Автор работы: Пользователь скрыл имя, 21 Февраля 2013 в 12:33, научная работа
В исследовании изложены результаты историографического анализа основных подходов в изучении проблемы массовых репрессий в конце 1920-х – начале 1940-х гг., выявлены позиции ведущих исследователей, достижения и противоречия.
Вопрос о причинах массовых репрессий периода партийно-политичес-кого правления И.В. Сталина является одним из самых важных в современной отечественной исторической литературе, посвященной проблеме массовых репрессий, и одним из самых дискуссионных. Впервые интерес к нему возникает в конце 80-х – начале 90-х гг. в связи с выходом в свет огромного количества публицистической литературы, содержащей большей частью фактический материал. К середине 90-х гг. эта проблема поднимается также в ряде научно-публицистических работ. На новом, преимущественно-научном уровне изучения проблемы, не произошло появления новых точек зрения, разрабатываются в целом те подходы, которые появились на предыдущем публицистическом этапе. Отличительной чертой исследования причин массовых репрессий в литературе является тот факт, что многие авторы не дают какого-то определенного объяснения проблеме, а высказывают несколько сходных точек зрения (иногда даже в одной фразе)84, четко их не различая, что говорит об отсутствии концептуального подхода к проблеме массовых репрессий в целом. Поэтому выделенные ниже группы исследователей таковыми можно назвать лишь условно, вследствие чего работы одного и того же автора можно рассматривать с разных позиций. По отдельным аспектам проблемы не существует определенных точек зрения, которых бы придерживались группы исследователей, выделенные нами в таких случаях подходы являются не более как мнениями отдельных авторов, высказанными ими попутно при рассмотрении других вопросов.
В настоящее время по определению причин массовых репрессий авторов можно разделить на следующие группы, рассматривающие в качестве таковых:
3. Существование причин разного уровня.
В исторической литературе представлены также некоторые подходы по определению причин отдельных репрессивных кампаний. Эти точки зрения также подлежат рассмотрению и анализу.
Авторы первой группы ставят целью доказать, что причиной массовых репрессий были психические отклонения и свойства характера И.В. Сталина. Комплекс психических заболеваний, таких как «паранойя», «мания преследования»85 и такие черты характера, как мнительность, чрезмерная подозрительность86, вызвали якобы стремление избавиться от несуществующих врагов.
Историю возникновения версии о «ненормальности» И.В. Сталина, как причине массовых репрессий, приводит в своей работе «1937» В.З. Роговин. Правда он рассматривает ее с позиции причины только «большого террора» 1937-1938 гг. Ее утверждение в исторической литературе автор относит ко второй половине 50-х – первой половине 60-х гг.87 В качестве примера приводится работа «Великая Отечественная война Советского Союза. 1941-1945. Краткая история»88. Далее В.З. Роговин пишет:
«Объяснение «ежовщины»
В.З. Роговин считает, что Валентинов стремился убедить Николаевского в том, что «ежовщина» была всецело продуктом сталинской паранойи, т[о] е[сть] хронического психического заболевания, выражающегося в следовании навязчивым маниакальным идеям.
«В поддержку этой версии Валентинов ссылается на свидетельство, якобы исходящее от члена ЦК ВКП(б) В.И. Межлаука, который будто бы передал за границу через своего брата, прибывшего в 1937 году на Парижскую всемирную выставку, сообщение о болезни (паранойе) Сталина, «с массой разных важных подробностей (Валентинов Н.В. Наследники Ленина. М., 1991. С. 215-216.)»90.
Отвечая Валентинову, Николаевский соглашался с тем, что в последние годы жизни Сталин «потерял чувство меры и из гениального «дозировщика», каким его считал Бухарин, превратился в человека, потерявшего понимание действительности». Николаевский возражал лишь против попыток «эти линии притянуть в прошлое для объяснения «ежовщины», которая была преступным, но точно рассчитанным и верно (с его точки зрения) дозированным актом уничтожения его противников, которые иначе бы устранили его самого»... (Валентинов Н.В. Наследники Ленина. М., 1991. С. 215.)»91.
Далее В.З. Роговин делает вывод:
«...сама мысль Николаевского о том, что вся «ежовщина» была дьявольски точно рассчитанной игрой, злодейством, а не сумасшествием» (Валентинов Н.В. Наследники Ленина. М., 1991. С. 214.), представляется глубоко справедливой. В развитие этой мысли Николаевский отмечал: «Людям типа Межлаука казалось, что чистка совершенно бессмысленна, и что Сталин сошел с ума. В действительности Сталин не был сумасшедшим и вел совершенно определенную линию. К выводу о необходимости уничтожить слой старых большевиков Сталин пришел не позднее лета 1934 г., и тогда же начал эту операцию готовить (Валентинов Н.В. Наследники Ленина. М., 1991. С. 216.)»92.
