Автор работы: Пользователь скрыл имя, 21 Февраля 2013 в 12:33, научная работа
В исследовании изложены результаты историографического анализа основных подходов в изучении проблемы массовых репрессий в конце 1920-х – начале 1940-х гг., выявлены позиции ведущих исследователей, достижения и противоречия.
Д.А. Волкогонов по поводу причин репрессий среди сотрудников НКВД пишет:
«Некоторые из них уничтожались потому, что пытались хотя бы косвенно саботировать преступные замыслы, а иные, наоборот, попадали в разряд врагов... за чрезмерное рвение, за то, что слишком много знали. На таких людей списывали перегибы, извращения, «вредительство в органах НКВД»126.
А. Ваксберг, пытаясь найти более глубокие причины этих репрессий в рамках подхода Д.А. Волкогонова вводит понятие «внутреннее саморазвитие процесса» репрессий, который, расширяясь и выходя из под контроля, захватывал тех, кто «плохо карал». Инициатором этого процесса, по А. Ваксбергу, выступал сам И.В. Сталин127.
Можно сделать вывод, что несмотря на поиски (хотя и немногочисленные) причин репрессий внутри НКВД, карательного аппарата, большей частью проводившего массовые репрессии, единственная существующая на данный момент в современной отечественной историографии точка зрения, утверждающая, что этими причинами были (в рамках «саморазвития процесса» самих массовых репрессий) либо противодействие некоторых сотрудников НКВД массовым репрессиям, либо чрезмерная их жестокость в проведении этих репрессий.
Важным аспектом, рассматриваемом в исторической литературе и нуждающимся в историографическом анализе является определение причин массовых репрессий на местном уровне. В настоящее время существуют два подхода к решению этой проблемы. Согласно первому, руководство страны перекладывало ответственность за собственные ошибки и просчеты на местных руководителей всех уровней. Согласно второй, причиной репрессий на местах послужило существование и активная деятельность антисоветских организаций.
Приверженцем первого подхода выступают главные исследователи политики коллективизации В.П. Данилов и Н.А. Ивницкий. По их мнению, перекладыванию вины на местное руководство за «перегибы» в ходе проведения сплошной коллективизации было вызвано публикацией статьи И.В. Сталина «Головокружение от успехов» в 1930 г. Исследователи пишут:
«...была опубликована статья «Головокружение от успехов». И фарисейское название, и все содержимое статьи было призвано создать видимость сплошных побед и мудрости политики высшего руководства, на фоне которых у местных работников возникло стремление сразу решить все проблемы посредством административного нажима... Вся ответственность за «перегибы», то есть за насилие над крестьянством, возлагалась на местных работников. Они были объявлены «перегибщиками» и «головотяпами», их снимали с работы, исключали из партии, отдавали под суд»128.
Автором второго подхода является В.З. Роговин. По его мнению, репрессии в таких регионах, как Украина, Северный Кавказ, Средняя Азия, были вызваны активной деятельностью там антисоветских националистических организаций. Автор приводит примеры:
«В 30-е годы в ряде национальных республик (на Украине, Северном Кавказе, в Средней Азии) действительно существовали антисоветские националистические организации. Зачастую в своей деятельности они пытались не без успеха опереться на протест крестьянства против насильственной коллективизации. Многие антиколхозные выступления на Украине и в Средней Азии проходили под национал-сепаратистскими лозунгами. Однако ОГПУ не ограничивалось борьбой с антисоветскими силами (например, с басмачеством), а подчиняясь требованиям Сталина, конструировало мнимые связи таких сил с коммунистами союзных и автономных республик, не довольных великодержавными тенденциями в культурной и кадровой политике»129.
Подводя итог, можно сказать, что оба приведенных выше подхода (перекладывание ответственности за ошибки центральных органов власти на местное руководство и активная деятельность в регионах антисоветских и националистических организаций) объективно являются возможными ответами на вопрос о причинах репрессий на местах, но в очень узком территориальном понимании. Других точек зрения нами обнаружено не было.
Важным, с точки зрения историографического анализа, является такой аспект в проблеме определения причин массовых репрессий, как причины депортации отдельных народов СССР в 30-е – начале 40-х гг. Данный вопрос – один из немногих по которому наблюдается единство не только среди авторов, но и между авторами и официальным объяснением причин событий руководством страны во главе с И.В. Сталиным. Обе эти точки зрения объясняют причины депортации стремлением руководства обезопасить приграничные районы страны накануне войны.
