М.Финли, принимая «революцию VI в. до н.э.», как бесспорный исторический факт, характеризует ее как «сложный процесс, который включает в себя некоторые нововведения, но вместе с тем значительную долю модификации и реинституционализации тех элементов, которые производят впечатление пережитков, сохранившихся без всяких изменений.

     «Описание Эллады» Павсания служит свидетельством о наиболее примечательных архитектурных  сооружениях, которые ему удалось  повидать во время его визита в Спарту. Периодом наиболее интенсивной строительной деятельности было в истории этого города VI столетие до н.э. Были воздвигнуты храм Афины Меднодомной, «трон Аполлона в Амиклах». С начала V в. до н.э. строительная деятельность в Спарте и ее окрестностях замирает.

     Все эти факты создают впечатление  постепенного угасания омертвения спартанской  культуры, которые становятся более  очевидными по мере приближения к  концу архаического периода.

     Во  второй половине VI в. до н.э. наступает также заметное охлаждение спартанцев к Олимпийским играм, в которых до этого времени они принимали самое активное участие.

     Как полагает Холлэдэй, решение проблемы культурного упадка Спарты заключается  не в «серии законов против роскоши» а в «возврате к строгой  системе воспитания, пришедшей в упадок после завоевания Мессении». «Дети были снова отделены в раннем возрасте от их родителей, и отец должен был посещать обеды за общим столом (сисситии). Здесь не было места для изящной посуды и иных украшений жизни. Тяга к таким вещам рассматривалась теперь как антиобщественная и неприличная для спартанца. То, что Спарта престала ввозить красивые вазы и поэтов, было следствием не бедности ее, а опасение ослабить суровую дисциплину посредством чувственных и развращающих внешних влияний».

     Нельзя, однако, забывать о том, что само по себе воспитание подрастающего поколения  было в Спарте лишь частью гораздо  более широкой и сложной системы  контроля над повседневной жизнью граждан. Поэтому Холлэдэй едва ли прав, когда  ставит читателя перед альтернативой, предлагая выбирать одно из двух возможных объяснений причины упадка спартанской культуры: либо серия законов против роскоши, либо изменение методов и форм воспитания. В действительности, как то, так и другое было, по-видимому, звеньями одной цепи. Системе , вероятно, не смогла бы действовать достаточно эффективно, если бы она не подкреплялась всевозможными ограничениями и запретами, направленными к предотвращению и искоренению опасных последствий, судя по всему, никогда не исчезавшего в Спарте социального неравенства.

     Античные  авторы, начиная с Ксенофонта, недвусмысленно свидетельствуют о широко практиковавшихся в Спарте запретах на выезд за пределы  государства и о систематическом  выдворении из страны нежелательных  элементов из числа чужеземцев – «ксенеласиях». Еще одним звеном в той же цепи фактов может считаться изъятие из обращения всей иностранной валюты – мера, при помощи которой спартанское правительство, очевидно, рассчитывало создать мощный заградительный барьер на пути проникновения в Лакедемон вредоносных чужеземных влияний и одновременно (при фактическом отсутствии собственного денежного чекана) ограничить возможности личного обогащении граждан.

       Все эти факты воспринимаются  как проявление вполне продуманной  и достаточно последовательной политической линии. Конечно, целью этого отгораживания от внешнего мира было создание и сохранение  внутри государства особого психологического климата, в которой нормой и идеалом сделалась абсолютная унификация быта и в то же время подвергалась суровому осуждению и даже гонениям любая экстравогантность в одежде и пище, домашней утвари, устройстве жилища и т.д. Очевидно, правящие круги спартанского общества надеялись, что таким способом им удастся положить предел демокративному потреблению  богатства и навсегда внедрить в сознание рядовых спартанцев иллюзию «всеобщего равенства» вопреки реальной неосуществимости этого принципа.

     Сама  застойность спартанского общества была явлением вторичного порядка, вызванным  «целенаправленным» вмешательством государства в естественный процесс социально-экономической эволюции. Сознательно поставленный на пути этого процесса барьер «Ликургова законодательства» несет на себе явно выраженные признаки рациональной, логически выверенной конструкции.

