Государство, церковь и скоморохи

  Одним из путей формирования народных драм было перерастание святочных игрищ в позорища, а в дальнейшем - в устные пьесы. Процесс этот ярко прослеживается на примере образования святочной комедии о козе. Поначалу вошедшие в избу коза и медведь (позже заменяемый дедом) просто плясали под песню, в которой выражалось пожелание обильного урожая. Позднее текст песни приобрел заклинательный смысл:

  Где коза рогам,

  Там сене стогам.

  Где коза хвостом,

  Там жита кустом .

  Другое  древнее святочное игрище символически воспроизводило земледельческий миф о смерти и воскресении: коза (в других вариантах старуха) после ряда шутовских реплик и проделок плясала, пока не падала замертво и затем благодаря вмешательству одного из присутствующих оживала и плясала вновь. Дальнейшее осложнение этого игрового сюжета можно наблюдать в одном из позднейших новгородских святочных игрищ, записанном в XIX веке. Медведь здесь заменен дедом, коза - старухой, и игровая сценка приобретает жанровый комический характер.

  Комические  диалогические сценки создавались, возможно, и на базе свадебных «перекоров»  дружек. Даже в XIX веке такие сценки исполнялись то двумя лицами, то одним, говорившим за обоих. Подобные диалоги, исполнявшиеся одним лицом, быстро отрывались от свадебного игрища, и не случайно мы их встречаем в числе сказок в сборнике Афанасьева. От них закономерен переход к комедиям типа «Барин и слуга», сложенным, очевидно, в XVIII веке.

  Можно думать, что к числу произведений, предназначавшихся для диалогического исполнения или даже для инсценировки, относятся и сатирические повествования с развитым диалогом, как, например, «Сказание, или Повесть о куре и лисе», а также «Повесть о Ерше Ершовиче». Первая высмеивает ханжество, вторая - взяточничество и корыстолюбие, царящие в судопроизводстве. Близка к ней и повесть «Шемякин суд». Позднее некоторые из них разыгрывались, по-видимому, и на театральных подмостках актерами. Так, предание говорит, что сказки инсценировались при дворе Анны Иоанновны, а инсценировка повести «Шемякин суд» входила в репертуар ярославского театра Ф. Г. Волкова.

  Народная  драма складывалась также путем  инсценировки песен, наподобие того как это наблюдается в хороводах. Так, даже в XIX веке зарегистрирован случай, когда историческая песня о Кострюке инсценировалась ее исполнителями.

  Известны  случаи, когда святочные игрища непосредственно  включались в комедии. Таково, например, игрище «Кобылка», которое вошло  в кукольную комедию о Петрушке. Таково же святочное игрище «Медведь». Парня, изображающего медведя, наряжают в две черные шубы шерстью вверх. «Медведя» водит на цепи или на веревке вожак с длинной палкой в руках. Войдя в избу, медведь проделывает весь репертуар ученых медведей: после угощения пляшет, вставая на дыбы, задевая палкой присутствующих, и т. д. Вожак приговаривает обычный текст вожаков-медвежатников.

  К числу небольших комических бытовых  сценок следует отнести и сценку о стариках-гробокопателях. Ее сатирическое острие направлено против царя. С нею слилась другая - сцена с лекарем. Обе сцены бытовали самостоятельно, а также входили в состав пьес, например «Петрушки», «Царя Максимилиана» и «Лодки».

  Наиболее  социально острой является комедийная сценка о боярине и челобитчиках, созданная, как можно думать, в период городских восстаний 40-60-х годов XVII века. Подчеркнутый гротеск в исполнении и «глум» позволяют предполагать участие в ней скоморохов. На сцену выходил толстый боярин; на голове у него горлатная шапка из дубовой коры, сам он надутый, чванливый, с оттопыренной губой. К нему идут челобитчики и несут посулы в лукошках - кучи щебня, песку, сверток из лопуха и т. п. Челобитчики земно кланяются, просят правды и милости; но боярин ругает их и гонит прочь. Челобитчики начинают тузить боярина, грозят его утопить. Затем являются двое лохмотников и принимаются гонять толстяка прутьями, приговаривая: «Добрые люди, посмотрите, как холопы из господ жир вытряхивают». То же они проделывают с купцом. Отобрав деньги у последнего, добрые молодцы отправляются «во царев кабак». Представление заканчивалось обращением к толпе:

  Эй  вы, купцы богатые, бояре тароватые! ставьте меды сладкие, варите брагу  пьяную, отворяйте ворота растворчаты, принимайте гостей голыих, босыих, оборванных, голь кабацкую, чернь мужицкую, неумытую!

