Роль вермахта в период интенсификации фашистской политики ограбления и порабощения (1942-1943 гг.)

Образование национальной администрации  из этих элементов было осуществлено поэтому летом и осенью 1941 г. главным  образом на уровне местных самоуправлений. Лишь в прибалтийских областях наряду с особо широким оккупационным  управленческим аппаратом (только на территории Латвийской ССР в органах и учреждениях оккупационного управления было занято до 25 тыс. немецких чиновников и служащих) при покровительстве тамошних военных и гражданских оккупационный властей возникла региональная коллаборационистская администрация, хотя образование этой администрации, за исключением местных органов «самоуправления», было в первую очередь делом гражданских оккупационных властей. Поэтому оно ограничилось в основном рейхскомиссариатами, причем сотрудничество с ними вермахта обеспечивалось уже упомянутыми указаниями Кейтеля от 13 марта 1941 г. Более того, различные военные органы принимали решающее участие в политических и пропагандистских маневрах в отношении населения оккупированных районов. Особенно активную деятельность с самого начала развернуло управление пропаганды вермахта. Его отделы, отвечавшие за пропагандистскую работу в отдельных областях («Б» — Балтика и соответственно Север, «В» — Белоруссия и Центр, «У» — Украина, «Д» — Дон и «К» — Кавказ), посредством интенсивной [253] газетной, радио- и кинопропаганды, а также применения листовок стали осуществлять в тесном сотрудничестве с пропагандистскими органами гражданской администрации широкую идеологическую диверсию. Стремясь подорвать братские отношения между народами СССР, фашистская пропаганда стала выделять отдельные национальности, населявшие оккупированные районы, для чего использовала выпуск местных газет, а также большого количества других печатных изданий на соответствующих языках. Содержание этих изданий определялось немецкими органами пропаганды, хотя в качестве издателей и авторов часто выступали представители местных националистических кругов. Главным содержанием всей этой пропаганды в целом являлись яростный антибольшевизм и прославление фашистской Германии, ее вермахта и лично Гитлера в сочетании с демагогической маскировкой выполняемых населением под давлением оккупационных органов повинностей на войну, ведущуюся фашизмом. Эта так называемая активная пропаганда увеличилась с началом военных поражений немецко-фашистских войск на германо-советском фронте, а также с усилением народной борьбы в тылу фашистских войск и при этом заметно изменила свою направленность. Забегая вперед, следует сказать, что с весны 1943 г. главным содержанием фашистской пропаганды на оккупированной территории стали призывы к борьбе против большевизма совместно с немцами, сопровождавшиеся хвастливыми предсказаниями скорых решающих немецких побед. Эти старания, несмотря на все усилия, не увенчались, однако, успехом.

Так же, как образование  коллаборационистской администрации, осуществлялась и вербовка в вооруженные  вспомогательные силы, предназначавшиеся  для подавления сопротивления населения. И хотя Гитлер 16 июля 1941 г. в качестве непреложного принципа объявил, что  в оккупированных восточных областях никто другой, кроме самих немцев, не должен носить оружие, от него вскоре пришлось отказаться в связи с  тем, что уже в первые недели и  месяцы оккупации стало быстро шириться народное сопротивление, а число  имевшихся в распоряжении немцев подразделений вермахта и полиции  оставалось ограниченным. Поэтому осенью 1941 г, оккупационные власти начали формирование местных [254] полицейских органов, называвшихся в зависимости от областей и районов  «службами порядка» и «командами охраны» и подчинявшихся территориальным  военным командным инстанциям или  службам Гиммлера. Часть этих сил  была сведена в подразделения, находившиеся на казарменном положении и использовавшиеся для поддержки частей вермахта, полиции  и службы безопасности, в том числе  и при проведении крупных карательных  операций против населения. Навербованные  в основном из представителей бывших эксплуататорских классов и лиц, находившихся у них в услужении, всплывших на поверхность во время  фашистского нападения на Советский  Союз, они начали осуществлять свою кровавую месть советским рабочим, крестьянам и интеллигенции.

В непреодолимом противоречии с действиями этих классово враждебных и предательских элементов находилось поведение широких народных масс во всех оккупированных районах СССР, разностороннее сопротивление которых  оккупантам включало также и борьбу с местной коллаборационистской кликой. Размах этого сопротивления, неожиданного для агрессоров, а также  неудача их попытки уже в первые месяцы сломить его жестоким массовым террором стали для фашистских органов, особенно после провала надежд на быстрый разгром Советского Союза, предметом величайшей заботы. Некоторые из их представителей, которые, по-видимому, начали понимать, что военное положение с провалом молниеносной войны стало решительно складываться не в пользу Германии, требовали поэтому изменения политико-пропагандистской тактики в отношении советского населения. Уже 13 декабря 1941 г, начальник тыла сухопутных войск писал Розенбергу, что военное положение требует привлечения населения оккупированных советских районов на немецкую сторону, а поэтому необходимо найти притягательный политический лозунг, который мог бы вызвать к жизни антибольшевистское движение. Подобные же соображения высказывал и Шенкендорф в своем докладе в марте 1942 г.