Отношение самого В.З. Роговина к идее о «ненормальности» И.В. Сталина как видно из приведенного фрагмента, явно негативное, для него массовые репрессии 1937-1938 гг. – четко спланированная акция, но никак не результат психических отклонений ее организатора.
Сам факт существования диагноза «паранойя» имеет начало в 1927 г. и до сих пор находит сторонников. Версия о ненормальности И.В. Сталина как о причине массовых репрессий рассматривается, например, А.Н. Гордиенко, автором биографического очерка «Иосиф Сталин» из серии «Жизнь знаменитых людей»93, который начинает главу, посвященную событиям 1934-1938 гг., историей возникновения диагноза «паранойя», поставленном И.В. Сталину академиком Владимиром Бехтеревым:
«22 декабря 1927 года известный
психиатр Владимир Бехтерев
Далее идет изложение фактов, которое, по мнению автора, должно подтверждать его позицию.
Однако существование диагноза академика В. Бехтерева, по-видимому, является вымыслом, и безоговорочно ссылаться на него в конце 90-х гг. – значит вводить читателя в заблуждение. Версия о самой возможности постановки подобного диагноза была подвергнута сомнению в августе 1989 г. на консилиуме психиатров, состоявшемся в помещении «Литературной газеты», где ученые пытались ответить на вопрос: «Был ли И.В. Сталин душевнобольным?» (Ход этого консилиума описывает Э.С. Радзинский.) Была приглашена академик Бехтерева, дочь ученого. Она, в частности, сказала:
«О том, что Владимир Михайлович Бехтерев действительно оценил Сталина как параноика, сама я не знаю, а семья наша ничего не слышала (курсив Э.С. Радзинского)»95.
Э.С. Радзинский также приводит несколько мнений, высказанных на консилиуме:
«Корнетов, врач: «Вряд ли совместимы с болезнью его умение манипулировать кадрами, вербовать сторонников, вовремя атаковать противников».
Левин, врач: «В чем идеи Сталина были неадекватными, неправомерно доминирующими в его сознании, как это бывает с параноиками? Сталин человек жестокий, без чувства жалости... прагматик»96.
Таким образом, в работе Э.С. Радзинского ставится под сомнение не только сам факт определения паранойи у И.В. Сталина В.М. Бехтеревым, но и говорится, что в последующем ученые-психиатры не решаются поставить этот диагноз.
В плане рассмотрения версии о психическом расстройстве И.В. Сталина интересна позиция Д.А. Волкогонова, точнее эволюция этой позиции. В двух публикациях 1987 и 1989 гг. автор приводит почти идентичные высказывания по поводу массовых репрессий. Но если в 1987 г. фраза звучит так:
«Сталин уничтожал «врагов», а волны шли дальше и дальше... Это был трагический триумф злой силы. И кто знает: не была ли рядом с жестокостью и никогда не распознанная душевная болезнь (подчеркнуто мной. – С.Д.) Сталина? Иначе трудно объяснить, зачем понадобилось ему, устранившему своих соперников, продолжать «вырубать» лучших людей партии и государства в канун грозных испытаний?»97.
То в 1989 г. Д.А. Волкогонов несколько урезает текст, но интересно, за счет какой его части:
«Сталин уничтожал «врагов», а волны шли дальше и дальше... Это был трагический триумф злой силы. Иногда трудно объяснить, зачем понадобилось ему, устранившему своих соперников, продолжать «вырубать» лучших людей партии и государства в канун грозных испытаний?»98.
Здесь заметно явное желание автора уйти от тезиса о «душевной болезни». На наш взгляд, это связано с тем, что начав работать над большим исследованием «Триумф и трагедия. Политический портрет И.В. Сталина» Д.А. Волкогонов столкнулся с огромной массой фактического материала, который опровергал тезис о том, что политика, проводившаяся И.В. Сталиным (в том числе и массовые репрессии), была продиктована ненормальностью его психического состояния. Однако сразу отказываться от того, что было произнесено и не раз всего два года назад было, наверное, не совсем удобно и пришлось немножко подправить текст, оставив ни к чему не обязывающее упоминание о некой «злой силе».
Взамен утраченного тезиса Д.А. Волкогонов предлагает поискать истоки деятельности И.В. Сталина в его прошлом:
«Вглядываясь в хорошо сохранившиеся строки резолюций Сталина, налагаемых, как правило, красным или синим карандашом, размашисто, разборчиво, думаешь: где глубинные причины иррациональности, жестокости и коварства этого человека? Может быть, в религиозной догматической пище, обильно принятой им на заре жизни? А может быть, в щемящем ощущении своей интеллектуальной недостаточности, которую он чувствовал, слушая на партсъездах в Лондоне, Стокгольме блестящие речи Ленина, Плеханова, Аксельрода, Дана, Мартова? Или истоки этой иррациональности в его ожесточенности, родившейся еще до Октября? Ведь вся его дооктябрьская биография умещается между семью арестами и пятью побегами»99.