Комедия о Петрушке

  Все описанные комедии можно причислить к малой форме. К числу ранних пьес большой формы относится  популярная комедия о Петрушке. Эта  комедия наиболее типична для  творчества скоморохов. На Украине она называется «Ванька-рю-тю-тю» или «Ванька-рататуй» (испорченное «ратуй», что значит по-украински «спасай, караул»). В. Н. Перетц полагал, что героя комедии прежде называли Иваном, что комедия получила свое название от этого имени и что исстари она так и называлась повсюду. Иван, Иванушка - имя излюбленного героя русских народных сказок; это простой парень, трогательный в своей непосредственности, однако ловкий, сообразительный, умеющий выйти из любого затруднительного положения. Позднейшее же наименование комедии, по мнению В. Н. Перетца, связано с именем известного шута Анны Иоанновны Пьетро Миро (он же Педрилло, Кедрил, Петруха-Фарнос, Петрушка), пользовавшегося любовью не только двора, но и широких масс и фигурировавшего в «народных картинках» XVIII века. За долгие годы своего существования комедия переосмысливалась. Изменились не только имя героя и название комедии, изменился, возможно, и сюжет. Если образ Ваньки был сродни обаятельному образу Иванушки, то Петрушка, не теряя своего обаяния, приобрел черты удалого парня, смельчака, забияки, весельчака Педрилло.

  Одну  из сцен комедии о Петрушке зарисовал  Олеарий, откуда следует, что она  бытовала на Руси еще в 30-х годах XVII века. Зарисовка Олеария воспроизводит  сцену, по-видимому, положившую начало всей комедии о Петрушке. На рисунке видны четыре фигуры: две по краям, из них одна (левая) никоим образом не человеческая, а другая (правая) лишь с большими оговорками может быть принята за человеческую фигуру. Мы полагаем, что обе эти фигуры - набалдашники распорок. Действующих же фигур - две, по числу рук кукловода: человек, держащий лошадь за хвост, и Петрушка.

  В документах, направленных против скоморохов (указ патриарха Филарета, относящийся к 1628 году, и царская грамота 1648 года), ничего не говорится о кукольном театре, хотя и перечисляются различные виды скоморошьего искусства. Однако в этих документах осуждается святочное «хождение» с «кобылками» и «меж себя наряженной бесовской кобылкой». Из текста трудно выяснить, идет ли здесь речь об одном и том же явлении или о сходных. В первом случае, вероятно, имеется в виду хождение с кукольным представлением «продажи лошади», во втором — ряжение лошадью.

  То  обстоятельство, что Олеарий зарисовал  только одну сцену, вовсе не означает, что ею ограничивалась комедия о Петрушке в XVII веке. Ведь путешественник писал, что давались «разные» представления. Можно предполагать, что в старейшем варианте «Петрушки» кроме этой сцены встречались и другие. На основании двадцати трех проанализированных записей XIX века основными сценами «Петрушки» могут считаться: 1) заявление Петрушки о желании жениться - 20 из 23; 2) покупка лошади - 20 из 23; 3) Петрушка и невеста - 19 из 23; 4) сцена с лекарем - 19 из 23; 5) черт или барбос уносят Петрушку - 18 из 23; 6) сцена с солдатом - 16 из 23; 7) сцена с городовым - 12 из 23. Остальные сцены, числом двадцать четыре, встречаются в упомянутых двадцати трех вариантах не более шести раз каждая. Появление в комедии позднейших наименований профессий не должно смущать исследователя, так как в фольклоре замены более ранних явлений более поздними обычны (лекарь - доктор, стрелец - солдат, пристав - городовой и т. д.). Можно считать вполне вероятным, что кроме сцены с лошадью в XVII веке могли входить в комедию еще пять упомянутых выше сцен. В таком случае старейшая фабула сводилась к следующему: Петрушка женится на богатой невесте, обзаводится хозяйством (покупает лошадь), лошадь его сбрасывает, лекарь его лечит, Петрушка убивает лекаря, затем по очереди стрельца и пристава, после чего черт уносит его в ад. В позднейших вариантах число убийств значительно возрастает.

