Повседневная жизнь населения древнегреческого полиса Спарта

     В источниках вполне зафиксирован и правильно  объяснен процесс постепенной утраты спартанцами своего корпоративного равенства. По словам Исократа, именно сохранение корпоративного единства было главной целью законодательства Ликург. В своем критическом обзоре спартанского строя Аристотель справедливо отметил, что обязательность равного взноса в сисситии при кажущемся своем демократизме была, собственно, недемократической мерой, ибо этот взнос был по-настоящему тяжел только для бедных. Это замечание Аристотеля свидетельствует о глубоком понимании им социальной сущности спартанского государств: там,. где правовое равенство зависит от равенства экономического, с нарушением последнего дает трещит и вся социальная система.

     Данное  наблюдение Аристотеля, конечно, относится уже к достаточно позднему времени. Оно фиксирует ситуацию в Спарте позднеклассического и эллинистического времени. Водоразделом между той идеальной картиной, которую рисует Исократ и той печальной действительностью, которая зафиксирована у Аристотеля, хронологически, по-видимому, является рубеж V-IV вв.до н.э. — время издания закона Эпитадея. Не случайно сразу после принятия ретры Эпитадея социальная напряженность в Спарте чуть не вылилась в социальную революцию. Ценность рассказа Ксенофонта о заговоре Кинадона заключается в частности, в том, что здесь первый и единственный раз в греческой историографии появляются такие новые понятия, как «гипомейоны» и «малая экклесия». Так, перечисляя группы неполноправного населения, готового принять участие в заговоре, Ксенофонт среди прочих хорошо известных категорий называет также гипомейонов. Процитируем это место Ксенофонта: «Руководители заговора посвятили в свои планы немногих, и притом лишь самых надежных людей, но они хорошо знают, что их замыслы совпадают со стремлениями всех илотов, неодамодов, гипоомейонов и периэков» Это — единственное бесспорное место, где зафиксирован термин «гипомейоны» («младшие», «меньшие», «опустившиеся»). Возможно, что именно эту группу населения имели в виду Ксенофонт в «Лакедсмонской политии» и Аристотель в «Политике» там, где они описывали обедневших спартиатов, потерявших свои гражданские права. Вот что говорит по этому поводу Ксенофонт: «Ни с физической слабостью, ни с имущественным недостатком он (Ликург) не считался: но если кто-нибудь не станет исполнять закона, того Ликург указал более не считать принадлежащим к числу "равных"» (Лак. пол., X, 7). Из этого отрывка можно заключить, что гипомейоны (а скорее всего именно их имеет в виду Ксенофонт) были первоначально спартанскими гражданами, которые оказались исключенными из общины «равных» или из-за своих физических недостатков, которые делали невозможной для них военную службу, или из-за финансовой несостоятельности, которая лишала их обязательного для граждан участия в сисситиях. Гипомейоны скорее всего продолжали оставаться спартанскими гражданами, однако с меньшими, урезанными правами. Ксенофонт вводит в оборот новое понятие «гипомейоны» именно в рассказе о заговоре Кинадона, который датируется, как правило, 398 г. до н.э., дает таким обра зом termin post quem. В момент заговора Кинадона гипомейоны уже были. Сама же эта группа образовалась и консолидировалась именно как сословие не ранее 2-й половины V в. Косвенное подтверждение тому — появление в начале Пелопоннесской войны неодамодов.

     Причины, которые привели к образованию  этой новой группы

     внутри  спартанского общества, по-видимому, носили исключительно экономический характер и были связаны с системой спартанского землевладения. Без сомнения, политическое равенство спартиатов первоначально имело своей базой их экономическое равенство, т. е. распределение равных клеров среди всех спартанских семей. Но система спартанского землевладения, по-видимому, очень рано разрегулировалась, и в результате за полтора века (с начала V до середины IV вв.) количество спартиатов уменьшилось с десяти до одной тысячи. Аристотель в «Политике» не только отметил факт олигантропии, но и правильно интерпретировал его как результат спартанской системы землевладения и наследовани.

     По-видимому, уже в течение V в. некоторые семьи в Спарте смогли получить больше земли, чем имели на это право. Таким образом, их интересы были поставлены выше интересов полиса, который был заинтересован в том, чтобы поддерживать определенное число «равных». Этот процесс особенно должен был усилиться в конце Пелопоннесской войны, когда приток денежных богатств в Спарту с неизбежностью привел к поляризации общества. Те спартиаты, которые сумели за время войны обогатиться, по-видимому, активно стали вкладывать свои деньги в землю, постепенно увеличивая свою недвижимую собственность. Через полтора века этот процесс привел к тому, что в Спарте осталось не более ста семей, владеющих землей (Плут. Агис, 5, 7).