Официальное объяснение на данный момент наиболее четко изложено в предисловиях к сборникам документов, изданных Н.Ф. Бугаем. Он пишет:
«Официальные документы Совета Народных Комиссаров, Президиума Верховного Совета СССР, Народных комиссариатов Внутренних дел и государственной безопасности СССР... объясняют причины депортаций действиями защитного свойства на проявления бандитизма, поддержку фашистского режима, принадлежность к нации, с которой ведется или будет вестись война (подчеркнуто мной. – С.Д.) , и др[угие]»130.
Н.Ф. Бугай приводит несколько примеров такой политики. Вот что он пишет об отражении в документах причин депортации корейцев:
«В августе 1937 г. Сталин в беседе с руководителем НКВД восточных районов страны генералом Г.С. Люшковым высказал соображения «об усилении миграции корейцев». Глава советского государства, как отмечается в документах, «не доверял корейцам, пока они живут в пограничной зоне, считая, что между ними и посылаемыми японцами шпионами корейской национальности могут быть установлены тесные связи»131.
Недостатком работ Н.Ф. Бугая является, на наш взгляд, то, что автор, являясь ведущим исследователем-источниковедом проблемы, не дает собственных оценок большинству теоретических вопросов. Он выбирает позицию самоустранения и предлагает в них разбираться самому читателю:
«Документы, приводимые в книге, помогут читателям самостоятельно разобраться в этой сложной проблеме (подчеркнуто мной. – С.Д.), избежать неверного ее истолкования и искажения...»132.
Проблема действительно
«Долгое время ведомственные инстанции НКВД СССР не могли разобраться с вопросом: к какой категории относить корейцев – «спецпоселенцев» или «переселенных в порядке предупредительных мер по очищению приграничных с Японией районов». Вопрос носил принципиальный характер, т[ак] к[ак] от его решения зависел режим проживания. В результате долгих дискуссий был издан указ 2 июля 1945 г. о постановке их на учет как «спецпоселенцев», что привело к ужесточению режима проживания. В районах депортации создавались спецкомендатуры»133.
После приведения этого факта очень сложно называть причиной депортации мерами защитного свойства в предвоенный период. Недаром публицисты путаются с интерпретацией фактов. Например, А. Ваксберг пишет:
«Сталин не озаботился действенной
подготовкой для отражения
Таким образом, можно сделать следующий вывод: позиция исследователей проблемы депортаций отдельных народов СССР о причинах этих событий в целом совпадает с официальной точкой зрения руководства страны конца 30-х гг., согласно которой депортации были проведены из-за желания обезопасить приграничные районы страны перед возможной войной. Однако при внимательном рассмотрении обнаруживаются значительные противоречия между данной точкой зрения и приводимыми источниковедами фактами.
Рассмотрев и проанализировав
основные подходы современной отечествен
– изучению данного важнейшего аспекта в публикациях, посвященных проблеме репрессий, уделяется крайне недостаточное внимание, сами публикации в большинстве своем носят публицистический (в лучшем случае научно-публицистический) характер;
– главными причинами организации всей репрессивной политики авторы видят либо отклонения в психике и свойства характера И.В. Сталина (Д.А. Волкогонов, Н.А. Гордиенко), либо борьбу И.В. Сталина за личную абсолютную власть (О.Р. Лацис). Также присутствует точка зрения о наличии причин разного уровня (О.В. Хлевнюк);
– за отдельными репрессивными кампаниями исследователи, в большинстве своем, признают наличие собственных причин;
– в настоящее время не существует какого-либо господствующего подхода в решении вопроса о причинах репрессий в целом и по отдельным аспектам, которую бы поддерживало большинство авторов (одинаковые мнения, высказанные в отношении причин отдельных репрессивных кампаний, нельзя принимать за сложившиеся точки зрения);
– исследователями не используется в полной мере накопленный источниковый материал;
– без отсутствующего на данный момент концептуального понимания проблемы массовых репрессий вопрос о причинах этого явления не будет решен в обозримом будущем.