  А. М. Горький причислял Петрушку к  героям мирового эпоса и писал, что  «наиболее глубокие и яркие, художественно-совершенные типы героев созданы фольклором, устным творчеством трудового народа». Петрушка во всех своих поступках - выразитель протеста. Его неиссякаемая веселость, разящее остроумие и сделали его любимцем широких масс, а комедию о нем - самой популярной из всех старинных народных комедий. Дебоши и убийства, совершаемые Петрушкой, ни на минуту не вызывают у зрителей порицания. Однако все дошедшие до нас записи этой комедии оканчиваются тем, что Петрушка жестоко расплачивается за свои преступления. И тем не менее постигающая его «небесная кара» не умаляет оптимизма и силы протеста, которыми насыщена пьеса в целом.

  Комедия о Петрушке была создана и бытовала, по-видимому, в городских (посадских, слободских) кругах. Об этом свидетельствуют сцены в трактире, образ приятеля Петрушки - молодого мастерового, пришедшего в город на заработки, скорбь матери Петрушки по поводу того, что сын женится на городской девушке, в то время как ему можно было выбрать невесту в деревне.

Народная  драма 

  К тому же времени, что и комедия  о Петрушке, относится, очевидно, пьеса совершенно иного жанра - народная историческая драма в героическом духе - «Лодка». Это старейшая самобытная русская народная драма, насыщенная мятежным духом, связанная с именем Разина и, подобно разинским песням, имеющая документально-историческое значение. «Лодка» требует особо внимательного отношения исследователя, так как, собственно, это комплекс родственных пьес, известных более чем по тридцати пяти вариантам записей и описаний и содержащих в сумме свыше шестидесяти различных сцен, от двух до четырнадцати в каждой. Это свидетельствует о том, что она пользовалась большой популярностью в народных массах и прошла длинный и сложный путь развития. Но при всем том из общего числа сцен легко выделить три основные и, по-видимому, старейшие. Это сцена в разбойничьем стане, в лодке и заключительная - с помещиком или в подворье. В разных местностях и в разное время наименования драмы давались в зависимости от того, на какую сюжетную деталь делался акцент. И все же одно-два названия являются основными: это «Лодка» (местами «Шлюпка») и «Шайка разбойников» (местами «Атаман разбойников» или «Разбойники»). Значительно реже пьеса называется по имени главного действующего лица - атамана («Степан Разин», «Ермак», «Владимир Железный», «Атаман Буря» и другие).

  Вопрос  о времени возникновения «Лодки», о социальной среде, в которой она появилась, долгое время считался неясным. Создана «Лодка» была в низовьях Дона или Волги казачеством, которое на рубеже XVI и XVII веков представляло собой внушительную силу. Это способствовало успешному развитию казачьего устного художественного творчества, которое началось, вероятно, не позже XVI века.

  «Разинские» песни начали создаваться по свежим следам движения под водительством Степана Разина самими его участниками. По крайней мере в научной литературе утвердилось мнение, что разинские казаки сложили и распространили песню о взятии Астрахани, что некоторые из песен о Разине, по всей вероятности, возникли в самое ближайшее к эпохе Разина время, что «на древность создания... песен может указывать их зависимость от творчества былинного» и поэтому «нельзя утверждать... о поздней редакции разинских песен ссылками на анахронизмы, которые, конечно, появились позже», что разинские песни бытуют «в течение двух с половиной столетий», наконец, что вообще значительная часть исторических песен «возникла как непосредственный быстрый отклик народных масс на совершившееся событие; они представляли творчество, современное событиям, в нем отраженным. Таковы, например, некоторые песни о событиях начала XVII века, часть песен о Разине». За разинскими песнями признано документально-историческое значение.

