Анна Андреевна Ахматова: жизнь и труды

На  растерзание врагам».

    После Октябрьской революции Ахматова не покинула Родину, оставшись в "своем  краю глухом и грешном":

«Так  много камней брошено  в меня,

Что ни один из них уже  не страшен,

И стройной башней стала  западня,

Высокою среди высоких башен».

 

    Щедрый  на несчастья 1921 был для Ахматовой  плодотворным. В петербургском издательстве «Петрополис» вышли два ее сборника – «Подорожник» и «Anno Domini МСМХХI». В них все ощутимей становится скорбная торжественность, пророческая интонация. За многими, казалось бы, отвлеченными образами прочитывается страшная реальность революционного времени. Так в стихотворении «Все расхищено, предано, продано» - «голодная тоска» не просто символ, а вполне конкретное упоминание о «клиническом голоде», охватившем Петроград в 1918–1921. Но в отличие от И. Бунина, Д.Мережковского, З.Гиппиус, Ахматова не шлет громких проклятий «осатаневшей России»: лист подорожника – подношение северной скудной земли – наложен на «черную язву». Вынеся в заглавие сборника «Anno Domini» дату, Ахматова подчеркнула лирическую летописность своих стихов, их причастность к большой истории. Само название сборника «Anno Domini» (в до словном переводе с латинского языка) означает: «в год Господа».

    В стихотворениях этих лет звучит скорбь о судьбе родной страны. Она пыталась смотреть на происходящее философски:

 

      «Чем  хуже этот век предшествующих? Разве

Тем, что в чаду печали и тревог

Он  к самой черной прикоснулся язве.

Но  исцелить ее не мог».

 

    Гораздо жестче одновременное обращение  «Согражданам», открывшее во 2-м издании  «Anno Domini» первый раздел - «После всего».

 

«Иная близится пора,

Уж  ветер смерти сердце студит,

Но  нам священный  град Петра

Невольным памятником будет.»

 

     Страницу  с этим стихотворением советская  цензура вырезала почти из  всех экземпляров тиража. Ахматова  выступает от лица жителей  («мы»), заключенных в «столице дикой» и вынужденных забыть навсегда, собственно, все, что есть на «родине великой». Противопоставлены любимый город и свобода, которой в нем нет, как нет и помощи людям:

«Никто  нам не хотел помочь

За  то, что мы остались дома,

За  то, что, город свой любя,

А не крылатую свободу,

Мы  сохранили для  себя

Его дворцы, огонь и  воду».

 

    Перед лицом близкой смерти граждан  «священный град Петра» должен превратиться в памятник. И угнетающая картина разорения и «голодной тоски» вдруг сменяется вопросом: «Отчего же нам стало светло?». Мотивировка как будто сводится к живительной силе летней природы. При желании тут можно было увидеть принятие революции, однако речь идет, скорее всего, о религиозном просветлении, по православной традиции мгновенном укреплении душевных сил по контрасту со всем окружающим:

«И  так близко подходит чудесное

К развалившимся грязным  домам...

Никому, никому неизвестное,

Но  от века желанное нам».

 

    Таким же стихом написано в 1922 г. «Предсказание» («Видел я тот венец златокованный...») - монолог некоего духовного наставника, предлагающего вместо «ворованного» венца терновый венец:

 

«Ничего, что росою багровою

Он  изнеженный лоб освежит».

 

    Героиня Ахматовой, просветленная, вступала на путь духовного подвига. Тонкая женственность  отныне органически сливается в  ее стихах с суровой мужественностью. Упование на божественную мудрость и  справедливость отнюдь не означает ожидания прямой, тем более немедленной  помощи свыше. Исключается не только ропот, но и молитва как просьба, мольба.

    В «Anno Domini» Ахматова включила, наверное, самое безжалостное и жестокое стихотворение, какое когда-либо написала женщина - мать:

 

«Земной отрадой сердца не томи,

Не  пристращайся ни к  жене, ни к дому,

У своего ребенка хлеб возьми,

Чтобы отдать его чужому.