Представители министерства Розенберга и пропагандистских органов  стали также выдвигать подобные требования. То, что преследовавшаяся ими цель являлась всего-навсего  политическим маневром, подчеркивается записью в дневнике Геббельса  летом 1942 г. В ней [255] он высказывал надежду, что путем изменения политической тактики по отношению к населению  оккупированных советских районов  можно было бы значительно ослабить партизанскую опасность. Далее он писал, что в отдельных областях, по-видимому, целесообразно образовать марионеточные  правительства, которые стали бы проводить в жизнь наиболее неприятные и непопулярные мероприятия. Тем  самым был бы создан фасад, за которым  стало бы легче маскировать свою политику.

Характер действий оккупационных  органов при осуществлении этих измененных тактических методов  был в отдельных районах различным  вследствие уже упоминавшейся относительной  дифференциации планов их колонизации, а также в зависимости от размаха  народного сопротивления в этих районах. По всей видимости, они ожидали  некоторых успехов прежде всего  в районах Прибалтики, поэтому  там в марте 1942 г. соответственными организационными распоряжениями Розенберга было официально санкционировано создание центральных управлений коллаборационистской администрации, стоявшей над местными органами самоуправления (в Литве  они назывались генеральными советами, в Латвии — генеральными дирекциями и в Эстонии — земельными дирекциями). Во главе их стояли: в Литве —  генерал Кубилиюнас, возглавлявший  фашистский путч в 1934 г., в Латвии —  генерал Данкерс и в Эстонии  — Хьяльмар Меэ, оба последних  в течение длительного времени  являлись агентами фашистской секретной  службы.

При этом следует упомянуть, что эти управления, хотя им в  целом ряде административных вопросов и было предоставлено право отдачи распоряжений, кроме политической и  военно-экономической областей, в  действительности не имели почти  никакой самостоятельности, так  как любое их мероприятие могло  осуществляться лишь с разрешения и  под контролем генеральных комиссаров или соответственных немецких административных органов. В распоряжениях Розенберга было специально оговорено, что действительное руководство во всех вопросах должно находиться только в руках немцев{216}.

Иначе действовали оккупанты  в Белоруссии, где, по заявлению самого Розенберга, большевистское мировоззрение  настолько укоренилось в сознании населения, что для создания там  коллаборационистской администрации  не оставалось никаких предпосылок. Белоруссия, по фашистским планам, должна быть превращена в гигантский концентрационный лагерь для населения, подлежащего  высылке из Прибалтийских советских  республик и западной части Польши. И все же очень скоро и там  в результате значительного размаха  народного сопротивления оккупационные  органы были вынуждены прибегнуть к  попытке создания националистического  органа из остатков белогвардейских  эмигрантов, собранных еще до начала войны, который должен был служить  им в качестве вывески. Однако созданная  в октябре 1941 г. по указанию генерального комиссара Кубе и при помощи бывшего  врангелевского офицера Ермаченко  организация с демагогическим названием  «Белорусская народная самопомощь», задача которой заключалась прежде всего  в том, чтобы удержать население  от борьбы против оккупантов, потерпела  уже в самом начале позорное фиаско. Она, как и созданная вместо нее  летом 1943 г. подобная организация, во главе  которой был поставлен нацистский агент Соболевский, сменивший арестованного за спекуляцию золотом и валютой Ермаченко, продолжала оставаться изолированной от населения. Даже Даллин, который всегда безгранично переоценивает значение подобных вспомогательных органов оккупантов в интересах антисоветской пропаганды, вынужден подтвердить, что «Белорусская народная самопомощь» не нашла признания у широких масс населения{217}.

Особенно старались оккупанты  воздействовать на молодежь, активное участие которой в движении сопротивления  с самого начала вызывало беспокойство фашистских органов, как это видно  еще из ранних информационных донесений  и донесений о моральном состоянии  населения. Отдел молодежи министерства по восточным делам прилагал усилия по созданию в Белоруссии при активной поддержке имперского молодежного  руководства и рейхскомиссара Кубе такой организации, которая [257] должна была стать своего рода примером фашистского  перевоспитания молодежи. Созданный  в 1942 г. по образцу организации гитлеровской молодежи «Союз белорусской молодежи», однако, смог приобрести лишь незначительное количество сторонников в отдельных  крупных населенных пунктах Западной Белоруссии, и то только временно, хотя оккупационные органы наряду с потоками пропагандистской лжи применяли  в качестве приманки и значительные материальные средства. Подобные попытки  были предприняты и в районах  Прибалтики специально в целях привлечения  молодежи к службе в фашистских вооруженных  силах.

