Кроме этих более чем сомнительных
результатов, оккупационные органы
ничего добиться не смогли — все
их попытки проведения вербовочных
мероприятий наталкивались на упорное
сопротивление населения, хотя они
и прибегали в широких масштабах
к таким видам поощрения, как
лучшее обеспечение коллаборационистов
и их семей всем необходимым, освобождение
их родственников от принудительных
работ и т. п.{224}.
Фашистские власти были вынуждены
с самого начала прибегать к принудительным
мерам самого различного характера.
Так, они стали, например, организовывать,
особенно в районах, охваченных активной
партизанской деятельностью, под угрозой
коллективного наказания местные
подразделения «самозащиты» для
охраны путей сообщения и других
важных объектов. При этом они сами
были, в противоположность нынешним
утверждениям, не слишком высокого
мнения о надежности созданных ими
таким образом «вспомогательных
отрядов». К тому же они не всегда
решались вооружать их, так как
партизаны зачастую очень быстро
находили с такими отрядами общий
язык и получали от них всевозможную
поддержку при проведении своих
боевых операций{225}. Очень хорошо характеризует
это положение доклад начальника
оперативного тыла 11-й армии от начала
января 1942 г., в котором говорится,
что «самозащита» проявила себя повсеместно
как ненадежная и требующая постоянного
усиленного контроля за собой. Поэтому
от ее формирования следовало отказаться.
Такой же незначительный успех имело
и образование в Белоруссии в
июне 1942 г. руководителями организации
«Белорусская народная самопомощь»
по указанию Кубе «Белорусского корпуса
самозащиты», который был подчинен
начальнику немецкой охранной полиции
в Белоруссии [268] . Его подразделения,
сформированные преимущественно принудительным
порядком, очень быстро распались, так
что «корпус» вскоре пришлось распустить{226}.
Видя явную неудачу
этих мероприятий, оккупационные органы
стали прибегать к другим средствам.
Они использовали, в частности, принудительное
привлечение советских граждан
на работы в области фашистской военной
экономики, ставя население перед
альтернативой идти к ним на службу
или быть депортированным в Германию.
Постоянно ухудшавшееся военное
положение Германии заставляло оккупационные
органы проводить в этой области
все более широкие мероприятия.
Они достигли. кульминационного пункта
в предпринятых после разгрома фашистских
войск на Волге попытках проведения
массовой мобилизации населения. Примечательно,
что она была вначале предусмотрена
лишь для прибалтийских областей,
так как считалось, что при
опоре на местные коллаборационистские
органы там можно рассчитывать на
положительные результаты.
Первые акции по отбору
населения для призыва начались
в феврале — марте 1943 г. На основании
распоряжения Розенберга и соответствующих
воззваний региональных военных
и гражданских властей в Латвии и Эстонии
был объявлен призыв на военную службу
десяти, а в Литве — шести возрастов. Низшее
и среднее командные звенья формируемых
воинских вспомогательных подразделений
должны были быть составлены из лиц, служивших
ранее в бывших буржуазных кадровых армиях
этих стран, все высшие командные должности
— заняты немцами.
Какие методы при этом применялись
оккупационными властями, видно из
сводного отчета от 9 мая 1943 г. о проведении
первой .призывной кампании в Литве,
которая проводилась под совместным
руководством генерального комиссара
Рентельна и начальника комендантского
управления Литвы генерал-майора Юста.
Призыв начался 1 марта. Несмотря на широкие
подготовительные мероприятия, сопровождавшиеся
угрозами наказания за неявку, на призывные
пункты прибыло [269] менее 20% лиц, подлежащих
Освидетельствованию. Оккупационные
органы в ответ на это сразу
же прибегли к строгим санкциям.
Так, 16 марта и в последующие
дни ими был арестован целый
ряд представителей литовской интеллигенции
и даже несколько членов коллаборационистской
администрации. 17 марта были закрыты
университеты в Каунасе и Вильнюсе,
которые к тому же были еще и
заняты полицией. Одновременно по всей
стране прокатилась волна арестов.
7 апреля генеральный комиссар издал
приказ о проведении последнего освидетельствования
под угрозой применения самых
суровых мер наказания за уклонение
от него. И тем не менее его
результаты, как и результаты всех
прежних, оказались незначительными.
Тысячи человек бежали из городов
в сельскую местность, где призыв
должен был начаться позднее. Когда
же подразделения вермахта и полиции
стали направлять в казармы принудительным
порядком всех появлявшихся на призывных
пунктах людей, дело дошло до открытого
возмущения. Население города Капсукас
вышло на массовую демонстрацию с
требованием освобождения всех принудительно
призванных. В ответ на это воинские
части, пустив в ход пулеметы, устроили
кровавую бойню. Однако многим из принудительно
призванных тогда удалось бежать{227}.