И будь слугой смиреннейшим того,

Кто был твоим кромешным  супостатом,

И назови лесного зверя  братом,

И не проси у Бога ничего».

 

    Сборник «Anno Domini» первоначально состоял в основном из стихов 1921 г., потом пополнился написанным в следующем году, но включал и несколько более ранних стихотворений, в том числе 1915 г.: «Покинув рощи родины священной...» и «Смеркается, и в небе темно-синем...». Впоследствии вместе со стихотворением «В то время я гостила на земле...» (1913) составили цикл «Эпические мотивы», который открывает серию автобиографических и философских «монологов», написанных характерным для стиха драматургии белым 5-стопным ямбом.

    В раздел «Голос памяти» включены «Тот август, как желтое пламя...» и «Колыбельная», определено связанное с уходом Н.С. Гумилева. После его ареста в августе Ахматова написала два тревожных четверостишия, где говорится о гибели в бою израненного воина:

«Не бывать тебе в живых,

Со  снегу не встать.

Двадцать  восемь штыковых,

Огнестрельных пять.»

 

«Горькую обновушку

Другу шила я.

Любит, любит кровушку

Русская земля.»

 

    Заключение - как бы в фольклорном духе: «Любит, кровушку  Русская земля». В том  же августе, в подражание народному плачу, пишется посвященное памяти Ал. Блока:

 

«А  Смоленская нынче  именинница,

Синий ладан над травою стелется.

И струится пенье панихидное,

Не  печальное нынче, а светлое.»

 

    Если  в раннем творчестве Ахматова часто  говорит о собственной смерти, то теперь тема преждевременной и  насильственной смерти близких:

 

«Я  гибель накликала  милым

И гибли один за другим.

О, горе мне! Эти могилы

Предсказаны словом моим.

Как вороны кружатся, чуя

Горячую свежую кровь,

Так дикие песни, ликуя,

Моя насылала любовь.»

 

    В «Anno Domini» завершается «шилейковский» цикл и появляется ряд стихов о чувственной любви и ревности, есть в них и угроза разрыва с неверным любимым. За образом этого героя стоит не аскет Шилейко, а полная ему противоположность - А.С. Лурье, человек вполне безнравственный, некрасивый внешне, но притягательный, как порок. От идеи служения избранному другу, т.е. Шилейко, Ахматова бросилась в иную крайность. Но в августе 1922 г. советский музыкальный комиссар отбыл в загранкомандировку, откуда предпочел не возвращаться. Ахматова иногда вспоминала о нем в стихах вплоть до последних лет жизни, например в цикле “Черных песен” (1961). И здесь желаемое выдавалось за действительное: давно уехавший друг сравнивается с воющей женщиной, а лирическая героиня держится с гордым достоинством («Он больше без меня не мог... Я без него могла»).

    Осенью 1922 г., после отъезда Лурье, Ахматова понадеялась на поддержку его  друга, искусствоведа Н.Н. Пунина. Эти  надежды в стихотворение:

 

«Небывалая  осень построила  купол высокий, 
Был приказ облакам этот купол собой не темнить. 
И дивилися люди: проходят сентябрьские сроки, 
А куда провалились студеные, влажные дни?.. 
Изумрудною стала вода замутненных каналов, 
И крапива запахла, как розы, но только сильней, 
Было душно от зорь, нестерпимых, бесовских и алых, 
Их запомнили все мы до конца наших дней»

 

    33-хлетняя,  уже много испытавшая и многих  потерявшая, Ахматова мечтает теперь  только о спокойствии. Подробно  описывается «весенняя осень», чудесная, неправдоподобная - и таким же  неправдоподобно прекрасным кажется  явление героя, отраженное в  одном финальном стихе «Вот  когда подошел ты, спокойный, к  крыльцу моему».

    Ахматова  отныне не раз будет бросать взгляд в прошлое, в то время, когда герои  ее ранней лирики столько страдала от любви и не раз готовилась к  смерти.