     Солидаризируясь с Финли и некоторыми другими авторами, можно представить сам переворот как довольно длительный поэтапный процесс трансформации традиционных социальных структур. Вполне возможно, что «Ликургово законодательство» было продуктом коллективного творчества нескольких или даже многих реформаторов, и что эта их деятельность растянулась на ряд десятилетий. Процесс этот, скорее всего, не был беспорядочным и стихийным, что отдельные его этапы или стадии были логически связаны между собой и подчинены одной общественной задаче постепенного развития и усовершенствования однажды возникшей системы социального контроля. Многие детали этой системы, вероятно, возникли сообразно с требованиями того или иного конкретного исторического момента. Но все вместе взятые они были пронизаны одной идеей, одним общим принципом консолидации гражданского коллектива Спарты ценой максимального самоограничения и выдержки всех его членов. С течением времени, эта политическая доктрина персонифицировалась и обрела самостоятельное существование в образе Ликурга. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

СПАРТАНСКАЯ ОБЩИНА

ИЛОТЫ

     Слово «илот», как в свое время доказывал  К.О.Мюллер, скорее всего, является формой пассивного перфектного причастия  от не употребляющегося глагола  и буквально означает «взятый в плен», «военнопленный». Большинство грамматиков древности толковали этот термин именно так – пленные, ставшие «рабами».

     Платон  утверждает, что в греческом мире не существует единой оценки илотии: «Чуть  ли не всем эллинам Лакедемонская илотия доставила бы величайшее затруднение и возбудила бы споры: по мнению одних, это хорошее учреждение, по мнению других – плохое». Древние авторы, включая Платона выражают сложившееся у греков относительно илотии как особой форме рабства. Античная традиция отличает илотов от рабов классического типа по целому ряду параметров: и по времени их появления и по способу приобретения, и по коллективному владению ими, и по особому экономическому и правовому положению. Их узаконенное прикрепление к земле, с одной стороны, ставило илотов в положение крепостных крестьян, но с другой,- гарантировало им и их потомкам сохранение определенных жизненных укладов.

     Так, согласно Феопомпу, илотия возникла раньше покупного рабства и была результатом  порабощения ахейцев, населявших Лаконию до завоевания ее дорийцами. Дорийцы, согласно преданию, фигурируют не только в качестве изобретателей спартианской илотии. Античная традиция делает их авторами и других сходных с илотией форм зависимости (речь идет о дорийцах Крита, Серакуз, Гераклеи Понтийской, Византии). Причину возникновения всех этих «нетрадиционных» форм зависимости, древние авторы видели в завоевании и подчинении местного населения.

     Историческая  традиция отметила и не характерные  для классического рабства отношения собственности, в которую были включены илоты: вся совокупность спартанских граждан совместно владела землей и илотами. Древние авторы называют землю, отведенную под наделы «государственной» или «общественной» землей, а илотов – или рабами общины, или государственными рабами, подчеркивая, тем самым, их зависимость от спартанской общины в целом.

     В последующей лексикографической литературе было окончательно сформулировано положение  о сущности особого класса зависимого населения, чей статус значительно отличался от статуса покупных рабов. Поллукс перечисляет спартанских илотов в длинном списке тех, чье положение было между свободными и рабами: «Между свободными и рабами находятся илоты лакедемонян, пенесты фессалийцев, клароты и мноиты критян, дорофоры мариаедиров, гимнеты аргивян, коринефоры сикионян.

     Между илотами и их хозяевами, спартиатами, стоял закон, который регулировал  отношения этих двух социальных групп. Илоты, например, могли быть уверены, что их не продадут за границу, что  с них не возьмут налог больше установленной нормы, что распоряжаться их жизнью если кто и может, то только государство, а не частные граждане. Им также была дарован, по крайней мере, одна религиозная гарантия – право убежища в храме Посейдона в Тенаре.

     Илоты не находились и в прямой собственности у государства. Они лишь могли во имя общих интересов предоставляться в распоряжение государства их непосредственными хозяевами. Это делалось, главным образом, во время военных кампаний, поскольку война создает особую реальность, которая требует и особых, невозможных для мирного времени решений. 
 

СПАРТИАТЫ.

     Все полноправные граждане Спарты являлись членами общими равных и могли  называть себя спартиатами. Термин «спартиаты» ( ) используется для отличия спартанских граждан от периэков и илотов. В трудах античных авторов, которые по большей части являлись историями войн, довольно трудно и редко можно видеть в спартиатах как отдельную социальную группу. Это объясняется тем, что спартанское войско, обязательно включавшее в себя периэков, обозначалось, как правило, общим для этих двух категорий этнонимом – лакедемоняне.

