Представления об особом «европейско-сибирском» типе русского народа во второй половине XIX и в конце XX веков

… В крестьянской избе не редкость зеркала и книги, особенно у торговых крестьян. На стене – картины, гравюры. Тут же висит ружье, т.к. сибиряк чаще всего страстный охотник, даже многие женщины умеют управляться с ружьем не хуже мужчин (4).

Позиция В.В. Кирьякова, по нашему мнению, схожа с позицией И. Овсянкина, авторитетного исследователя переселенческого движения на Алтай. Он отмечал, что между коренными сибиряками и переселенцами много культурных различий: в привычках, потребностях и традициях, в ведении хозяйства, а отсюда взаимное непонимание, нередко презрение.

Взаимная рознь сказывается  как в общественных, так и в  частных отношениях. Многие общества не принимают новоселов, несмотря на многоземелье. Мотивируют это, обыкновенно, тем, что посторонний элемент нарушает однородность общества и ведет к раздорам: «Согласия от них нет на миру: бунтуются, смутьянят». Выборы новоселов на общественные должности очень редки даже там, где они составляют половину населения. Чаще их выбирают на такие места, как волостные сотники или деревенские десятники, или сторожа хлебных магазинов. В Бийской волости один переселенец попал в волостные старшины. Старожилы были недовольны таким фактом «Россеец» начал с образования невежественных сибиряков: прежде всего запретия являться на сходы в рубахах – без зипунов, шапок и сапог, словом – «по-домашнему». Также и прочие реформы нового старшины отличались духом дисциплины и порядка, что сибирякам не понравилось, а россейцы злорадно похваливали своего ставленника. Повсюду сибиряки и новоселы составляют два заметно особенные мира в одном обществе. В каждом более тесные и личные связи держаться только меж своими. Во многих деревнях обе половины отличаются даже местом поселения «старожилы живут в одной стороне, новоселы строятся в другой. Новоселы даже церкви строят свои» (6).

  Овсянкин И. в  статье «Колонизация и переселенческое  дело», - высказывает свое мнение о разнице переселенца и сибиряка-старожила. «Помимо враждебности, коренящейся в характере поземельных отношений, между коренными сибиряками и переселенцами лежит много культурных различий, в привычках, потребностях, нередко презрение и всегда холодность в обоюдных отношениях. Культурные особенности переселенцев и старожилов очень рельефно рисуются в отзывах волостных правлений. В большинстве этих отзывов переселение выставляется как наиболее трудолюбивый, умелый, отзывчивый и даже набожный, чем сибиряк старожил» (8)

Свое мнение Овсянкин подтверждает ссылками на отзывы волостных  правлений Алтайского горного округа Томской губернии.

К примеру Николаевское волостное правление пишет: «православные  переселенцы разнятся от старожилов тем, что более религиозны и часто  посещают церковь, меньше проводят время в праздности и даже во многие праздники, после богослужения, принимаются за работу». То же говорит Ануйское волостное правление отмечает: «переселенцы от старожилов отличаются тем, что более умело ведут хозяйство, выказывая сильнее трудолюбие к таковому».

Много откликов у современников вызвали публицистические очерки Н.М. Астырева, посвященные описанию русских старожилов Сибири. В отличие от Кауфмана и его сторонников, Астырев, также как Кирьяков и Овсянкин, признавал наличие особых социально-психологических черт, присущих сибирякам-старожилам в большей степени, чем русским из европейской части страны.

Ссыльный народник к  своеобразным чертам сибиряка относил: эгоизм, жестокость, индивидуализм, поклонение силе, безжалостность к слабому, отсутствие эстетических запросов. Формирование этих качеств Астырев рассматривал как следствие оторванности от общерусской народной общинной жизни, «сытости», суровых климатических и исторических условий (9).

Более позитивно оценивал психологические особенности сибиряков  уже упомянутый нами С.Я. Елпатьевский, который писал, что сибиряк менее сложен, чем русский, но он цельнее, структурнее. В нем мало русской тоски, русской мечты, русского раздумья, русского сердоболья – ему в равной мере чужды и Гамлет и Дон Кихот, но он знает, чего хочет, и он крепкий, жилистый и умеет хотеть и может мочь. В нем мало тяги к художественности, к красоте, к украшению жизни, но у него огромная тяга к знанию, к практическому делу, к строительству своей семейной жизни.Они приветствовали всякие начинания, давали деньги на училища, на всякие курсы, на музеи (10).

Заметим, что в дискуссии 1880-1890-х годов, по поводу идентификации  русских сибиряков, в основном, обсуждался вопрос не о существовании «европейско-сибирской» разновидности русского народа, а о культурных и социально-психологических особенностей сибирских крестьян-старожилов. Хотя тезисы областников, касающиеся этнических и антропологических характеристик сибиряков тоже продолжали обсуждаться.