Цели массовых репрессий в СССР в конце 20-х – начале 40-х гг. являются одним из важнейших аспектов изучения проблемы массовых репрессий в современной отечественной историографии. Анализ подходов к решению этого теоретического вопроса представляется возможным посредством классификации мнений авторов по проблеме, выявления достоинств и недостатков предложенных историографией точек зрения.
Начать же следует с того, что многие авторы, указывая на трудности, с которыми им приходится сталкиваться, отказывают в целенаправленности политике массовых репрессий. К таким авторам относятся, например, А.С. Ципко и А. Ваксберг. Данные публицисты, видимо сталкиваясь со сложностью предмета исследования, огромным объемом несистематизированного фактического материала и отсутствием определенного понимания
проблемы репрессий в целом, предлагают отказаться от поиска логического объяснения целей массовых репрессий. А. Ваксберг, объясняя свою позицию недостатком фактического материала, пишет:
«Я понимаю, что логику и здравый смысл искать у организаторов Большого Террора бесполезно. Здравый – да, но какой-то смысл, обусловленный политическими, карьерными, корыстными и прочими причинами, – какай-то все-таки был. Но тут я его не вижу. Скорее всего потому, что не располагаю достаточным количеством документов, где-то еще хранящихся и содержащих в себе пусть не прямые, но доступные расшифровке ответы на эти вопросы (выделено А. Ваксбергом)»135.
А.С. Ципко же вообще отказывает в логике любому проявлению террора как такового:
«Террор сталинщины нельзя обосновать, так же как нельзя обосновать предшествовавший ему террор времен гражданской войны. Потому что любой террор – это не есть хоть как-то оправданная жестокость по отношению к противнику с оружием в руках, когда жестокость за жестокость»136.
Однако позиция данных авторов находится в явном меньшинстве, большинство же исследователей все же делают попытки определения целей массовых репрессий.
В настоящее время все имеющиеся в историографии подходы к пониманию целей массовых репрессий можно разделить на две большие группы. Исследователи первой группы усматривают политические цели массовых репрессий. Исследователи второй – экономические. Некоторые авторы высказывают несколько точек зрения, которые можно отнести как к первой, так и ко второй группе. В работах некоторых исследователей просматривается выделение тактических и стратегических целей. Все эти подходы подлежат всестороннему историографическому анализу. Также важной, на наш взгляд, и заслуживающей отдельного рассмотрения является проблема изучения целей открытых судебных процессов и так называемых «дел».
Первую группу, авторы которой придерживаются точки зрения, что массовые репрессии преследовали политические цели, входит большинство исследователей. Среди них выделяются несколько подгрупп, которые видят в массовых репрессиях разные политические цели:
В первую подгруппу, авторы которой считают, что массовые репрессии преследовали цель решения кадровых вопросов, входят такие исследователи, как Л.А. Гордон и Э.В. Клопов, Э.Б. Баталов, Э.С. Радзинский, О.Р. Лацис, В.С. Измозик.
Главная мысль в работах Л.А. Гордона и Э.В. Клопова – это решение такого вопроса, как удаление от власти людей, привыкших работать в рамках демократического централизма первых лет советской власти и привлечение нового слоя руководителей, способных беспрекословно выполнять решения центральных органов партии и правительства. Л.А. Гордон и Э.В. Клопов пишут:
«...И объективно по своим последствиям, и, надо думать, субъективно по замыслу репрессии против партии и интеллигенции преследовали только одну цель – максимально быстро заменить кадры, привыкшие к деятельности в условиях демократического централизма 20-х годов, кадрами полностью соответствующими режиму самовластия, готовыми без колебаний подчиниться необъятной власти центра, истово и усердно служить ей. Сверх этой цели сказывались разве что личные страсти и личная злоба»137.
Примерно ту же мысль высказывает и Э.Б. Баталов:
«Представляется неслучайным, что именно на вторую половину 30-х годов приходится пик довоенных массовых репрессий, выкосивших в основном представителей старших поколений, хранивших в своей памяти «нежелательную» для Системы и Вождя информацию о прошлом, а также тех представителей новых поколений, сознание которых не отвечало «требованиям эпохи» и, как и сознание представителей старших поколений, вносило диссонанс в «счастливое сознание» сталинского типа»138.