Проблемы социализации современной молодежи

Что в этом отношении касается Японии, так это то, - отмечает американский социолог Р.Белла, - что в японской традиции на вершине социальной пирамиды нет мощного "центра" власти, как, скажем, в Китае. В Японии поддержка политической системы была важной, но вторичной ценностью. Однако, именно потому, что даже самые добросовестные китайские чиновники всегда были парализованы своей преданностью идее поддержания старой системы, им никогда не удавалось занять господствующие позиции в управлении обществом и осуществить целостную программу модернизации страны, как это сделали молодые самураи в Японии после революции Мэйцзи 1867-68гг. (См.72, с.7).

Итак, ввиду господства традиционного  японского группизма, считается, что  в японском обществе практически  отсутствует личность. Однако, обратим  внимание на такую специфическую  традиционную деталь, характеризующую межличностные и групповые отношения японцев, как формирование 1-го, 2-го и 3-го кругов общения, для каждого из которых существует своя модель поведения и отношения.

Обычно состав лиц, входящих в 1-ю (ближайшие  друзья, коллеги), 2-ю (актуальные и потенциальные знакомые) и 3-ю (чужие люди) категории, определяется индивидом до 20 лет, поскольку японец, как правило, именно к этому возрасту окончательно выбирает место своей работы и определяет, таким образом, круг непосредственных или потенциальных знакомых. На этом, в основном, завершается процесс обретения своего группового "лица", которым дорожит японец и которое не отделено от круга людей, в который он к этому времени вписался. Причем, японец не только не отделен от группы, не только не стремится обособиться, но и будет глубоко несчастным, если это произойдет. Только в ней он обретает уверенность и психологический комфорт.

Для среднего японца коллективное начало его бытия и существования  вовсе не является мифом, оно для  него - реальное бытие, что, кстати говоря, не мешает официально существующей идеологии декларировать господство этого начала и организовывать жизнь различных социальных групп, исходя из этой идеологии общности. Это можно наблюдать и в уникальной системе пожизненного найма, и в большом распространении семейных предприятий и т.д. И главное во всех этих формах для индивида - это уверенность в завтрашнем дне, именно в завтрашнем, а не в послезавтрашнем, который может и не наступить никогда. Этот феномен хорошо описан в литературе по японскому менеджменту.

Но ведь эти круги межличностного общения - внутренний, средний и внешний - это, по существу, и есть тотальное целое их личности. И Н.Моисеев считает, что, скорее всего, в итоге человечество эволюционирует к коллективному планетарному интеллекту ( 97, с.10-11). Но когда еще человечество естественно реализует эту свою историческую перспективу ? А японцы не в перспективе, они исторически так развиваются и живут. И эта "коллективная личностность" позволяет им врасти в такой "коллективный интеллект" на 100 лет раньше других.

Для японцев общество, государство, семья, интересы - во всем этом как бы не существует атомизации, они все  это имеют только благодаря своей  референтной группе. И примечателен характер и масштаб распространения этой группы - видимо, островная психология все свела к единой национальной массе. Ведь нигде нет такого, как в Японии: все другие страны ввозят рабочую силу, привлекают иностранцев на грязную, черную работу, японцы же все полностью делают сами. У них практически нет национальных и дискриминируемых меньшинств (См.150, с.235-236). Они могут препятствовать иммиграции из Кореи или Китая, ставя своим национальным приоритетом собственную занятость. И если там и есть пресс безработицы, то система пожизненного найма и т.д. настолько опять воспроизводят эту структуру: "Я член этой группы", что только там, где они не могут охватить все, только в эти сферы попадают иностранцы.

Усиливает ситуацию и то, что попасть  туда с другой языковой культурой  значительно труднее. Японцы вообще традиционно плохо принимают чужих. Деление на чужих и своих у них срабатывает автоматически, что, кстати, создает определенные трудности и для японских бизнесменов. А также затрудняет создание японского рынка, ставя преграды проникновению на него чужого капитала или товарной массы, поскольку японцы просто не приемлют чужих, игнорируют их, предпочитая иметь дело со своими.