     Таким образом, за фасадом декларативного равенства быстро шел процесс размежевания гражданского коллектива на две новых формации: землевладельческую олигархию, члены которой продолжали именовать себя «равными», и лишенную земли и потому потерявшую основную базу своего гражданского равноправия массу рядовых общинников. Последних правящая корпорация вполне логична стала именовать гипомейонами.

     Основную  причину появления гипомейонов  нужно искать в области экономики. Однако в круг гипомейонов попадали не только «экономические неудачники». Основанием для понижения статуса могли быть, например, неудачи на каком-либо этапе воспитания. А в целом, судя по высказыванию Ксенофонта, любая физическая или моральная несостоятельность могли привести спартанца к исключению из числа "равных". Вряд ли даже малая их часть шла в ремесло. Большая часть их становилась наемниками. Именно благодаря наличию гипомейонов Спарта уже к началу IV в. до н.э. становится крупнейшим экспортером наемников для всего греческого мира.|

     Наиболее  способная часть гипомейонов, оставшихся в Спарте, вероятно, использовалась в административно-полицейском аппарате. Так, Кинадон, по словам Ксенофонта. неоднократно исполнял поручения эфоров (Тр. ист., Ш, 3. 9). Его тайная полицейская деятельность изображается как регулярная.

     Руководители  заговора Кинадона представляли верхний эшелон гипомейонов. Они при благоприятных обстоятельствах могли вернуть себе полные гражданские права. Основная же масса гипомейонов включена Ксенофонтом в понятие «народ», «демос», который постепенно формировался в Спарте из деградирующих спартиатов. По-видимому, уже в начале IV в. до н.э. их численность была довольно внушительной — недаром Ксенофонт называет их в одном ряду с илотами и периеками (Гр. ист., Ш, 3, 6). А в дальнейшем, чем быстрее в Спарте росла диспропорция между богатством и бедностью (Арист. Пол., II, 6. 9, р. 1270а 15), тем больше появлялось т. н. опустившихся спартиатов. Плутарх, знавший конечный результат этого процесса, уверяет, что в Спарте к моменту реформ Агиса и Клеомена осталось не более ста собственников земли, все же остальное гражданское население выродилось в жалкую и нищую толпу. Они не участвовали в сисситиях, не являлись членами гоплитской фаланги, не могли занимать выборных должностей. Но одно право у них, как кажется, все же было — это право участвовать в народных собраниях. В Спарте, где граждане были разделены на несколько категорий, народные собрания также делились по крайней мере на два вида — ординарные, или большие экклесии, и малые, элитарные. Если в первых могло участвовать все гражданское население, включая неодамодов и гипомейонов, то в последних — только те, кто принадлежал к общине «равных», да и то, возможно, не все из них, а только граждане старших возрастных групп. Не исключено, что малая экклесия постепенно узурпировала власть «большой» апеллы, сделав последнюю лишь фикцией народовластия. Если это так, то сам факт появления малой экклесии является одним из многочисленных симптомов внутреннего разложения спартанского общества, в котором за фасадом равенства скрывалась формация земельной олигархии.

     Подводя итоги, важно отметить, что внешнеполитическому  кризису Спарты, выразившемуся в потере гегемонии над Грецией и утрате Мессении, предшествовал внутренний кризис общества. Признаки этого кризиса проявились прежде всего в изменении совокупной структуры спартанского общества. В конце V - начале IV вв. принцип абсолютного единообразия, исповедуемый спартанцами и требовавший равных взносов в сисситии от уже не равных в имущественном отношении людей, привел к самым пагубным последствиям, подорвав коллективные интересы общества. Резкое расслоение гражданского коллектива привело к тому, что из всей массы ранее полноправных граждан выделилась особая группа, обладавшая пониженным социальным статусом. Это так называемые гипомейоны. Наличие их свидетельствует о каком-то глубинном, до поры до времени скрыто идущем в Спарте процессе социально-экономического перерождения общества. 
 

МОФАКИ

     Мофаки  или мофоны, судя по источникам, представляли особую категорию лиц, получивших спартанское воспитание  вместе с сыновьями спартиатов. Происхождение термина «мофак» или «мофон» не ясно. У Аристофана «mothon» — это наглый, дерзкий человек, выскочка и простолюдин

     Сам термин возник не ранее середины IV в. до н.э., превратившись из первоначального полупрезрителъного-полунасмешливого обращения в устойчивое социальное понятие. Такой путь от слова, несущего в себе элементы социальной и моральной ущербности, к новому понятию был вполне возможен там, где необходимо было подчеркнуть двусмысленность и неопределенность положения той или иной социальной группы.