Не намного лучше были
результаты призывных акций в
Латвии и Эстонии. Еще меньше успеха
имела проведенная в феврале 1944
г. вторая мобилизационная кампания,
хотя оккупационные органы стремились
пресекать любое сопротивление
жесточайшим массовым террором, в
том числе и расстрелом на месте.
К тому же часть принудительно
призванных перебежала с оружием
к партизанам{228}.
И в Белоруссии оккупационные
органы прибегли в начале 1944 г. к
принудительной мобилизации населения.
При этом они выдвинули на первый
план своих буржуазно-националистических
марионеток. 6 марта 1944 г. Островский отдал
распоряжение о проведении мобилизации
возрастов с 1908 по 1924 г. и объявил
о создании вооруженной организации,
названной в обычной демагогической
[270] манере «Белорусской краевой обороной
(БКО)» и предназначавшейся для
борьбы с партизанами. В связи
с этим была даже открыта офицерская
школа, в которой начали проходить
подготовку офицеры бывших царской
и польской армий. Однако воззвание
Островского о мобилизации не
имело никакого успеха. Тогда официально
выступили оккупационные органы.
Подразделения вермахта и полиции
окружали со всех сторон целые населенные
пункты и сгоняли в одно место
всех военнообязанных. Поскольку население,
зачастую спасалось от таких мероприятий
бегством, стали приниматься другие
меры для его задержания. Так, в
округе Слуцка был распространен
слух, что в городе должна открыться
ярмарка, на которой будут продаваться
ставшие к тому времени редкостью
сало и мыло. Собравшиеся в указанное
время на рыночной площади люди были
схвачены, военнообязанные направлены
в батальоны «Белорусской краевой
обороны», а остальные вывезены в
Германию на принудительные работы. Естественно,
что эти батальоны не стали
помощниками для оккупантов. Как
правило, они очень быстро разваливались,
а из некоторых даже образовались
партизанские подразделения.. Только несколько
небольших отрядов, состоявших из приверженцев
белорусских фашистов, приняли участие
в карательных экспедициях против
партизан совместно с подразделениями
СС и вермахта. Стремясь локализовать
ширившееся партизанское движение и
обезопасить от него еще находившиеся
под их контролем районы оперативного
тыла, оккупационные органы предприняли
попытку организовать по-новому местную
«самозащиту». Командование группы армий
«Центр» разработало в конце января 1944
г. план организации «военных поселений»,
с помощью которых должны были быть созданы
специальные защитные зоны от партизан.
Разработанный во всех подробностях проект
предусматривал выселение всех «ненадежных
элементов» из этих зон и заселение их
коллаборантами. В качестве вербовочной
приманки наряду с другими видами материального
поощрения было выделение земельного
участка. Далее в проекте предусматривалось
объединение целых групп таких деревень
в оборонительные районы, в которых в качестве
связующих звеньев, а также средств обеспечения
надлежащего порядка и [271] принуждения
должны были служить сильные немецкие
гарнизоны и целая система децентрализованных
военных опорных пунктов.
Претворить в жизнь
проект, рекомендованный главным
командованием сухопутных войск
всем группам армий в качестве
образцового, немцам не удалось вследствие
сопротивления населения. Несколько
предпринятых в оперативном тылу
группы армий «Центр» экспериментов
пришлось вскоре прекратить. Другие группы
армий сразу доложили о невыполнимости
этого проекта{229}. В связи с
этим необходимо отметить то обстоятельство,
что американские империалисты, пытаясь
подавить народное сопротивление в
Южном Вьетнаме путем создания «стратегических
деревень», также не добились никакого
успеха.
По результатам предпринятых
секретной службой фашистов усилий
по вербовке агентов для ведения
шпионской и диверсионной деятельности
в советском тылу видно, что фашистские
органы зачастую не могли опереться
даже на тех, кого они считали абсолютно
надежными. С начала 1942 г. 2-м отделом
«саботажа и разложения», которым
руководил Лахоузен (позднее Фрайтаг-Лорингховен),
управления «заграница — разведка
и контрразведка» верховного главнокомандования
вермахта, а также службой безопасности
в широких масштабах на советскую
территорию различными путями стала
засылаться тщательно подобранная
и прошедшая соответственную
подготовку агентура из числа гражданских
лиц и военнопленных. Лахоузен и
некоторые из его сотрудников
были вынуждены признать после войны,
что все эти мероприятия закончились
неудачей. Оскар Райле писал, в
частности, что о большинстве
из своих агентов после их переброски
в советский тыл немецкая военная
разведка вообще ничего больше не слышала.