Изменения тактической концепции  оккупационных органов в значительных масштабах проявились в попытке  военных властей при активной поддержке министерства по восточным  вопросам привлечь на свою сторону  население районов, оккупированных летом — осенью 1942 г. во время  продвижения фашистских войск к  Волге и Кавказу. Как раз так  называемый «кавказский эксперимент» вермахта особенно отчетливо показывает необоснованность буржуазных утверждений  об «упущенных возможностях» фашистской оккупационной политики, так как  там фашистские органы, учитывая уже  накопленный опыт, выступили с  самого начала с измененной, в принципе одобренной самим Гитлером пропагандистской тактикой, обещая населению «свободу и благосостояние», немедленное  восстановление единоличного крестьянского  хозяйства, создание национальных органов  управления и т. п.

Военные власти в тесном сотрудничестве с намеченным на пост рейхскомиссара Кавказа Шиккедаецем, протеже Розенберга, стремились использовать в своих  целях контрреволюционные явления, имевшие место в период гражданской  войны в этих районах, и собрать  вокруг себя коллаборационистские элементы. Так, организованный штаб «К» (Кавказ) развернул активную деятельность по вербовке кавказских военнопленных. А  бывшие царские казачьи атаманы  Краснов и Шкуро по согласованию с верховным главнокомандованием  вермахта были доставлены на Кубань. Оккупанты  надеялись с их помощью привлечь на свою сторону хотя бы часть казачества Дона и Кубани и сформировать из него [258] вспомогательные части J. Одновременно из белогвардейских эмигрантов-контрреволюционеров  различных кавказских народностей  были созданы специальные группы, а сформированное еще осенью 1942 г. кавказское подразделение включено в состав дивизии особого назначения «Бранденбург», Батальон (позднее полк) «Бергман» под командованием  Оберлендера предназначался вместе с ними для осуществления диверсий и организаций путчей на Кавказе, причем фашистские органы делали ставку на «взаимную неприязнь» части кавказских народностей.

Министерство иностранных  дел также приняло деятельное участие в этих, приготовлениях. По его указке в конце апреля 1942 г. в берлинском отеле «Адлон»  состоялось совещание белогвардейских  эмигрантов, преимущественно с Кавказа, которое должно было подготовить  своего рода «прокламацию независимости» кавказских народов (идея эта, по-видимому, исходила от бывшего посла Германии в СССР графа Шуленбурга), чтобы  тем самым поддержать продвижение  фашистских войск психологическими средствами. Более того, министерством  иностранных дел был даже подобран грузинский «престолонаследник» в  лице белогвардейского эмигранта графа  Багратиона-Мухраиакого.

Однако оккупантам даже с  помощью измененной таким образом  политической тактики не удалось  ввести в заблуждение сколько-нибудь значительную часть населения этих районов. Их надежды на «контрреволюционные  традиции» и национальные конфликты  оказались несостоятельными. Десятки  тысяч новых добровольцев из числа  жителей этих районов вступили в  Красную Армию. Из представителей кавказских народностей были сформированы целые  соединения и части, которые, так  же как и покрывшие себя славой в боях под Москвой казачий  корпус Доватора, 4-й кубанский казачий  корпус и 5-й донской казачий корпус, проявили высокую воинскую доблесть. На Дону, Кубани, Тереке и Кавказе  так же быстро, как до этого в  других районах страны, развернулась борьба советских партизан и подпольных групп сопротивления. Только в районе Краснодара действовало 87 партизанских [259] отрядов, насчитывавших 5500 бойцов. Партизанские подразделения создавались  в Кабардино-Балкарской АССР, Карачаевской и Черкесской автономных областях. В Чечено-Ингушской АССР действовало 28 партизанских отрядов{219}.

Видя провал своих широко задуманных планов, фашистские органы очень скоро сбросили с себя маску  и начали жестокую расправу над населением. При этом наряду с командами убийц  службы безопасности своими зверствами особенно выделялся батальон «Бергман». В Пятигорске, Нальчике, Кисловодске  и других населенных пунктах личным составом батальона были варварски  убиты тысячи жителей, в том числе  и раненые красноармейцы. Подобные же жестокости совершались батальоном и при отходе фашистских войск  зимой 1942/43 г.

Не случайным было то, что, наряду с представителями министерства по восточным вопросам и пропагандистских органов, целый ряд военных инстанций, и в первую очередь начальники оперативных тылов войск, ответственные  за обеспечение порядка в своих  тыловых районах, настаивал на изменении  пропагандистской оккупационной тактики, так как постоянно сталкивался  со становившимся все более тяжелым  положением не только на фронте, но и  в тылу фашистских войск. Решающим толчком  в данном вопросе послужила военная  катастрофа на Волге. 18 декабря 1942 г. Розенберг  и руководящие сотрудники его  министерства обсудили на уже упомянутой конференции начальников оперативных  тылов войск и представителей центральных военных управлений, ответственных за проведение работ  на оккупированной территории, ситуацию в оккупированных советских районах. На этой конференции присутствовали также: полковник Типпельскирх от штаба  оперативного руководства вермахта, подполковник Альтенштадт от управления тыла, майор Штауффенберг от организационного отдела генерального штаба сухопутных войск, генерал Штапф от штаба  экономического руководства «Восток», а также представители командования групп армий «Центр», «А» и  «Б», в полосах действий которых  положение было особенно тяжелым. [260]