Стихотворению «Петроград 1919 г.» в «Anno Domini» противопоставляется «Бежецк», старый русский город:

«Там  белые церкви и  звонкий, светящийся лед.

Там милого сына цветут васильковые очи.

Над городом древним  алмазные русские  ночи

И серп поднебесный  желтее, чем липовый  мед.»

 

    В «Anno Domini» содержатся стихотворениях об умершем друге-покровителе, оставшемся идеалом для героини. В них узнается умерший в 1919 г. Н.В. Недоброво, автор статьи «Анна Ахматова» (1915).

 

« Ангел, три года хранивший  меня,

Вознесся  в лучах и огне,

Но  жду терпеливо  сладчайшего дня,

Когда он вернется ко мне.»

 

В контексте сборника возникают ассоциации с ее близкими друзьями, а так же с Гумилевым:

«На пороге белом рая,

Оглянувшись, крикнул: "Жду!"

Завещал мне, умирая,

Благостность  и нищету.»

 

    Эти люди еще не раз будут напоминать о  себе в ее стихах - то вместе, то по отдельности.

    В 1923 г. в «Новогодней балладе» героиня  встречает новый год с мужем  и друзьями. С речами выступают  «хозяин» и два друга, но «шесть приборов стоят на столе,  и один только пуст прибор» - самой героини, которую окружают мертвые; они «выпить должны за того, кого еще с нами нет». Мертвые и живые по-прежнему неразлучны. Впоследствии мотив мрачного Нового года прозвучит в 1940 г. («С Новым годом! С новым горем!...»), а новогодний «парад» мертвецов, выходцев из довоенного 1913 г., составит сюжетную основу «Поэмы без героя», в которой есть прямая цитата из «Новогодней баллады»:

«И  вино, как отрава, жжет».

 

    В 1923-м  наступает резкий спад - Ахматова пишет  стихи лишь изредка, составляя свой заработок нелюбимой переводческой  работой. «После моих вечеров в Москве (весна 1924) состоялось постановление о прекращении моей литературной деятельности. Меня перестали печатать в журналах и альманахах, приглашать на литературные вечера. Я встретила на Невском М. Шагинян. Она сказала: «Вот вы какая важная особа: о вас было постановление ЦК; не арестовывать, но и не печатать». С вершин славы она была низвергнута сразу в полное поэтическое небытие. Ее стихи, как считала Ахматова, были запрещены «главным образом за религию». Под дамокловым мечом, без каких-либо контактов с читателем, в бедности Анне Ахматовой, добровольно оставшейся после революции на родине, было суждено прожить десятилетия.

    «Время, смерть, покаяние –  вот триада, вокруг которой вращается  поэтическая мысль  Ахматовой», – писал философ В.Франк. Но не ранее 1926 г. Ахматова перебралась во флигель Шереметевского дворца на Фонтанке, в квартиру, где жила семья Пунина (включая разведенную жену). «Фонтанный Дом» служил пристанищем Ахматовой дольше, чем какой бы то ни было другой, хотя еще в 1930 г. она порывалась из него уйти, а в 1941-1944 годах была в эвакуации. В 1952-м, переселенная оттуда, она написала:

 

«Особенных  претензий не имею

Я к этому сиятельному  дому.

Но  так случилось, что  почти всю жизнь

Я прожила под знаменитой кровлей

Фонтанного  дворца... Я нищей

В него вошла и нищей  выхожу...»

 

    Осенью 1935, Ахматова начала писать «Реквием» (1935–1940). Факты личной биографии  в «Реквиеме» обретали грандиозность  библейских сцен, Россия 30-х уподоблялась Дантову аду, среди жертв террора упоминался Христос, саму себя, «трехсотую с передачей». «Реквием» занимает особое место в ряду антитоталитарных произведений. Ахматова не попала в лагерь, не была под арестом, но все тридцать лет «прожила под крылом у гибели», в предчувствии скорого ареста и в непрестанном страхе за судьбу сына.