     Но  в период архаики появился еще  один термин для обозначения спартанских  граждан – «равные» шли в греческом  варианте – «гомеи». Пока спартанский гражданский коллектив  в своей массе был единым, оба термина – «спартиаты» и «гомеи» - скорее всего были синонимами, и, соответственно, эквивалентами спартанскому гражданству in corpore. В архаический период сословие равных соответствовало и совпадало со всем гражданством.

     Слово «гомеи» вряд ли могло быть вполне официальным обозначением полноправных спартанских граждан. Скорее всего  оно возникло в среде самих  спартиатов в еще достаточно раннее время. Оно использовалось членами  гражданской корпорации для горделивого подчеркивания своего особого аристократического равенства и никакой другой нагрузки вплоть до IV в. до н.э. в себе не несло. Само появление термина «равные» свидетельствует о высочайшем самосознании спартиатов, которые очень рано стали осознавать себя членами аристократической корпорации.

     По  мнению других авторов, именно Ликург подтолкнул спартанское общество к  формированию подобного гражданственного коллектива, между членами которых  существовали сложные многоуровневые связи. По словам Исократа, сохранение корпоративного единства было главной целью законодателя. «Лишь для себя они установили равноправие и такую демократию, какая необходима для тех, кто намерен навсегда сохранить единодушие граждан». Конечно демократия Исократа называется, на самом деле, аристократическим равенством. Термин «равные» указывает на сущность компромисса между спартанскими «патрициями плебеями», компромисса, благодаря которому возникла уникальная для греческого мира политическая структура. Обеспечив народу одинаковые с аристократией стартовые условия, Ликург тем самым раздвинул границы аристократии. После него весь гражданский коллектив Спарты уже представлял собой военную элиту, внутри которой постепенно вырабатывались особый стиль жизни и особая школа ценностей.

     Реформы Ликурга проходили в период нарождавшейся  в Спарте государственности. К пережиткам еще племенной организации общества относится представление о земле, как о государственной собственности. В Спарте верховным собственником  земли считалось государство. Оно наделяло всех граждан клерами и под угрозой потери их заставляло выполнять свои обязанности.

     Спартанский полис был заинтересован в  увековечивании существующих аграрных отношений. Поэтому очень рано были выработаны механизмы, выполняющие охранительные функции. Так, была запрещена купля-продажа земли даже в таких ее видах, как дарение и завещание. По словам Аристотеля, «во многих государствах, в древнее время, законом запрещалось продавать первоначальный надел». Отмену ограничений Аристотель связывает с демократизацией общества.

     Политическое  равенство спартиатов первоначально  имело своей базой их экономическое  равенство, т.е. распределение клеров среди всех спартанских семей.

     За  фасадом декларативного равенства  тщательно скрывалось фактическое экономическое неравенство. О наличии в Спарте богатых свидетельствует. Например. Увлечение спартанцев коневодством и участие их в конных агонах в Олимпии. Согласно Геродоту, содержание лошадей – неизменный знак богатства.

     Одни  могли приобретать коней для участия в Олимпийских играх, другие с трудом вносили необходимый взнос в сисситии, чтобы сохранить свои гражданские права и привилегии.

     Для пребывания в числе равных мало было только экономической состоятельности. Согласно Ксенофонту, основанием для  понижения статуса, кроме экономического фактора, могли быть также неудачи на каком-либе этапе воспитания. Любая физическая или моральная несостоятельность могли привести спартанцы к исключению из числа равных. Таким образом, люди, потерпевшие  фиаско в период воспитания или не выбранные в сесситии, автоматически не годились для гоплитской службы и выбывали из числа полноправных граждан.

     Законодательство  Ликурга утвердило равенство  граждан перед законом. А наделение  клерами сделало их экономически свободными. Но сохранение этой системы было бы невозможно без жесткой регламентации общественной и личной жизни граждан. При огромной количественной диспропорции спартиатов и илотов Спарта постепенно превратилась в некое подобие военного лагеря, где каждый член сообщества обязан был исполнять свой долг перед коллективом.