Но во всем этом мы наблюдаем приоритет  формируемых традицией социокультурных  отношений перед экономическими. Формы организации материального производства оказываются вторичными по отношению к жизненному укладу. Эта позиция утверждает: сначала есть определенный жизненный уклад и отношения людей - это основное, а уж потом можно смотреть, какое производство или что-то другое как мы будем делать. Здесь в явном виде просматривается не диктат экономики, а приоритет социокультурных связей. Ведь если действовать прямолинейно, как это было в СССР, то после 45-го года можно было бы понастроить в Японии заводы, чтобы догнать промышленно развитые страны, потом танкерами везти уголь, нефть и т.д. Опять в данном случае ситуация иная.

Попытки переписать сейчас историю  в терминах модернизации на деле игнорируют один значимый фактор, а именно - учет того, что выступает у того или  иного субъекта (нации) критерием оценки собственного успеха. Японцы умеют развести производственные успехи и смысл жизни, вечные ценности. Если это организовано как некоторая целостность, то это означает включенность в такие геобиоценозы, что создает внутреннюю комфортность личности, когда проблема самоидентификации у нее практически не встает. Она только сейчас стала появляться у японцев в связи с урбанизацией, появившейся текучестью привычных связей и т.п. Но они решают ее очень аккуратно.

Заложенная в основания трудовой жизни японцев конфуцианская этика, основанная на высоком чувстве долга и обязанности, позволяет преодолеть отчуждение, конфликты, создать атмосферу взаимной заинтересованности и гармонии даже в современных условиях промышленного производства. Сила ее состоит в том, что она сложилась не на основе индивидуализма, а на стремлении к гармонии межличностных отношений, в которых "мерой всех вещей" был не индивид, а именно отношения. И сегодня ее влияние не ослаблено бурными процессами современной Японии. В частности, проблема индивидуального определения своих кругов - это как бы луковица, но они, видимо, хорошо понимают, что если с луковицы снять все слои, от нее ничего не останется.

Обычному японцу, по-видимому, с  детства очень хорошо внушают, как  устроен мир и каково его место в нем. Причем это не обязательно выглядит в форме нотаций, наоборот, не вербальное, а статусно-ролевое транслирование этих норм является там преобладающей формой. Например, при общении людей разного возраста, старший по возрасту практически сразу присваивает себе форму общения в виде монолога, и младший это принимает и понимает, как само собой разумеющееся, просто внимая говорящему. Говорящий же, естественно, будет говорить о своем прожитом и нажитом опыте.

Думается, что именно с культом старшинства, скорее всего, связано у них превалирование смысла жизни над всеми частными и преходящими ценностями и интересами. Ведь жизнесмысловой компонент обычно становится значим уже в старшем возрасте. И возможно, что безусловный авторитет старшего - а он может вещать лишь то, до чего сам дошел в результате прожитой и отрефлексированной жизни, - позволяет ему, будучи патриархом, транслировать такие социальные нормы, к которым индивид сам подходит лишь к концу жизни.

Ведь великие дидакты прошлого утверждали, что педагогика (в западной традиции ) возникает тогда, когда обнаруживается проблема отношений между поколениями, когда старшие не знают, что делать с младшими, а младшие не хотят быть похожими на старших. Тогда надо придумать нечто такое, чтобы гармонизировать все конфликты и все были довольны. То есть, педагогика всегда решала проблему отцов и детей.

Тогда здесь нет поля деятельности для такой педагогики. Есть естественно-исторический процесс движения индивида в индивидуальных, коллективистских и прочих рамках, которому было обеспечено беспроблемное существование при условии принятия им правил игры, о которых он часто даже не подозревает, что в них включен. И он их принимает, ибо неприятие их для него равносильно самоубийству. Для этого надо подвергнуть тотальному отрицанию эти все ценности, символы, добраться до ситуации экзистенциального вакуума, до которого при определенном укладе индивиду самостоятельно добраться довольно сложно.

Таким образом, японская система воспитания, в отличие, скажем, от декларативной системы коммунистического воспитания в бывшем СССР, является целостной: с одной стороны, определенные ценности общения транслируются на бытовом уровне и не рефлексируются, а с другой стороны, существующая система образования учит тому же, только еще с добавлением рефлексивного отношения к провозглашаемым ценностям бытия индивида, общества, государства.