Да и от остальных поступали лишь
скудные сведения. И в этом была
не только заслуга советских контрразведывательных
органов, опиравшихся на поддержку
и бдительность населения. Как заявляли
бывшие гитлеровские специалисты по
шпионажу, советские граждане использовали
[272] этот полный опасностей путь, чтобы
вырваться из-под фашистского
ига. Сам Лахоузен признавал, что
многие, из завербованных агентов
после прибытия на место назначения
сразу же переходили на советскую
сторону{231}.
Тот факт, что фашистским
органам даже с помощью разнообразных
приемов политической и социальной
демагогии, а также утонченных пропагандистских
маневров не удалось парализовать народное
сопротивление или склонить сколько-нибудь
значительную часть населения на
свою сторону, свидетельствует об убедительном
превосходстве социалистического
самосознания, зиждящегося на идее
освобождения-человека от эксплуатации
и порабощения, над империалистической
разбойничьей идеологией, показывает
выдающееся значение социалистического
патриотизма, проявившегося как
раз в тяжелых условиях фашистского
режима принуждения. Большим источником
силы, придававшим населению надежду
и уверенность в скором освобождении,
являлась успешная борьба Красной Армии
и советских партизан.
Однако действие яда фашистской
и националистической пропаганды, постоянно
воздействовавшей на сознание людей
в течение ряда лет, представляло
определенную опасность, особенно для
мелкобуржуазных слоев населения
в районах, недавно воссоединенных
с Советским Союзом, и той части
молодежи этих районов, которая не имела
иммунитета против такого воздействия,
вырабатываемого обычно классовым
положением в обществе и воспитанием.
Поэтому большое значение имело
то обстоятельство, что борьба против
фашистских агрессоров и их буржуазно-националистических
лакеев велась не только с помощью оружия,
но и на идеологическом фронте.
Обширная сеть подпольных
партийных организаций позволяла
развертывать массовую политико-идеологическую
работу во все более широких масштабах.
В начале 1943 г. почти все партийные
комитеты на оккупированной территории
выпускали систематически газеты, листовки
и воззвания. О размахе этой деятельности
свидетельствуют следующие данные:
только в период с мая по август
1943 г. под руководством ЦК КП Белоруссии
[273] среди населения было распространено
около 930 тыс. экземпляров центральных
советских газет и других печатных
изданий, 2,3 млн. листовок и более 664
тыс. книг, брошюр и журналов. Политический
отдел Центрального штаба партизанского
движения переправил в оккупированные
районы с декабря 1942 г. до середины марта
1943 г. более 6 млн. листовок и брошюр
различных наименований. Кроме того,
в этот же период времени партизаны
получили более 80 портативных типографий{232}.
Вместе с тем тысячи
партизанских агитаторов несли в
массы правду о мероприятиях Советского
правительства, положении на фронте
и целях партизанского движения,
а также разоблачали характер
политических маневров оккупантов. В
многочисленных листовках раскрывалась
правда об условиях работы и жизни
насильственно угнанных в Германию
советских людей и о преступлениях,
совершенных оккупационными войсками
во время их отступления.
Специальную область пропагандистской
деятельности составляло разоблачение
истинного характера профашистских
предательских клик и их организаций.
Коммунисты и комсомольцы Белоруссии
разоблачали в своей пропагандистской
работе волчий облик органов «самопомощи»
и «самозащиты» и показывали молодежи
истинные цели «Союза белорусской молодежи»{233}.
Столь же активной была и пропагандистская
деятельность, направленная против вооруженных
вспомогательных органов оккупационных
властей. При этом делалось различие
между профашистски настроенными лицами
и колеблющимися оппортунистическими
элементами{234}. Подобная дифференциация
полностью соответствовала классовым
условиям борьбы. Она дала возможность
целому ряду введенных в заблуждение
граждан своевременно сойти с
пагубного пути и показала им их
место в рядах народных сил, которые
вели активную борьбу против оккупантов.
Тем самым фашистским оккупационным
органам не удалось достичь ни
одной из поставленных перед собой
[274] целей. Они не смогли разрушить
дружеских связей между народами
оккупированных советских республик.
Как в рядах Красной Армии
представители всех национальностей
СССР сражались бок о бок против
фашистских войск, так и на оккупированной
территории русские и украинцы, белорусы
и литовцы, эстонцы и латыши вели
совместную борьбу против общего врага.
И в вопросе изоляции партизанского
движения от его естественной базы,
трудящихся масс, оккупанты не добились
успеха. В изоляции оказались сами
оккупанты и их лакеи. Им противостоял
становящийся все более сплоченным
единый фронт народного сопротивления.