     В словарях Гарпократиона, Гезихия, Свиды, а также в схолиях к Аристофану даются подчас текстуально совпадающие толкования к; слову «мофак» или «мофон». Во всех текстах подчеркивается несвободное происхождение мофаков, хотя прямо нигде не сказано, что это были сыновья именно илотов. Однако самое раннее по времени и самое важное свидетельство Филарха не согласуется с представлением о несвободном происхождении мофаков. Филарх определенно говорит, что мофаки были свободными людьми, хотя и не спартиатами. Вместе с сыновьями спартанских граждан они проходили полный курс агогэ. Основываясь на данных Филарха. а также на Плутарховой биографии Клеомена, можно прийти к выводу, что, по крайней мере, в III в. до н.э. богатые спартиаты широко использовали мофаков для воспитания собственных сыновей мофака. По-видимому, к III в. до н.э. каждый знатный спартанский юноша имел сотоварищей из числа мофаков. Не исключено, что такая практика была своеобразным налогом на богатых, который они платили своим неимущим согражданам. При спартанском мальчике, в зависимости от имущественного положения его отца, мог находиться один или даже несколько воспитанников-мофаков.

     О весьма смешанном и неоднородном происхождении мофаков свидетельствует также Стобей. По его словам, среди них могли быть и сыновья иностранцев, и сыновья илотов. Еще одну группу мофаков могли составлять бастард, незаконные сыновья отцов-спартиатов и матерей-илотов. По-видимому, незаконные сыновья спартиатов были самой привилегированной частью мофаков, которые по окончании обучения имели реальный шанс стать полноправными гражданами. Среди них, конечно, могли быть и побочные сыновья царей. Так, вместе с будущим царем Клиоменом воспитывалось двое мофаков, которые позже входили в его свиту (Плут. Клеом., 8, 1). С большой степенью вероятности можно утверждать, что они были незаконными сыновьями царственных отцов и илоток.

       В «Греческой истории» Ксенофонта, рассказывая о походе царя  Агесиполида в Малую Азию, Ксенофонт  замечает, что «в его войске было также много добровольцев, очень почтенных людей, из числа периэков, были и иностранцы из числа так называемых "воспитанников"', а также дети от брака спартиатов с не-спартиатами» (V, 3, 9).

     Вероятно, первоначально число детей-неспартиатов, которым разрешалось проходить  полный курс общественного воспитания, было очень невелико. Это право даровалось только двум категориям детей: сыновьям знатных иностранцев, оказавших большие услуги Спарте, и побочным сыновьям самих спартиатов. Таким образом, последние получали единственный шанс для полной социальной реабилитации своих рожденных вне брака сыновей. Во времена Ксенофонта подобные случаи, по-видимому, были редки и носили исключительный характер. Позже, когда в мофаки стали рекрутироваться дети из разных слоев лакейского населения, бастарды стали их высшей и самой привилегированной частью. Таким образом, говоря о времени появления института мофаков, надо подчеркнуть два момента: как единичное, «штучное», явление этот институт мог возникнуть довольно рано, во всяком случае, во 2-й половине V в. до н.э. он уже существовал; в своем же окончательном виде он оформился не ранее 2-й половины IV в. до н.э.

     Кроме мофаков-иностранцев и мофаков-бастардов  на рубеже V-IV вв. до н.э., по-видимому, появилась и стала расти еще одна группа мофаков, чьи отцы по какой-либо причине были ущемлены в своих правах и не могли дать своим детям подобающее образование. К такого рода мофакам, если доверять нашей традиции, относились Лисандр, Калликратид и Гилипп. На мофакское происхождение Лисандра впервые указал Филарх. Элиан добавил к нему еще Калликратида и Гилиппа. Замечание Плутарха относительно бедности отца Лисандра (Лис., 2, 2) наводит на мысль, что Аристокрит был гипомейоном. Возможно, именно сомнительное происхождение Лисандра и бедность его рода были причинами того, что путь его к политической карьере был столь долог.

     О происхождении Калликратида неизвестно решительно ничего. Зато неплохо известно о происхождении Гилиппа. Его отец, Клеандрид, сопровождал в качестве эфора царя Плейстоанакса в походе против Афин, был подкуплен Периклом и приговорен у себя на родине к смерти. Ему удалось бежать и обосноваться в Фуриях. Гилипп ко времени бегства своего отца еще не был взрослым человеком и ему в дальнейшем уже пришлось идти дорогой мофака.Следовательно статус мофаков был совместим с наличием родителей-спартанцев с обеих сторон. Спартанский полис, таким образом, гарантировал детям своих или обедневших, или осужденных сограждан возможность пройти полный курс агогэ. Их дальнейшая судьба во многом зависела от знатности и авторитета семьи, к которой они принадлежали.