Но и здесь видно, что автор все же недалеко ушел от того объяснения поступков И.В. Сталина, которое базируется на точке зрения о его психической ненормальности. Исследователь приписывает ему некоторые зародившиеся в прошлом комплексы, которые, якобы, управляли действиями И.В. Сталина. По мнению Д.А. Волкогонова, эти комплексы вылились в «исключительную подозрительность Сталина, не доверявшего даже своему окружению, помощникам, родственникам...»100 В другом случае Д.А. Волкогонов употребляет термин «гипертрофированная подозрительность»101.
На наш взгляд, наиболее адекватное развитие версия о ненормальности или свойствах характера И.В. Сталина как причине массовых репрессий получила у В.М. Курицына, который считает, что если эти факторы и «...сыграли свою роль в массовых репрессиях 30-х – 50-х годов», то носили они в, конечном счете, субъективный характер102. Также существует резкая критика приверженцев подхода, что отклонения в психике И.В. Сталина явились причиной массовых репрессий. К этой группе авторов относятся, например, В.С. Измозик, имеющий собственную концепцию и небезосновательно полагающий, что «причина заключается не в психике И.В. Сталина»103, и О.В. Хлевнюк, который пишет о свойствах его натуры:
«Известные факты и документы позволяют говорить о Сталине как о жестоком, циничном, но достаточно прагматичном лидере. Не останавливаясь ни перед чем на пути к своим целям, предпочитая всем иным методам управления обществом насилие и террор, он был способен осознать и подчиниться некоторым социальным и экономическим реальностям»104.
Против объяснения действий И.В. Сталина противоречивостью его натуры выступает также А.Х. Бурганов:
«Некоторые товарищи объясняют деяния Сталина противоречивостью его натуры. Хотелось бы знать: были ли когда-нибудь в прошлом, есть ли в настоящем, будут ли когда-нибудь в будущем непротиворечивые люди за исключением, разве что круглых идиотов?»105
Таким образом, изучив подход, в рамках которого исследователи утверждают, причиной массовых репрессий явились отклонения в психике И.В. Сталина, можно сделать следующие выводы:
1. Версия о психическом
2. Данный подход, при помощи которого
в принципе можно объяснить
причину массовых репрессий,
3. Авторы, придерживающиеся данного направления, в большинстве своем используют тезис о психическом расстройстве И.В. Сталина или о свойствах его характера как причине массовых репрессий применительно к событиям 1937-1938 гг., не затрагивая другие этапы политики массовых репрессий.
Вторым подходом, получившим развитие в современной отечественной историографии является тот, авторы которого считают причиной массовых репрессий борьбу И.В. Сталина за личную абсолютную власть.
Эта позиция, на наш взгляд, является переходной от чистого субъективизма к оценкам более высокого уровня. Наиболее четко эту точку зрения представил О.Р. Лацис, который предлагает следующее теоретическое построение: в связи с удалением наиболее явных соперников в борьбе за лидерство в партии: Троцкого, Бухарина, Рыкова и других, тонкий слой представителей «старой гвардии» лишился своего авторитета, влияния на политику и, следовательно, перестал представлять опасность для И.В. Сталина. Но ему на смену пришел массовый слой «молодой гвардии», выразителями интересов которого стали, сами того не осознавая, Киров, Орджоникидзе, Тухачевский. То есть возникла новая опасность, избавиться от которой можно было не просто ликвидацией лидеров (которые еще не осознали себя как лидеры), но ликвидацией основной массы возникшего слоя. Отсюда О.Р. Лацис и выводит причины массовых сталинских репрессий106. Однако в данном теоретическом построении можно заметить, что автор невольно расширяет границы тезиса; у него получается, что угрозу для И.В. Сталина представлял весь слой «молодых»107 большевиков. Это, на наш взгляд, не до конца соответствует действительности, так как вряд ли основная масса рядовых членов ВКП(б) могла каким-либо образом повлиять на положение в высшем партийно-государственном руководстве. Следовательно, применительно к этой теоретической конструкции, можно сказать следующее: политика И.В. Сталина являлась лишь толчком и катализатором процесса уничтожения «старой гвардии» и следующего за ней поколения большевиков, основная же масса репрессий организовывалась и проводилась на местах. Значит были более глубокие причины, заставлявшие вчерашних товарищей по работе и друзей по жизни объявлять друг друга «врагами народа». Тезис о борьбе И.В. Сталина за абсолютную власть не решает этого вопроса.