Д.А. Клеменц и А.А. Макаренко  считали, что нельзя отмежеваться от русской культуры и пытаться сделать невозможное – создать особую культуру, особую нацию». «Сибирь, - утверждали они, - разовьет в себе культуру, но это будет… культура общеевропейская; она будет разрабатывать местную жизнь, изучать местную природу… но это будет культура не сибирская, а европейская и нераздельная с общерусской»(11).

Своеобразный итог, характеризующий  содержание представлений о культурных, социально-психологических, этнических и антропологических особенностях русских в Сибири, бытовавших в  отечественной публицистике второй половины XIX в., подвел известный русский историк и журналист А.Н. Пыпин на страницах общественно-политического журнала «Вестник Европы». По справедливому заключению А.Н. Пыпина, «… За прошедшее время возможен и уже был поставлен вопрос о том, что сделалось с русской народностью в Сибири: к каким же заключениям приходили наблюдатели русской народности Сибири – что, по их мнению, произошло с национальным русским типом в стране, куда двинулась правительственная и народная колонизация, и где она встретила совершенно новые условия природы, климат. сибирская молодежь, искавшая высшего образования должно было отправляться в Россию в университеты, духовные академии в Казань, Москву, Санкт-Петербург» (12). Пыпин утверждал, что новое поколение сибирского населения вырастали уже с новыми этнологическими задатками с возрастным удалением восточносибирского захолустья от национального центра увеличивала изолированность, которое должно способствовать утрате старых свойств, забвение прежних бытовых привычек и преданий, а также образованию новых особенностей, которые и незамедленно проявляются у сибирского человека, нынешнего сибирского старожила.

ГЛАВА 2: Представления об идентификации сибиряков в конце ХХ века

§ 1 Эволюция о  «европейско-сибирском»типе русского народа в отечественной науке и публицистике в конце ХХ века.

Вопрос о существовании  особого «европейско-сибирского или  великорусско-инородческого типа», поднятый учеными  и публицистами во второй половине XIX в., остается актуальным и для наших современников. Однако прежде чем перейти к анализу работ наших современников-публицистов, остановимся на вопросе о том, как относились к теории существования европейско-сибирского типа в научной и публицистической литературе советского периода.

Наше внимание к научно-исследовательским работам обусловлено тем, что исходные точки обсуждения интересующей нас проблемы в публицистике, были выделены учеными-этнографами (1).

В советском сибиреведении  прочно установилась точка зрения о  единстве исторических судеб России и огромной ее окраинной части – Сибири. «Присоединение части азиатского материка не сделало Россию азиатской страной, а, напротив, превратило Сибирь в неотъемлемую часть России примерно с тем же уровнем производительных сил и производственных отношений» (2).

Исторические исследования показали, что при всей своей многочисленности дореволюционные публикации не позволяют дать обобщающую характеристику отдельных элементов культуры .

На протяжении 1950-1970 гг. в результате интенсивных этнографических  экспедиций произошел существенный сдвиг в исследовании народной культуры старожильческого населения Сибири, особенно Приангарья, Забайкалья, Алтая и отдельных районов Западной Сибири.

Впервые эта проблема получила глубокое документальное освещение  в монографии В.А. Александрова, посвященной русскому населению Енисейского края XVII – начала XVIII в. Александров впервые подверг аргументированной критике концепции Щапова, Шашкова и их сторонников (3).

В 1970-х годах наряду с расширением этнографических  исследований стали привлекаться другие виды источников, прежде всего архивные что позволило глубже хронологически прослеживать историю тех или иных явлений начиная с момента заселения русскими Сибири, т.е. с XVII в. В.А. Александров описал семейный строй, жилище и поселения енисейских крестьян в XVII в., М.М. Громыко описал хозяйственные традиции русского крестьянства Сибири в XVIII и начале XIX в., Н.А. Миненко изучал структуру семьи и внутрисемейные отношения, И.В. Власов проследил в своих трудах традиции и практику землепользования сибирских крестьян в XVII – XVIII в.в. (4).

После выхода в свет этих исследований, а также «Очерков русской  культуры» стало возможным уловить  динамику развития элементов культуры в среде сибирского старожилого крестьянства на протяжении нескольких столетий: характеристику русских селений, жилища, одежды, пищи, транспорта, нравов и обычаев – в их историческом развитии (5).

Культура сибирского крестьянства несла в себе общерусские  черты, а местное своеобразие  ее элементов придавало ей характер лишь локального варианта.

Приобщение местного населения к русскому языку и  культуре и последующее слияние с русскими во многих местах происходило достаточно интенсивно. Так в Борзинском районе по реке Амгуни возникали смешанные русско-тунгусские селения. Тунгусы, освоившие русский язык и образ жизни, сливались с русским населением.

Таким же путем по реке Селенге возникали русско-бурятские  поселения. Буряты Забайкалья, татары, «остяки» Западной Сибири, овладевшие русским языком и образом жизни и принявшие крещение, получали доступ в русскую среду. О широком распространении русско-бурятских смешанных браков в Забайкалье свидетельствуют многие путешественники. В Забайкалье браки русских поселенцев и бурятских женщин поддерживали основанные в этом крае монастыри, стремившиеся таким путем обеспечить оседлость крестьян и тем самым  усилить развитие земледелия (6).

