 601 - перевод наш- А.К.). Проблемы этноцентризма и глобальной истории, разумеется, актуальны не только для гендерных исследований, но и для них также. Вместе с тем, монография Х. Боссе (Bosse, 1994) доказывает возможность направленного изучения стереотипов мужественности в отдельных культурах.

В ряде работ (Pollack, 1995; Rogoff, van Leer, 1993; Connell, 1993; Hurton, 1995; Erhart, Herrmann, 1997) показано, как доминирующая мужественость изменяется в ходе истории и какую роль играют в этом выразительные средства языка.