Сомнителен, или, по меньшей мере, не терпит прямолинейного понимания тезис  о якобы широко развернутой модернизации и "вестернизации" Японии. Отметим еще одну деталь: Япония переживала и проживала события всех - и особенно последних десятилетий - как единый субъект. И хотя известно, что в этой стране довлеющее положение занимает общество, которое подминает под себя и личность, и государство, однако обратим внимание на то, что "символическая" монархия просуществовала здесь благополучно с ХII века до конца II мировой войны и сохраняется в "модернизированном" варианте и сегодня.( История японской монархии заслуживает специального исследования как объект, претерпевший целый ряд "модернизаций", но сохранивший при этом свой сакральный, "символический" характер.) Специфика японской реальности состояла и в том, что император уже (еще!) с ХII века стал символическим духовным главой государства. (150, с.222)

Поэтому, если смотреть с точки  зрения модернизационных конструктов, то можно сказать, что японцы никогда  не боялись опоздать ни к какой  модернизации. Включение в эти "западные игры" - это опять только то, что  оказывается на поверхности. А на деле оказывается, что они эволюционируют своим естественным путем. Видимо, по той простой причине, что им полностью удалось сохранить смысловые конструкты собственного бытия. И теперь трудно сказать, вопреки разным попыткам модернизации или благодаря им. Они сохранили его, начиная с символа - императора как определенного гаранта стабильности своего общества, т.к. фактически у них не было ситуации низвержения монарха, подобно, например, Англии.

Они продолжали существовать и существуют в едином смысловом поле, которое выстраивается от символа до техник. Они нумеруют свои реформы. Они знают, что сохраняют свою нацию, свою самоидентификацию в историческом процессе и видят, что можно прекрасно существовать, никуда не высовываясь и не торопясь. И вопрос о том, с чем, куда и как выходить, заявляться на что-то или нет в данный момент - это вопрос сознательного выбора. Например, сказали они, что вопрос отношений с Советским Союзом по проблеме северных территорий они решат, то они не спешат, как Китай 60-х годов, решить все проблемы за 10 или 15 лет. Решают в принципе.

Для них существование собственного цивилизационного тела - как бы вечно. История может идти прямо или  зигзагами, но есть реалии, не зависящие  от времени. Случай - уникальный: имея поголовно  грамотное население, они умудряются сохранять такую верность символам и традициям. А может быть, именно благодаря тому. Кодекс самурайской чести, и т.п. - это же ментальные конструкции, которые создаются длительным образованием, которое является по сути своей светским служением символу. Как в монастырях у монахов служение богу , так у самураев - служение императору, вплоть до живота своего. В России, скажем, символ власти менялся - князья, бояре, цари. Романовы триста лет транслировали свой символ царской власти - но как? Для большинства населения только попы с амвона поминали за здравие - и все.

А здесь сотни лет императорской  власти вписаны во все учебники, и не просто вписаны, а изучаемы. В самурайском менталитете, и  это заложено в государственную  школу, не разделишь: император - это помазанник божий, они - слуги императору и слуги богу. То есть, здесь создана и воспроизводится такая смысловая тотальность для элиты, что ей просто некуда отсюда выпасть, некуда деться.

Это связано и с символическим  скреплением ценностей и сверхценностей, традиционным для Японии. А ведь в недавнем прошлом характерном и для России. Например, Н.И. Алпатов приводит описание случая, когда царь Николай с братом Михаилом Павловичем посещают кадетский корпус. Священник в речи произносит фразу, что "отечество вверило свой покой и свое благоденствие воле и попечению монарха самодержавного". Михаил Павлович с укором поправляет: "Бог вверил, а не отечество" (2, с.84) Таким образом, элиты очень четко отслеживают - в ритуалах и прочем - смысловой конструкт, откуда они пошли и что есть, откуда и в чем их предназначение, т.е. что для них есть сверхценность. Сказать "отечество вверило" - это сразу же подменить онтологию. Как это отечество, какое такое отечество?

Ситуации индивидуального отмежевания  типа: " А, это проблема не моя, она - государства или соседа"- этого у японцев уже сто лет не было не только в устной, но и в письменной традиции. Если рассуждать в терминах социокультурных кодов, здесь надо говорить о двойной кодировке ( малая устная и большая письменная традиция). Что у японцев, видимо, защита ментальности, ментального ядра нации и ментального ядра личности состоит в том, что они уже сто лет назад имели хоть и минимально отрефлексированную, но сознательно выбранную позицию субъекта - самоидентификации себя с определенной общностью. И всеобщая грамотность, тотальное образование сыграли в этом, безусловно, свою роль. Конечно, и групповые отношения создавали настолько плотное социальное пространство, что новым поколениям ничего не оставалось, как воспринимать традицию.