Беглым и ссыльным русским было предоставлено право  селиться на монастырских землях и  после крещения бурятских женщин русские поселенцы могли жениться на них. Таким образом возникло местное русско-бурятское население нескольких приходов по рекам Уде и Селенге.

Таким образом, в XVII в. первоначальное население городов и заимок в  некоторой своей части имело  смешанное происхождение.

В говорах (речи) сибирских  старожилов как таежной, так и лесостепной полосы явно просматривается связь с Северной Россией. Здесь сочетаются архангельское, поморское, вологодское, костромское наречия, которые слагаются в своеобразную разновидность северной группы русских говоров (7).

В отдельных областях прослеживается влияние местных языков: угорских – в Западной Сибири, бурятского – в Забайкалье и т.д. (8).

Группы старожилов смешанного происхождения до последнего времени сохранились в тех районах, где последующее переселение было не настолько значительным, чтобы растворить потомство первоначальных переселенцев. К таким группам можно отнести: 1) русских, сохранившихся до последнего времени главным образом по нижнему течению Индигирки; 2)русское население Верхней Лены и восточных районов Якутии; 3) ононскую и кударинскую группы в Забайкалье.

В ходе усиления процесса переселения в Сибирь из Европейской  части России и развития производительных сил Сибири укреплялись экономические и бытовые взаимосвязи между русскими и коренными народами, что влекло за собой и этнические взаимопроникновения.

До прихода русских  племена таежной зоны коренного  населения Сибири состояли из остатков древнего населения – палеоазиатских племен, смешавшихся позднее с племенами угров, ненцев, тунгусов, якутов. В результате завоевания в степной полосе Сибири от Чулыма до Тобола образовывались татарские ханства, смешавшиеся с местными племенами. Но для установления межконтинентальных европейско-азиатских этнических контактов наибольшее значение имело не расселение кочевых племен и основанных ими кратковременных империй, а продвижение в Сибирь русского земледельческого населения. Перевалив через Уральские горы и продвигаясь на Восток, русские основывали города и заимки по всем крупным рекам Сибири и к середине XVIII в. вышли к побережью Тихого океана.

Русское население Сибири. Прежде всего крестьянство, начало складываться с конца XVI в. и начала XVIII в. и превратилось там по численности и по хозяйственно-экономическому потенциалу в доминирующую этническую часть населения (8).

Сложившийся на протяжении 2-х столетий тип сибирского старожила  получил описание в трудах многих историков, этнографов, местных сибиреведов.

Несмотря на областные  отличия в некоторых признаках, тип преобладающей части старожилов (за исключением некоторых сектантских групп южной Сибири) в основном достаточно целостный, одинаково описывается разными наблюдателями.

Характерные черты сибиряка – настойчивость в выполнении поставленных задач, осмотрительность в решениях, отсутствие поспешности в действиях, но без следов вялости, хорошая ориентировка в обстановке, ровное настроение без склонности к повышенной чувствительности.

Телосложение старожила  по преимуществу коренастое, но в разной степени; невысокий рост, умеренно широкое  туловище, отсутствие склонности к большому жироотложению даже в старшем возрасте.

Плотное сложение, также  как и сильный, но не очень быстрый  характер, - таковы особенности сформированного в течение десятилетий русского населения Сибири (9).

Может быть, эти особенности  склада были результатом приспособления русских поселенцев к сложным климатическим и географическим условиям… Жизненные условия осложнялись продолжительной холодной зимой в Сибири, ранним замерзанием рек и поздним освобождением ото льда. Едва ли не все поселенцы, оседавшие на необжитых землях, проходили через период недоедания или даже острого холода. По сравнению с местным населением, приспособленным к иному составу пищи, пополнению ее витаминами и противоцинготными средствами, русские сильнее страдали от последствий недоедания, ревматических и других заболеваний, вызванных охлаждением, недостатком теплой одежды, тяжелой работой по расчистке леса на пашню и подъем целины: для всего этого требовался сильный характер и крепкий физический склад. Колонисты, не выдерживающие этих условий, не могли разумеется укорениться на необжитых землях Сибири.

Разумеется, отбор приспособленных  с наибольшей силой происходил в  первый период заселения – в XVII –  отчасти в XVIII в., когда новоприбывшие проникали в удаленные от крупных селений местности, где условия для небольших групп поселенцев были очень тяжелыми. В более благоприятных условиях находились большие партии старообрядцев, казаков, рабочих, переселявшихся по распоряжению правительства с семьями, домашним инвентарем, некоторым запасом продовольствия; однако и эти группы не всегда достаточно снабжались хлебом и также проходили через период первоначального устройства со всеми тяготами. Поэтому в силу тяжелых жизненных условий на севере и северо-востоке Сибири русские поселенцы не удерживались, как особая группа и образовали популяции смешанного типа.