  «Лодку» к XVII веку относил А. Н. Островский, вставивший отрывок из нее в комедию «Сон на Волге», действие которой происходит в XVII веке. К этому же времени ее относил и А. М. Горький. Наиболее определенным указанием на то, что «Лодки» бытовала в 70-х годах XVII века, является свидетельство современника и, возможно, очевидца Рейтенфельса. Подробно говоря о развлечениях простого русского народа, он замечает, что народ больше всего любит в свободное время разбойничьи представления и шашечные бои; они происходят «на улицах и площадях в Московии» повсеместно. По свидетельству историка казачества М. Харузина, в старину одним из излюбленных развлечений были так называемые «улицы», то есть уличные игры; казаки составляли «шайки» (компании, «труппы»), выбирали атамана и есаула и ходили по улицам и домам, где и давали свои представления.

  Путь, пройденный «Лодкой», может быть разбит на четыре этапа: 1) игрищный, 2) ранний историко-героический, ермаковско-разинский, в композиционном отношении простейший, 3) поздний, осложненный обилием вставных сцен, разбойничий, мелодраматический и 4) театрализованный.

  Изучение  вариантов устных народных драм «большого» жанра убеждает в том, что «Лодка» - одна из наиболее архаичных. Она еще не порвала с хороводами, с хороводными игрищами. Хорическое начало сказалось здесь не только в изобилии песенного материала, но также в инсценировке содержания песни «Вниз по матушке по Волге» и в том, что ряженые, войдя в дом, спрашивали у хозяев разрешения дать представление, - в некоторых вариантах действие начиналось с того, что казаки образовывали круг, посреди которого становились атаман с есаулом, и вели с ними беседу. Когда игрище оканчивалось сценой нападения на дом помещика или приезда к подворью, то «разбойники» часто со смехом обрушивались на хозяина дома, в котором разыгрывалась пьеса, а он их радушно потчевал. Девушка из подворья, которую изображала одна из присутствовавших, предлагала участникам угощение. Так зрители вовлекались в число участников игрища. «Лодка» не отражает влияния развитой драматургии XVIII века - письменной или устной, сюжетно никак не связана с городским или тем более столичным бытом, текстуально же перекликается с так называемыми «ермаковскими» и «разннскими» песнями и воспроизводит из них некоторые эпизоды. Одним из фактов, определяющих время создания пьесы, является непосредственное участие в ней в качестве действующих лиц Ермака и Разина.

  Имена Разина и Ермака заменяют друг друга в различных вариантах «Лодки», что, как известно, наблюдается также и в народных исторических песнях. Одинаковые отчества любимых героев давали основание народной молве считать их братьями, невзирая на хронологическое несовпадение. Но чаще всего очевидно под давлением полиции, имя Разина не фигурирует вовсе и герой драмы остается анонимным. Имя Пугачева совсем не встречается в драме. Некоторые сцены «Лодки» сюжетно близки песням, либо посвященным Разину и Ермаку, либо примыкающим к разинскому циклу или к циклу песен о Ермаке, но существовавшим самостоятельно. Следует ли из этого, что исторические эпизоды из жизни Ермака или Разина поэтически оформлялись раньше в песнях и лишь позднее в драме и что драма является инсценировкой песни? По-видимому, не следует. Ведь песни имеют много эпизодов, не вошедших в драму, а в драме есть сцены, не бытующие в песнях. Это дает основание сделать предположение: или песня и драма не дошли до нас целиком, или (что нам кажется наиболее вероятным) песня и драма складывались в одной среде, приблизительно в одно и то же время. Связь между песнями и «Лодкой» органична. Как о хороводах нельзя говорить, что они - явление «вторичное», что хоровод «инсценирует» ранее созданную хороводную песню, так и в отношении драмы «Лодка» с ее хорическими элементами нельзя предполагать, что она явилась результатом «инсценировки» какой-то песни. Песня и драматическое действие складывались одновременно.